Упырь (ЛП) - Кин Брайан. Страница 49

Поедая хрустящий шоколадный батончик, Даг пролистал номер журнала "Boy's Life", прочитал статью о моделях ракет, но ему было трудно сосредоточиться.

Вместо этого он потянулся к ржавой банке из-под кофе, в которой они хранили разный хлам, и достал остро заточенный карандаш. Он разложил перед собой карту и почувствовал гордость. Неважно, что говорили о нем люди. Никто из них не мог создать нечто подобное.

Он начал работать над ней, добавив участок леса, где они с Тимми обнаружили "Нову" Пэта Кемпа - и то, что осталось от Пэта. Он рисовал его по памяти и надеялся, что правильно передает детали. Он хотел закончить ее к утру. Тогда он сможет показать ее Тимми. Это могло бы развеселить его друга. Он не знал, когда у Барри появится шанс увидеть рисунок. Пробираться к нему ночью было очень рискованно, тем более, что его отец, судя по всему, всю ночь напролет слонялся по кладбищу с голым светящимся чуваком.

Даг тяжело вздохнул. Они втроем гуляли вместе с первого класса. Казалось немыслимым, что Барри больше не разрешают видеться с ними. Должно же быть что-то, чем они могли бы заняться, кроме подпольных встреч поздно вечером в землянке. В каком-то смысле Даг с нетерпением ждал сентября, когда снова начнутся занятия в школе. Они могли бы проводить время вместе в школе без ведома бдительного Кларка Смелтцера. К тому же, это лето все равно было каким-то неудачным. Он будет рад, что оно закончилось.

Его большой палец, покрытый шоколадом, оставил пятно в углу карты, но Даг не обратил на это внимания. Он нарисовал контур сосны, затем другой. Он зажал кончик языка между зубами, сосредоточившись на поставленной задаче. Довольный, он тихонько напевал про себя - припев из песни Джона Кугара. Он нарисовал еще одно дерево, а затем дорисовал его.

- Жизнь продолжается, - тихо напевал он, - долгое время после того, как острые ощущения от жизни исчезли.

Единственное время, когда Даг был по-настоящему счастлив, кроме времени, когда он проводил время с Тимми и Барри, это когда он что-то рисовал. Простой акт наброска, затем добавления деталей, оживления чего-то на бумаге, успокаивал его ум, как ничто другое. Это была форма побега. Когда он рисовал, его разум погружался в спячку.

Он не думал ни о родителях, ни о своих проблемах в школе, ни о том, что о нем говорят люди. Все это не имело значения и даже не существовало. Он был поглощен творчеством, отгородившись от всего, кроме картины в своей голове. В каком-то смысле это было похоже на забвение, которого он так жаждал. Он был полностью поглощен этим и отключался от остального мира.

Поэтому, когда несколько мелких камешков и рыхлая земля на полу землянки начали дрожать, он не обратил на это внимания. Он едва заметил, когда карточный стол начал покачиваться. Он просто решил, что случайно ударился об него коленом.

Пока он снова не покачнулся, на этот раз более ощутимо.

Даг уронил карандаш и сел обратно, отодвинув колени от ножек карточного стола.

Он снова затрясся, на этот раз сильнее. Карандаш покатился по карте и упал на грязный пол.

- Что за черт?

Все еще сидя, Дaг наклонился, чтобы поднять карандаш, и заметил, что он скатился в центр пола. Так же как и несколько других предметов - шарик, машинка из спичечного коробка, несколько шариков, выпавших из чьего-то пистолета, пустой М-80, который Тимми сказал им, что хочет разобрать, но, видимо, забыл об этом. Пока он наблюдал, все это и многое другое сползло на середину пола землянки, как будто сам пол обвалился, как и могилы на кладбище наверху.

- О, Боже. Воронка!

Даг услышал приглушенный шелестящий звук откуда-то из-под ног. Он вскочил со стула и бросился к двери люка.

Звук становился все громче.

Ближе.

В центре пола появилось небольшое отверстие, и грунт начал проваливаться в него, как песок сквозь сито. С выпученными глазами Даг возился с веревкой люка. Его пальцы были в поту и шоколаде, и веревка выскользнула из его рук. Позади него карточный стол опрокинулся, рассыпав фонарь и карту. Свет погас, погрузив его в темноту. В ужасе Даг начал плакать.

Он почувствовал слишком знакомую вонь. Она обжигала его ноздри. Он услышал, как в дыру падает еще больше грязи. Весь пол проваливался внутрь.

- Пожалуйста, - молился он вслух, - я не хочу умирать. Правда, не хочу.

Темнота сменилась слабым, жутковатым свечением. Не настолько, чтобы разглядеть его, но все же заметное. Свечение исходило из дыры. Дурной запах усилился.

Что-то шипело.

Это была не какая-то подземная расщелина. Там, под землянкой, что-то жило, и оно прокладывало тоннель снизу вверх.

Отчаявшись, Даг снова потянулся к люку. Позади него шипение сменилось жестоким, злобным смехом. Плача, он закрыл глаза. Когда он был маленьким, Даг часто лежал ночью в кровати, боясь монстра, который, как он был уверен, жил в его шкафу. Когда ему казалось, что чудовище рядом, он закрывал глаза. Он был уверен, что если он не видит монстра, то и он его не видит.

- Папа, - шептал он. - Вернись сейчас же. Пожалуйста? Вернись и спаси меня от монстра.

Он открыл глаза.

Пол вздымался вверх, осыпая его грязью и камнями. Карточный стол, стопка комиксов и порножурналов упали в расщелину. К нему тянулась длинная пара бледных мускулистых рук, едва различимых во мраке. Руки схватили его за ноги, как это делала его мать ранее вечером. Даг бился в когтистые руки, но они держались крепко. Чудовище потянуло его в дыру. Он даже не успел закричать.

Погружаясь в темноту, Даг думал о своем отце и задавался вопросом, любит ли он его по-прежнему.

Как и раньше, отец не появился, чтобы спасти его от монстра.

Глава 13

Барри подождал, пока его мать уснет, прежде чем встать. Его будильник показывал, что сейчас 2:23 утра. Он поднял руку и включил маленькую лампу, шатко стоящую у изголовья кровати. Это простое движение вызвало новые муки, свет больно ударил по глазам. Он застонал, и это причинило боль его рту.

Его тело болело и было избито. Больно было просто дышать. Если он двигался слишком быстро, то чувствовал острую, колющую боль в боку. Ярость отца не оставила нетронутой ни одну часть его тела. Нижняя губа была рассечена посередине, и от одного прикосновения к ней на глаза наворачивались слезы. Один глаз опух, другой почернел, а масонское кольцо Дэйна Грако, которое каким-то образом оказалось на руке отца, оставило на щеке и лбу Барри уродливые багровые вмятины. Кольцо прочертило изрезанную борозду на другой щеке. Глубокий порез оставил неизгладимый шрам, еще один шрам в дополнение ко всем тем, что оставил его отец. У него болели плечи и почки, а живот, спина и бока были покрыты рубцами и синяками. Часть кожи головы Барри была сырой и кровоточила в том месте, где отец вырвал ему волосы. На его левом предплечье было пять синяков в форме пальцев. Другое было обожжено сигаретой, и открытая рана кровоточила. Он смутно помнил это - именно ожог вернул его в сознание. У него болел даже пах.

Последним действием отца было пнуть его туда, после того как он уже упал и собирался потерять сознание во второй раз. Барри был весь в засохшей крови, и вся она была его.

Он слез с кровати, подошел к двери и прислушался. В доме было тихо.

Его отец ушел много часов назад, не проронив ни слова.

Его мать либо плакала, либо напилась до беспамятства. Возможно, и то, и другое. После ухода отца она пыталась помочь Барри, плакала над ним и пыталась успокоить его боль, но Барри оттолкнул ее. Теперь он чувствовал себя виноватым за это. Он кричал на нее, говорил, что ненавидит ее. В ее глазах был тот же взгляд, что и у его отца, когда старик бил ее. Чувствуя дикое чувство вины, Барри сказал это снова. Но это была неправда. Он не ненавидел свою мать. Просто ему больше не было до нее дела. Ни о ней, ни об отце, ни о чем-либо еще. Не после сегодняшней ночи. Его физическая боль была огромной, но внутри Барри чувствовал эмоциональное оцепенение.