Лихоморье. Трилогия (СИ) - Луговцова Полина. Страница 112

Вместо радости Тильда испытала жалость к поверженной сопернице. У нее возникло чувство, что она перегнула палку, и у Риты вся жизнь может пойти наперекосяк. Со временем Тильду начал мучить жгучий стыд. Она пыталась защититься от него, внушая себе, что Рита получила по заслугам, ведь еще с первого класса напрашивалась, но жар стыда проникал сквозь защиту, нещадно опаляя разум и сердце. Тогда Тильда запретила себе думать об этом, и у нее неплохо получалось… до этого сна. Сон‑воспоминание вырвался из‑под контроля разума, навалился каменной тяжестью сожаления, окутал огненным жаром стыда, и ничего нельзя было с ним поделать. Пришлось терпеть до тех пор, пока он не закончится.

А следом за ним начался другой сон. Он унес Тильду на два года назад, в очередной кошмар из стыда и угрызений совести, благополучно погребенный в глубинах памяти и неожиданно всплывший в этом странном сне. Тогда Тильда успокоила себя тем, что не сделала ничего плохого, хотя именно «не сделала» и было ее ужасным поступком. Умоляющий голос пожилой соседки зазвучал так, будто Тильда услышала его только вчера: «Деточка, посиди со мной, пока врач не придет». «А когда он придет?» – спросила Тильда, останавливаясь на лестничной площадке перед тем, как зайти домой. Она только что вернулась из школы, и ей меньше всего хотелось тратить время на больную одинокую старушку, выглядывавшую из дверей соседней квартиры. «Я не знаю, они говорят, до вечера надо ждать. Побудь со мной, а то нехорошо мне что‑то». Сделав над собой усилие, Тильда кивнула и, перешагнув соседский порог, проводила хозяйку до постели. Устроившись на скрипучем стуле напротив, она долго слушала ее невнятную болтовню о любимой кошке, которой уже давно не было в живых, о высоких ценах на продукты, о равнодушных врачах и плохой медицине. Тильду хватило на десять минут. Соврав, что у нее срочные дела, она сбежала от соседки, оставив ее дожидаться врача в одиночестве, а вечером узнала, что та умерла. Тильда никому не рассказывала о том, что старушка просила ее побыть рядом до приезда врача. Наверняка больная женщина предчувствовала свою скорую смерть. Тильда оправдывала себя тем, что не подозревала, насколько серьезные у соседки проблемы со здоровьем, ведь та сама встала с постели и дошла до двери. Тем более, Тильда вряд ли смогла бы помочь ей чем‑то, – так она объясняла свое бегство, прекрасно понимая, что соседка просто боялась находиться одна. Останься Тильда рядом, ничего бы не изменилось, кроме… ее совести, превратившейся после этого случая в нечто вроде пыточного инструмента, терзавшего ее день за днем. До тех пор, пока Тильда не запретила себе думать об этом.

Прожив это воспоминание в точности так, как было в реальности, Тильда окунулась в очередную неприятность, произошедшую с ней еще одним годом ранее. Ей было четырнадцать, когда она перевела все деньги с маминой карты на счет приюта для бездомных животных, увидев по телевизору передачу о брошенных людьми питомцах. Мама звонила в банк и собачий приют, ругалась и плакала, грозила обратиться в полицию, называла сотрудников банка и приюта мошенниками, но вернуть деньги так и не смогла. И не узнала о том, что виновница пропажи – ее собственная дочь, к тому времени научившаяся делать безналичные переводы. И снова – жар стыда, такой же настоящий в этом сне, как и наяву.

Сон утянул ее в далекое прошлое, заставив заново прожить все поступки, о которых она когда‑то пожалела. А самый первый из тех, что удалось вспомнить, случился в бассейне. Пятилетняя Тильда не дольше секунды разглядывала разноцветный резиновый мячик, подкатившийся к ее ногам, а потом толкнула ногой, и тот спрятался под шезлонгом. Она прикрыла его полотенцем.

Компания детей в бассейне аквапарка так и не нашла пропавший мячик: втайне от мамы Тильда завернула его в полотенце, предварительно выпустив воздух, и вскоре мячик оказался у нее дома. Но она не смогла играть с ним. Ей даже видеть его было противно. И сама себе она стала противна так, что у нее даже аппетит пропал. В конце концов, Тильда рассказала маме об этом и попросила ее отнести мячик в тот аквапарк. Мама пришла в ужас и заявила, что позориться и краснеть за дочь не собирается. «Хочешь, я отведу тебя, но будешь сама объяснять, почему ты решила его вернуть. Его положат в корзину забытых вещей, и, возможно, владелец найдет его там, когда снова придет поплавать».

Возвращение мячика стало для Тильды страшным испытанием. Она вынесла это, хотя и чуть не сгорела от стыда, пока рассказывала о том, как украла чужую вещь. Администратор, милая улыбчивая девушка, похвалила ее за честность, а Тильда разревелась. Еще вчера она вряд ли вспомнила бы эти подробности, даже если бы захотела. Сегодня остров ткнул ее в них носом, как нашкодившего котенка.

«Это остров, это все из‑за него», – догадалась Тильда и проснулась.

Два солнца сияли над ней: одно настоящее, жаркое, другое – вышитое, алеющее на белом полотне выгнутых дугой парусов. На синих волнах покачивался корабль древней конструкции из светлого дерева. От него пахло смолой. У борта в ореоле ослепительного сияния стоял какой‑то человек и смотрел на Тильду. Заметив ее взгляд, он поднял руку для приветствия. Солнце, сиявшее прямо над ним, не позволяло разглядеть его лицо и одежду, но, судя по золотистым кудрям, трепетавшим на ветру вокруг его головы, человек был совсем не стар.

– Здравствуй, девица! – прокричал он глубоким зычным голосом. – Не меня ли поджидаешь?

– Мне бы на остров попасть! – Тильда поднялась на ноги, стряхнула с себя песок и приложила ладонь козырьком ко лбу, но разглядеть лицо мужчины все равно не смогла, хотя была почему‑то уверена, что тот улыбается.

– Погостить или по делу какому? – спросил златокудрый незнакомец.

Тильда растерялась: говорить или не говорить про иглу? Потом вспомнила про сны и поняла, что едва ли сможет утаить что‑то от человека с волшебного острова, ведь там наверняка живут волшебники, способные узнать любую человеческую тайну.

– Моему брату нужна помощь! Его похитили и отправили в темницу Кощея! – выпалила Тильда без лишних предисловий.

– Ну, тогда, коли не боишься ноги промочить, поднимайся на корабль, и потолкуем! – С корабельного борта в воду соскользнула веревочная лестница.

Уговаривать Тильду не пришлось, она не раздумывая нырнула в воду, оказавшуюся теплой, как парное молоко, и за считанные минуты волны донесли ее до корабля. Уже карабкаясь наверх, девушка вспомнила о телефоне, лежавшем в кармане джинсов, но тут же пришла к выводу, что нет повода для огорчений, ведь сейчас от гаджета, скорее всего, все равно не будет никакого толку.

Перегнувшись через борт, мужчина протянул ей обе руки. Тильда ухватилась за них, и он перенес ее на палубу так легко, что в этот миг она почувствовала себя пушинкой.

Странное дело, оказавшись рядом, Тильда так и не смогла разглядеть лицо незнакомца, в глаза ей по‑прежнему бил свет, когда она смотрела на него – не то из‑за солнца, не то этот человек обладал собственным сиянием.

Ветер натянул паруса, распрямляя лучи на алых солнцах, и погнал корабль к острову. Палуба качнулась под ногами Тильды. Она уцепилась за борт и увидела быстро удалявшийся берег, на котором стояла только что. Его окутала дымка, и желтая песчаная кромка между морем и небом исчезла из виду.

– Ну, сказывай, что за дело у тебя на острове? – спросил незнакомец, не собираясь, по всей видимости, принимать участие в управлении кораблем.

Тильда не заметила поблизости других людей: ни капитана, ни команды, ни даже рулевого колеса на носу. Ее удивление не укрылось от златокудрого, и он пояснил:

– Тут ветер и за руль, и за рулевого! Не тревожься, с курса не собьемся. Молви, что за беда у тебя стряслась.

– Хочу иглу раздобыть с кощеевой смертью.

– И на что она тебе? – незнакомец будто встревожился.

– Чтобы сломать, конечно. Как иначе мне брата из темницы вывести? Он точно заколдованный, с места не сдвинуть. Думаю, что с гибелью Кощея и чары темницы разрушатся.