Лихоморье. Трилогия (СИ) - Луговцова Полина. Страница 131

Все из‑за проклятия.

Беда заключалась в том, что Виола ходила во сне. Причем запертые двери и окна ее не останавливали. Родители даже пытались привязывать ее на ночь к кровати, но это не помогало: веревки оставались, а Виола исчезала. Ее находили в окрестностях поселка, бродившую босиком по лесам, болотам, по овражкам и горочкам, по каменному руслу высохшей реки, образованному остатками разрушенного вулкана Гирваса. После постройки дамбы на Пальеозере река Суна обмелела до тоненького ручейка и возрождалась лишь по весне, во время водосбросов, превращаясь на несколько часов или дней в бушующий водопад. Незадолго до начала водосброса начинала выть сирена, отпугивая людей, оказавшихся на пути водного потока. Все местные жители знали распорядок работы дамбы, а вот туристы могли пострадать, поэтому их предупреждали сигналом тревоги. Ночью же на Гирвасе было безлюдно, и никто не мешал Виоле петь.

Песня возникала непроизвольно, как смех, вздох или стон, в ней не было слов, только мелодия, рожденная чувствами, наполнявшими Виолу во время ночных блужданий, когда она оставалась наедине с луной, звездами и… сказочным великаном, уснувшим на потухшем вулкане в стародавние времена. С тех пор великан просел в землю и окаменел, поэтому никто не мог разглядеть его среди застывших потоков вулканической лавы, местами поросших лесом. Никто, кроме Виолы. Она‑то отлично видела исполина – его громадное могучее тело и бородатое лицо, – правда, лишь тогда, когда находилась в состоянии своего лунного сна. Этот сон менял в ней все – и зрение, и слух, и голос. Звуки рождались где‑то под сердцем и летели далеко‑далеко без всякого усилия, стоило лишь открыть рот, чтобы их выпустить. Они проникали даже под землю, достигая ушей гиганта, для которых и были предназначены. Это был заговор, если можно так назвать то, что не облечено в слова. Или заклинание. Нечто колдовское. Виола не могла объяснить себе, откуда ей это известно, но понимала, что своим пением укрепляет сон великана, которого стали слишком часто беспокоить в последние годы – толпы шумных туристов топтались по нему изо дня в день и могли однажды разбудить. Страшно представить, что будет, когда разгневанная каменная громадина вздыбится над землей – поселок уж точно сметет одним махом. А ведь вместе с великаном может проснуться и вулкан Гирвас, дремлющий в земных недрах от начала времен.

До строительства Кондопожской гидроэлектростанции великана надежно укрывала река Суна, и укреплять его сон не требовалось, а с того дня, как обнажилось речное русло, в этих краях стало опасно.

Случилось это, когда Виолы еще и на свете не было, но тогда песню пела ее мама. Она была того же возраста, что и Виола сейчас. В поселке ее дразнили Лунной ведьмой, боялись и ненавидели, хотя мама никогда в жизни никому не делала зла. Она только пела по ночам колыбельную для каменного великана. А до нее пела мама мамы, которую считали чуть ли не родственницей старухи Лоухи – злобной и могущественной колдуньи из мифической страны Похьолы.

Однажды к маме, когда она была юной девушкой, посватался состоятельный финн, приехавший в поселок по каким‑то делам. Увидев ее, он влюбился без памяти. Спустя год они поженились и даже сыграли шумную свадьбу, – люди, хоть и не любили маму, но поздравить пришли всем поселком, ведь столы ломились от угощений и напитков, да и на финна всем было любопытно посмотреть. К тому же, люди думали, что ведьма, то есть – мама, вскоре переедет к мужу в Финляндию. Но финн вскоре после свадьбы уехал и не взял жену с собой. Пошли пересуды о том, что он ее бросил, узнав о ее колдовской сущности, маму снова начали дразнить и насмехаться над ней. Но финн вернулся и, хотя через пару дней снова уехал один, но стал часто приезжать и обещал вскоре увезти жену на новое место, обустройством которого как раз занимался во время своих отъездов. Когда родилась Виола, злые разговоры о ведьме совсем утихли. А потом «ведьма» вдруг исчезла вместе с годовалой дочкой, и безутешный финн обивал пороги домов в ее поисках, бродил по окрестным рощам, овражкам и берегам рек, но так и не нашел жену и ребенка. В поселке снова заговорили о колдовской природе пропавшей односельчанки, даже звучало предположение, что «ведьму вместе с бесенком старуха Лоухи к себе прибрала, увела своих кровных родственниц в пещеру, скрытую в глубокой штольне, чтобы обучить их самому черному колдовству».

Все это Виоле не так давно рассказал ее отец, вернее – отчим, но его даже мысленно не хотелось называть этим колким словом. Виола всем сердцем любила и его, и новую маму (ужас, как не подходило к ней едкое слово «мачеха»), и вначале думала, что история о других родителях – это просто сказка, придуманная отцом специально для нее, просто, чтобы развлечь и чуть‑чуть напугать. Слушая его, Виола все ждала, что он вот‑вот засмеется, расцелует ее в обе щеки, прижмет к себе крепко‑крепко и весело шепнет в самое ухо: «Что, страшно тебе? Да шуткую я, шуткую! Наша ты, самая родная кровиночка, что ни на есть!»

Но отец продолжал говорить с самым серьезным видом: «Прошло время – год или чуть больше – с тех пор, как исчезла Айна вместе с тобой. Родители ее – твои, значит, дед с бабкой – умерли с горя, а вскоре и пересуды в поселке утихли, быльем поросла эта история. И вот однажды нашлась ты… да… будто вчера все было, так хорошо этот день помню. Вернее, утро. Раннее‑раннее было утро, и туман стоял над озером, густой такой, как молоко. Вышел я на берег, сети проверить, и вижу – темное что‑то маячит в тумане, вроде как, лодка. Покричал я, не дождался ответа, поплыл туда, а там, в той лодке – ты, лежишь на дне, в одеяльце завернутая, и спишь крепким сном. Я не понял тогда, чье дите нашел, это Катерина моя, как только глянула, сразу же признала в тебе дочку пропавшей Айны, она ведь и на смотринах твоих была, и в гости к Айне захаживала. Вначале хотели мы заявить о находке, куда следует, да передумали – не иначе, в детский дом заберут, жалко. И осталась ты жить с нами как наша дочка. Документы выхлопотали благодаря председателю, здорово помог он мне в этом деле, хотя и рисковал сильно, ведь закон нарушил, но зато, можно сказать, спас тебя от тяжелой судьбы. А я ему поклялся, что, кроме нас с женой, никто о его помощи не узнает. Он так устроил, будто мы удочерили тебя прямо из «дома малютки», где много брошенных младенцев. В поселке все поверили, никто о подробностях допытываться не стал, а тебя мы первое время от чужих глаз прятали, опасались, что кто‑то еще в тебе дочку Айны признает, ведь не только Катерина на смотринах была. Ну, а потом ты подросла, изменилась, а что похожа на мать – так мало ли людей похожих на свете, это ж не доказательство. Но слухи все‑таки пошли, только уже позже, когда в поселке стали замечать за тобой странности, и кто‑то вспомнил, что ты у нас появилась вскорости после того, как Айна с ребенком пропала. Вот и стали тебя Лунной ведьмой дразнить, как твою мамку когда‑то. Все свои несчастья на тебя списывали. Пение твое колдовством называли, считали его наукой старухи Лоухи. И чем дальше, тем все больше люди на тебя озлоблялись, и на нас с Катериной заодно, что приютили тебя и вырастили. Хотя, ну откуда им было знать, кого мы приютили? Разве что сам председатель где‑то сболтнул лишнего. В общем, потому мы и уехали из поселка, как только ты школу закончила, а у меня как раз пенсия подошла. Ну, а Катерина уволилась, она там совсем крохи зарабатывала, так что и не жалко. Дом в Гирвасе мы продали, поживем пока тут, на Пальеозере, а там посмотрим. Ты, главное, ни о чем не переживай, ведь дело не в тебе, а в том, что зла в людях слишком много, да и глупости.

Теперь ты все знаешь. Того председателя уже нет в живых, он тогда уже был не молод, и вот недавно помер. Теперь уж нет смысла тайну хранить, и ты достаточно взрослая для того, чтобы узнать правду. Конечно, тебе нелегко будет ее принять, но запомни: горькая правда всегда лучше самой сладкой лжи, и рано или поздно я бы все равно рассказал ее тебе».

Виола была благодарна отцу за эту правду, но с тех пор совершенно потеряла покой. Масса вопросов беспрестанно крутилась в голове: что стало с ее настоящей матерью, кто виноват в ее исчезновении и как ее спасти, если она еще жива.