Рубиновый лес. Дилогия - Гор Анастасия. Страница 16

Теперь же он был рубиново-красным.

3

Вознесение

Из наполненной до краёв ванны и чугунной печи в центре купальни поднимался душистый травяной пар. Вода окрасилась в светло-розовый от плавающих в ней лепестков незабудок, дикой мелиссы и макового масла, впитываясь в разрумяненную кожу вместе с горько-сладким ароматом ушедшего лета. Я позволила телу обмякнуть, свесив руки с деревянных бортиков, и закрыла глаза, представляя, что раскачиваюсь на волнах безмятежного Изумрудного моря, – даже своими формами и размерами ванна походила на рыбацкую лодку. А звук, с которым Маттиола подливала из кадки горячей воды, отдалённо напоминал шум прибоя, который можно было услышать из восточной части замка по утрам. Мою иллюзию портила лишь сама Матти – она суетилась, перебегала с места на место, не зная, что ещё сделать, дабы привести меня в надлежащий вид.

– Не дёргайся.

Скребя пестиком по месиву из растёртого зверобоя и голубой глины, Матти нависла надо мной и растёрла вязкий нагретый бальзам почти по всему моему лицу.

– Ой-ой, жжётся!

– Сказала же, замри! По-другому эту гематому не убрать.

Я притихла, стиснув зубы. Никто бы не захотел сердить Матти дважды, если бы пережил то, что пережила я по возвращении из Лофорта в Столицу. При виде меня, побитой и грязной, она закатила такую истерику, какой предавалась на моей памяти разве что в детстве на похоронах крольчонка Ярла Белая Шёрстка, которого Мидир однажды поймал нам на охоте. Однако даже тогда Матти успокоилась гораздо быстрее, чем сегодня.

– Ты была такой красивой! Такой красивой! – причитала она, рыдая в три ручья и прыгая передо мной, как цапля, когда я, едва держась на ногах после нескольких часов полёта, брела в зал Руки Совета. – В какой ужас превратилось твоё личико теперь! Твоё бедное, бедное личико… Это конец!

– Матти, ты говоришь так, будто мне лицо разъела хворь. Это всего лишь синяк и пара ссадин.

– Синяк и ссадины прямо накануне Вознесения! Хуже и быть не может!

За Маттиолой и прежде наблюдалась склонность к драматизму, поэтому я надеялась, что она успокоится к тому моменту, когда я поговорю с отцом и вернусь в покои, чтобы полноценно подготовиться к пиру. Так оно и оказалось: всего за час, что мы с Солярисом пробыли у короля Оникса и советников, Матти собрала целую тележку со склянками, мазями и припарками, готовая драться за мою красоту не на жизнь, а на смерть.

– Сегодня все будут смотреть на тебя, будущую королеву девяти туатов. Ты обязана сиять! – всё ещё в слезах, но решительно заявила она, хватая с тумбы бархатистые полотенца. – Я не позволю тебе быть уродиной!

– Что? По-твоему, я сейчас уродина?..

– Марш в купальню!

И вот я здесь – терплю десятую процедуру подряд в попытках Матти свести с моего лица следы недавних приключений, от которых всё ещё голова шла кругом. Одна мазь сменяла другую, горчица чередовалась с птичьим помётом, а со лба Матти капал солёный пот… И всё-таки это было приятнее, чем допросы и лекари, которые наводнили зал Совета, стоило мне сообщить, что я побывала в сердце Красного тумана.

– Истинный господин, наверное, пришёл в ярость, – поёжилась Матти, когда я закончила рассказывать ей всё то же самое, что рассказала отцу, и даже чуточку больше.

– Отец скорее испугался, – ответила я, немного подумав. Мои веки были плотно сомкнуты, и я чувствовала пальцы Матти в своих волосах. Она тщательно втирала мне в кожу головы апельсиновое мыло, вычищая грязь и дурные мысли. – Если он на кого-то и разозлился, то только на Соляриса. Сразу выгнал его из зала, стоило мне дойти до той части доклада, где мы упали. Будто он в чём-то виноват… К счастью, мой последующий рассказ так шокировал Совет, что отцу стало не до Сола. Никто, даже Ллеу, не понимает, почему туман нас не забрал.

– Ну главное, что не забрал, так ведь? Пускай мой братец сам голову ломает, это ведь работа сейдмана. – Матти фыркнула мне на ухо, и я почувствовала, как с кончиков волос побежала вода, когда она опрокинула очередную кадку мне на голову. – Ты уже отдала Ллеу тот пузырёк, наполненный туманом, да? Значит, твоя задача выполнена. Теперь побеспокойся лучше о празднике.

– Эх, вот бы у меня и впрямь не было других поводов для беспокойства, кроме праздника…

Приоткрыв один глаз, я нашла пальцами рубиново-красную прядь волос, спутавшуюся с остальными. Даже на ощупь она словно отличалась от других: какая-то жёсткая, непослушная. На цвет локон был ещё неприятнее, будто перепачканный в крови, которую не сумело отмыть даже мыло. Этот цвет тянулся до самых корней волос, из-за чего прядь, пусть и была шириной всего в указательный палец, ярко бросалась в глаза.

– Может, отрезать её? – предложила Матти, многозначительно щёлкнув швейными ножницами, которыми ещё пятнадцать минут назад подрезала нити на моём новом платье, давая мне время спокойно полежать и отмокнуть в цветочной ванне.

– Сол велел не трогать, – напомнила я не столько Матти, сколько самой себе, ведь мне тоже жутко хотелось это сделать. Мысль, что нечто пометило меня, была почти невыносима. – Неизвестно, что произойдёт, если мы её отрежем.

– Хм, тогда я спрячу локон под заколкой с рубинами. Она хорошо замаскирует его. И прекрасно подойдёт к платью!

– Спасибо, Матти.

Меня восхищали жизнерадостность Маттиолы и её способность исправить любую проблему, от побитого лица до проклятия. Я села в ванной, разгоняя по воде мыльные круги, и сложила на груди руки, пока Матти втирала соляной скраб в мои лопатки и позвоночник – те тоже покрывали чернильные синяки. Мне пришлось закусить нижнюю губу, чтобы вытерпеть это, особенно когда она взялась за мочалку из жёсткой шерсти с деревянными бусинами и принялась со всей душой соскребать с меня грязь.

– А что истинный господин сказал о твоём видении? – продолжила расспрашивать Матти.

– Об этом я ему не говорила, – честно призналась я, снова морщась, когда к соляному скрабу присоединилась зола.

– Почему?! – Матти с грохотом поставила кадку на каменный пол. – Я понимаю, по какой причине ты не рассказала господину о красном локоне, но, по-моему, уж о видении ему стоит знать. Если ты правда видела королеву Неру…

– Я не уверена в том, что видела. – Я вдохнула в себя густой пар и опрокинулась спиной в воду, чтобы смыть скраб. Брызги случайно попали на Матти, и та отскочила в сторону, громко ойкнув. – Моя бабушка, прабабушка, какая-нибудь тётя… Эту фибулу с лунными ипостасями мог носить кто угодно до меня и мамы. Я ведь даже не помню, какого цвета волосы у неё были… Отец давно попрятал все портреты. Любое упоминание о королеве Нере для него – стрела, пущенная в самое сердце. Представь, что будет с ним, если я вдруг скажу, что видела её воочию. Вот почему я сначала сама хочу во всём разобраться. Только ты и Солярис знаете об этом красном локоне и о том, что я видела тогда у священного тиса. Пусть пока оно так и остаётся.

Матти широко улыбнулась, водрузившись на бортик ванны, пока я тщательно тёрла мокрым полотенцем лицо, избавляясь от остатков липкого бальзама. Румяная и влажная от пара, она даже не пыталась скрыть, насколько польщена моим доверием. Ровно настолько же я была польщена тем, что могла поделиться с Матти чем угодно и не бояться за сохранность своих тайн.

– А что сам Сол думает о произошедшем? Он ведь гораздо старше нас, даже старше истинного господина! Может, у него есть какие-нибудь мысли на сей счёт…

– Хотела бы я знать, – вздохнула я, швыряя полотенце в сторону. – Солярис не из тех, кто делится своими мыслями. Даже со мной.

Сол действительно ничего не сказал мне ни насчёт видения, ни насчёт красной пряди, пока я рассказывала ему в полёте всё как на духу, не сумев дотерпеть до замка. На Совете Солярис молчал тоже. Впрочем, там это было уместно: пускай лицо отца и скрывала маска из тиса, распускающая по залу терпкий аромат наперстянки, я знала, что он смотрит на Соляриса не моргая, уже заведомо виня его во всех приключившихся со мною бедах. Попробуй Сол выступить, отец бы не ограничился одним изгнанием из зала и приказал бы либо выпороть его, либо снова нацепить на Сола ошейник из ядовитого чёрного серебра.