Развод. Ты не уйдешь (СИ) - Ярина Диана. Страница 8
И темноволосая девушка немного за тридцать, в красивом костюме, которую я вижу в отражении зеркала, со мной согласна. Она улыбается мне немного грустно, в глазах еще дрожат слезинки, но… улыбается.
— Я справлюсь, — обещаю себе вполголоса. — Мне есть для кого стараться. Я не одна… Все получится.
***
Переодевшись в плавки, детишки отправляются купаться под присмотром мамы. Просвежив воздух во всей квартире, проверяю содержимое холодильника. Подумываю над тем, чем порадовать детишек, и заказываю доставку продуктов.
Пока собирают мой заказ, с предвкушением достаю керамический заварник, ароматный чай с дыней, который дарила маме, и завариваю его. В вазочке на столе лежат конфетки — шоколадный трюфель.
Глоток ароматного чая в прикуску с конфетой, приятные звуки фоном — дети радуются, забыв о невзгодах.
Расслабляюсь… Как хорошо. Впервые за эти дни сбрасываю тяжкий груз и просто наслаждаюсь.
Когда звонят в дверь, иду открывать не раздумывая: посчитав, что это доставка еды.
Но за дверью оказывается совсем не курьер с продуктами, а Глеб.
Муж разглядывает меня с головы до ног и обратно.
Я еще не надела бюстгальтер. И судя по взгляду мужа, направленному на мою грудь, он это отметил.
Заметил даже под тонким халатиком.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю.
— Привез твою сумку, — протягивает. — Тут, кажется, нужное. Ты без нее никуда.
Надо же, он заметил? Откуда во мне столько яда и негодования… Но я очень возмущена тому, как Глеб проявляет себя, как делает вид, словно ничего не произошло и пытается… проявить заботу?
Не поздновато ли ты спохватился?!
— А ты… — снова сканирует меня взглядом. — Не помню на тебе такого… белья.
— Мама подарила. Это, кстати, то самое, что я просила тебя мне подарить.
— Да?
— Да. Как видишь, больше не нужно.
Наш разговор прерывает появление курьера. Я благодарю парня улыбкой, забрав пакет. Глеб стоит немного в стороне и спрашивает сразу же, как только симпатичный парень направился к лифту.
— И давно ты курьеров в таком виде выходишь встречать? Он же на тебя пялился! На сиськи твои пялился. Прикрой немедленно!
Глава 9
Она
— Прикрой сиськи? Забавно, что ты то же самое не сказал своей шалаве, когда она прикатила свои шары для боулинга в дом, где стоял гроб твоего отца, — шепчу тихим голосом, чтобы не кричать.
Нет сил кричать.
— Лицемер, — добавляю. — Привез сумку? Давай, чего держишь?
Я тянусь за сумкой, лицо Глеба полно гнева.
У моего мужа непростой характер, я всегда это знала. В гневе его разговорить сложно, но я никогда не подозревала, что он может быть еще и жестоким, и несносно грубым по отношению ко мне.
Вернее, он мог быть полон показного пренебрежения, как в самом начале, но только напоказ. На деле он о каждой моей ранке знал, о каждой ссадине.
Как так вышло, что теперь он сам проделал в моей груди дыру огромных размеров?
Глеб не отпускает сумку, напористо делает шаг вперед.
Глаза продолжают гореть, смотрит на мое лицо, на шею, на распущенные волосы, спускающиеся на грудь.
— На чай не пригласишь?
По идее, он должен попросить. Но просить он никогда не умел, поэтому требует.И я отвечаю ему чуть задохнувшимся голосом:
— Это дом моей мамы, и она не готова видеть незваных гостей. Сумку, Глеб. Не хочешь? Ладно, оставь себе!
Вспыхнув, дергаю дверь на себя.
Глеб успевает поставить ногу, и дверь бьет по ней.
Слышу судорожный выдох.
На миг закрадывается легкий испуг, хочется ахнуть и броситься смотреть, не сильно ли я ему повредила. Так сильно хочется, что бросает в дрожь. Но я держусь изо всех сил.
Есть то, что я ему простить не могу: то, как он обошелся со мной пьяным. Знает же, я пьянства на дух не выношу, а он… пьяный и сильный, злой. Напугал. Ударил. Нет, не прощу! Такого точно не прощу!
— Возьми сумку, Оля, — выдыхает. — Бл**ь, просто возьми ее. Знаю же, там все нужное. Детям и тебе!
— Удивлена, что ты что-то о нас знаешь и заботишься.
Не выходит без упрека.
Нет, не выходит.
Он меня обидел… сильно обидел.
Я не знаю, как справиться с огромным каменным грузом обиды, который осел у меня в душе на самом дне. Не уверена, что смогу от этого избавиться…
— Оля.
— Ну, что, Оля. Ногу убери и дай мне уже… Дай отдохнуть, черт тебя дери! Я несколько суток урывками спала и все похороны на себя взвалила, пока ты бухал от горя и таскал свою шлендру, чтобы даже у гроба отца покрасоваться ею перед всеми! Дай мне побыть в тишине и покое. Вдали от твоей грязи! Имею на это право!
Вскидываю взгляд, смотря ему прямо в глаза. Он продолжает меня буравить, но я не отвожу своих глаз.
Глеб вздыхает, резко бухает тыльной стороной кулака по стене подъезда. Взгляд мажет по моему лицу и внезапно наполняется горьким сожалением.
— Я не хотел, — буркает.
От его взгляда печет щеку с синяком.
Глеб не сводит с него взгляда, будто хочет навсегда запомнить, что натворил, когда был не в себе.
— Сам не знаю, что на меня нашло. Не хотел. Ну, ударь в ответ? — кривит губы.
Его ломает. Есть люди, о которых даже не подозреваешь, что они извиняться не умеют, когда не увидишь, как их корежит в момент необходимого признания вины. Корежит, ломает, извинений не выходит, чувство собственной правоты всегда и во всем — как ось, которая не гнется, только ломается.
— Ударь в ответ, — предлагает настойчиво. — Потяжелее что-нибудь возьми, а? Оль. Олька.
— Не поможет. Я никогда не смогу сделать тебе так же больно, как ты сделал мне. И отпусти, наконец, чертову сумку.
Он разжимает пальцы. Я закрываю дверь.
На все замки трясущимися пальцами закрываю и сползаю вниз по двери. Сил не осталось. Вот и отдохнула, называется.
Несколько минут провожу, просто слушая, как Глеб топчет лестничную площадку. Шаркает там подошвами ботинок, словно старик, и курит.
Кто-то из соседей выходит поругаться, но, узнав Глеба, лишь приносит соболезнования. Тут все друг друга знают еще с давних пор, а Глеб с отцом сами жили в этом доме, пока не переехали…
Потом Глеб уходит, и я тоже поднимаюсь на ноги, словно охраняла вход. На всякий случай… От него… И смех, и грех, как говорится.
Кое-что из сумки достаю, конечно, но от вида некоторых других безделушек сердце лишь болезненно сжимается. Вижу атомайзер, наполненный моим любимым ароматом. Чтобы не носить всюду с собой полноразмерную версию, я отлила в небольшой флакончик свои любимые духи. Сняв крышечку, подношу ее к носу.
Мы выбирали этот аромат вместе с Глебом. Он мученически вздыхал, кривил нос и постоянно говорил, что уже ничего не чувствует, находясь в парфюмерном магазине, но, когда я выбирала из нескольких парфюмов и призадумалась, он сразу же ткнул пальцем в этот аромат и посоветовал выбрать его.
— Почему? — спросила я.
— Пахнет тобой.
— Мной?
Я даже стушевалась тогда, было безумно волнительно, хотя тогда мы были уже не первый год женаты. Но у нас всегда было в достатке именно таких моментов, когда не очень разговорчивый Глеб мог одной фразой смутить меня и заставить мое сердце биться в тысячу раз быстрее.
Теперь я вдыхаю этот аромат и кое-что вспоминаю.
Боже…
Когда та прошмандовка, Мария, была в доме у свекра и стояла возле холодильника, я ее оттолкнула и уловила знакомый аромат. Но тогда была слишком сильно взбудоражена, чтобы довести мысль до конца.
Однако сейчас — понимаю, что тогда меня взбесило на интуитивном уровне, кроме поведения наглой хабалки.
У нее были мои духи. На ней был мой аромат…
Мой!
Перед глазами темнеет от злости: интересно, Глеб сам ей подарил парфюм? Чтобы она пахла, как я?
Или она сама пшикнула им, когда была у нас дома, в моей спальне? Увидела на комоде и надухарилась, ей понравилось. Сама купила или он подарил — неважно!
Бесит.