Круть - Пелевин Виктор Олегович. Страница 3

– Это была оптимальная траектория? Да я чуть от страха не обделался.

– Лекарство может быть горьким. Но это лекарство. Правильный выход из коммутационного стресса важен для здоровья. Времени у нас мало, поэтому нейросеть заодно показала вам превью вашего следующего задания. По моей просьбе.

Я вспомнил бородатых мужей, ведущих хоровод в северных зарослях. Так вот что это было.

– Без вашего цирка было бы куда меньше стресса.

– Не скажите. Человеческий мозг – это сложнейшая структура, Маркус. Огромная канцелярия, где на разных этажах происходит много непонятного. Можно обманывать эту канцелярию сколько угодно, но нельзя позволять ей видеть обман.

– Мы отлично знаем, что это обман. Корпорация именно им и торгует.

Ломас засмеялся.

– Мы – это кто? Этаж, где обитает ваша личность, для внутренней канцелярии не слишком важен. А вот дыры в подсознании, нестыковки и разрывы реальности, замеченные более глубокими слоями психики, кончаются душевной болезнью. Соединяя конфликтующие части опыта в болезненную, но непрерывную последовательность, мы увеличиваем срок годности вашего мозга.

– Вот как, – сказал я.

– Да. Природа делает то же самое каждый раз, когда вы просыпаетесь. Но у нее это выходит почти мгновенно, а мы только учимся. Нам приходится рассказывать мозгу целую историю. Маршрут пробуждения должен быть обдуманным. Все решает нейросеть, и продиктовано это заботой о вашем здоровье, поверьте… Кстати, раз уж мы заговорили о здоровье. Коньяку? Сигару?

– Чувствую, что вернулся на службу. Не откажусь.

И коньяк, и сигары были маскировкой дополнительных контуров контроля, которые Ломас подключал к чужому цереброконтейнеру. Все знали, что таким образом он просвечивает собеседника лучше любого полиграфа, но мне это казалось излишним. Просвечивать нас незачем, потому что нас редактируют. Мы всегда именно такие, какими корпорация хочет нас видеть.

Раскрылась дверь, и вошла пожилая ассистентка с подносом. На нем стояли хрустальный графин с коньяком, два огромных стакана и пепельница с раскуренными сигарами. В воздухе запахло социалистической революцией: именно о ней, по словам Ломаса, напоминал ему дым черного табака.

– С возвращением, Маркус!

Ломас поднял стакан, и мы чокнулись. После пары глотков мое настроение улучшилось. На самом деле все было прекрасно. Второй таер – это второй таер. Лучше только третий, но его корпоративным следователям не дают. Его берут сами разные биржевые брокеры, лидеры угнетенных масс, баночные бьюти-блогеры и другие вожди человечества.

– Это правда насчет второго таера? – спросил я.

– Да, – ответил Ломас. – Но есть немного мелкого шрифта. Чтобы получить дополнительные двести лет в банке, вы должны отработать в нашей корпорации до конца первого таера. Еще семнадцать лет, если не ошибаюсь.

– Ожидаемо, – сказал я.

– Вы обещали богам и заступникам сделать все, что они пожелают, – улыбнулся Ломас. – Корпорация услышала мольбу и спасла вас из вечной тьмы. Будьте же верны слову, как положено мужчине и воину. Тем более императору.

– Вы говорили, что нейросеть прокачала сквозь меня весь этот скрипт в медицинских целях.

– Одно не мешает другому.

– Знаете, адмирал, – сказал я, – Эйнштейн в качестве примеров бесконечности приводил милосердие божие и человеческую глупость. Жаль, что он не был знаком с вашим цинизмом.

Ломас улыбнулся еще шире.

– Мы не просим много. Просто потрудитесь еще. Начальство вами довольно.

– Начальство – это вы?

– А вам хочется видеть во главе отдела кого-то другого?

– Как вы могли такое подумать?

– Мог, Маркус. Этим другим через пару десятков лет можете стать вы сами. А я буду с грустью глядеть на вас вниз с потолка. Как только что вы в сенатской курии.

– Значит, – сказал я, – семнадцать лет работы, а потом второй таер. Спасибо прекрасному Гольденштерну за нашу счастливую старость… Вернее, вечную молодость.

Улыбка Ломаса стала кислой – он показывал, что заметил шутку, но не оценил ее. Про Гольденштерна не шутят. Вернее, шутят, но в ответ не смеются. Тонкости корпоративной этики.

– Скажите, в Риме было неплохо? Я пожал плечами.

– Кое-что стыдно вспоминать.

– Вы ничего не помните про события и эксцессы во время Элевсинского таинства?

Я отрицательно покачал головой.

– Жрецы объяснили, что после разговора с богами такое бывает.

– Вот и хорошо. Но Рим после возвращения из Элевсина вы должны помнить.

– Да, помню, – ответил я. – В основном разные бытовые подробности. Всякие свинства и зверства, связанные с императорским досугом. Гигиеничнее было бы забыть.

– Ну, не скромничайте. Вы даже писали по-латыни на восковых табличках. Кое-что вам удалось. Особенно опыт под названием «Об обладании с винопитием и без». Я два раза прочел. Если заменить вино на коньяк, а обладание на служебный инструктаж, прямо новые горизонты для старика-адмирала.

– Надеюсь, – сказал я, – вы понимаете, что всю моральную и юридическую ответственность несет моя римская идентичность.

– Несомненно. Это касается всего вашего римского досуга.

Мне захотелось как можно быстрее сменить тему.

– Что я сделал, чтобы заслужить второй таер? Спас человечество?

– Примерно, – ответил Ломас. – Обнажили, так сказать, некоторые критические уязвимости современного уклада жизни. Поэтому вам и стерли память.

– Я был бы признателен, если бы вы мне по секрету напомнили, в чем дело. Хотя бы намекнули.

– После возвращения из Элевсина вы выполняли функции нейросети «Порфирий». Ее в это время восстанавливали из бэкапов и модифицировали. Структуры корпоративной безопасности благодаря вашему расследованию получили бесценный практический опыт – мы будем осмыслять его годами. Теперь модифицированный Порфирий снова на рабочем месте. Поэтому вас вернули домой.

– Мне положен отпуск?

– Отпуск вы провели в Риме. Время после Элевсина можете считать подарком корпорации. Даже у меня не бывает вакаций, где я становлюсь римским принцепсом.

Пожил бы он в Риме в моей шкуре, подумал я. Но спорить не стал.

– Так уж необходимо было зачищать мне память?

Ломас кивнул.

– Выполняя задание, вы приобрели знания, несовместимые с жизнью. Я искренне рад, что победила жизнь.

– Так решила корпорация, – сказал я.

– Уверен, это правильный выбор. Но даже о нем вам лучше забыть. Не беспокойтесь, мы сами сотрем все, что потребуется.

– Неужели с Римом связаны настолько чувствительные для нашего времени вещи?

– До того чувствительные, – ответил Ломас, – что наши перестраховщики стерли вам много функциональной памяти о нашем мире тоже. Там, где возможны были оверлэпы.

– Функциональную память можно восстановить? Я смогу работать?

– Не волнуйтесь, – сказал Ломас. – Это не критично. Мы подключим вас к системе HEV.

– Что это?

– High Executive Vernacular. Информационный канал, с которым работают высшие чины корпорации. В том числе и я сам. Вы замечали, что я никогда не торможу разговор для получения дополнительных данных?

– Много раз, – кивнул я.

– Это не потому, что я их не получаю или знаю все. Просто система как бы останавливает время и позволяет ознакомиться со всей необходимой информацией, пока собеседник замирает в неподвижности.

– Вот как? Корпорация может управлять временем?

– Субъективным временем, – ответил Ломас. – Объективное не останавливается. Ваш мозг сильно разгоняется, и вы узнаёте все необходимое так быстро, что в вашем общении с другими не возникает лакун. Для здоровья это безопасно. Ну, почти.

– Я всегда думал, – сказал я, – что мозг нельзя особенно разогнать.

– Верно. У телесного человека мозг не может работать быстрее из-за связи с телом. Это забарьерный орган – энергию туда быстро не проведешь и метаболизм сильно не ускоришь. Но у мозга в банке часть проблем исчезает. Вам понравится.

Стоящие на столе часы в виде печального ангела с косой издали трель, и Ломас сделал серьезное лицо.