Неписанная любовь (ЛП) - Ашер Лорен. Страница 60

Прежде чем она успевает украсть еще один кусок, я сжимаю руку вокруг ее запястья.

— Ты не должна этого делать.

— Разве ты не собирался это съесть?

— Да.

— Тогда и я могу.

— Почему?

— Потому что это важно для тебя, — говорит она, непринужденно пожимая плечами, а мне кажется, что она вонзила вилку в мое сердце, а не в остатки еды Нико.

У меня никогда не было человека, который взял бы на себя бремя моего абсурдного страха вместе со мной. Моя семья знает о моей причуде, и Хиллари открыто заявляла о своей неприязни к моим психологическим проблемам, как она так некрасиво выразилась, но люди обычно не поднимают головы и молчат об этом.

Они ничего не говорят. Не смотрят. И уж точно не участвуют в этом, потому что это важно для меня.

Мне кажется, что мои легкие могут взорваться в любую секунду, не выдержав тяжести действий Элли и моего сердца.

Элли, кажется, совершенно не замечает моей борьбы, — или, по крайней мере, притворяется, что не замечает — так как засовывает вилку в рот, а затем медленно вытаскивает ее.

— Но ты же сказала, что слишком объелась для десерта, — Нико ворчит на Элли.

— У меня не было настроения есть мороженое.

Нико вскидывает руки вверх.

— Кто вообще так говорит?

Очень особенная женщина с сердцем в два раза больше.

Моя вилка дрожит в руке, когда я протыкаю ею предпоследний кусок рыбы на тарелке Нико. Элли, чертова Элли, с золотыми волосами в тон ее золотому сердцу, тянется под стол и ободряюще похлопывает меня по бедру.

Прежде чем она успевает отстраниться, я вцепляюсь в ее руку и держу ее прижатой к своему бедру, пока доедаю овощи Нико.

Обычный стыд, сопровождающий мою слабость, исчезает, и снисходительный голос в моей голове умолкает, когда я цепляюсь за руку Элли, как за спасательный круг.

Нравится мне это или нет, но она быстро становится моей, и вместо того чтобы бояться последствий, что я снова позволю кому-то приблизиться ко мне, я хочу принять возможность наконец-то разделить свое бремя.

Наконец-то сбросить стены и позволить себе просто быть собой.

Нико просит и Элли, и меня уложить его спать сегодня вечером, поэтому мы вместе помогаем ему лечь в кровать и читаем ему сказку. По его просьбе мы с Элли читаем его последнюю книгу как пьесу, причем она играет роль мамы, а я — папы. Он сидит между нами на большой кровати, вместе с пятью фигурками, которые Элли взяла с собой.

Элли так легко вписалась в нашу жизнь, что трудно вспомнить, какой она была до ее появления. Нико обожает ее, и я быстро понимаю, почему.

Тем не менее я не хочу разрушать то особенное, что у нас есть, навязывая ей идею дружбы, но это не значит, что у меня нет соблазна, особенно когда она смотрит на меня так, будто я кто-то особенный.

Как на кого-то достойного.

Нико со вздохом забирается под одеяло.

— Papi (Папа).

Я качаю головой и поворачиваюсь к нему лицом.

— Да.

— Почему ты ешь мою еду?

— А?

Глаза Элли опускаются на матрас.

Нико с трудом удерживает свои собственные открытыми.

— Я просто думал о маме и о том, что она не доедает мою еду.

Румянец на щеках Элли исчезает.

Я поднимаю плед Нико до его подбородка.

— Нет, не ест.

Он смотрит на Элли.

— Но ты же ешь.

— Да.

— Почему?

Я прочищаю горло.

— Помнишь, когда у нас появилась Пенелопа, и ты увидел ее ребра?

Нижняя губа Нико подрагивает, когда он кивает.

— Да.

— И она была так голодна, что пыталась съесть твои волосы?

Это, кажется, снимает напряжение.

— Да!

— Однажды я был таким же.

— Настолько голодным, что мог съесть чьи-то волосы?

Мои щеки горят.

— Не совсем, но достаточно голодным, чтобы пересчитать мои ребра.

Элли сжимает мою руку. Когда она начинает отстраняться, Нико кладет свою ладонь поверх наших обеих.

Мое сердце переполнено до предела. Никогда раньше оно не жаждало кого-то до боли, но что-то в Элли заставляет меня хотеть большего.

Чего именно, я еще не решил, в основном потому, что все еще работаю над своими проблемами, но знаю, что того, что у нас есть сейчас, недостаточно.

Нико поднимает на меня глаза.

— Прости, что посмеялся над тобой.

Я целую его в лоб.

— Не нужно извиняться. Я знаю, что это может быть… неприятно.

Глаза Элли смягчаются, и мне приходится отвести взгляд, потому что я не могу выдержать жалости в ее взгляде.

Нико улыбается.

— Мне нравится, что тебе нравятся мои микробы.

Я смеюсь.

— Нет, не нравятся.

— Нет, нравятся! Может, я тоже украду немного твоей еды.

— Нет, если я украду ее первой, — говорит Элли с улыбкой, которая проникает мне прямо в сердце.

Глава 42

Элли

Когда Рафаэль пригласил меня провести вечер на балконе, я не смогла ему отказать, особенно после того момента, который мы втроем разделили, укладывая Нико спать.

Постепенно Рафаэль раскрывается перед близкими ему людьми, и для меня большая честь быть свидетелем стольких важных для него моментов. Наблюдать за тем, как он становится более спокойным по отношению к себе и своему прошлому, поистине невероятно.

Мы расположились в шезлонгах под ночным небом, луна освещала береговую линию внизу.

Как и в его компании, тишина успокаивает, поэтому я не настаиваю на том, чтобы сразу начать разговор, да и он тоже.

Через несколько минут Рафаэль начинает первым.

— Насчет сегодняшнего вечера…

Я поворачиваюсь в шезлонге, чтобы лучше видеть его.

— Что насчет него?

— Уверен, у тебя есть вопросы.

— Ты не должен мне ничего объяснять, — мне достаточно того, что он рассказал Нико.

— Дело не в этом, — он проводит рукой по лицу. — Я хочу поговорить об этом с тобой.

Мое сердце делает небольшой кульбит.

— Хорошо.

Он смотрит на океан, его челюсть сжимается и разжимается с каждым глубоким вдохом.

— Знаешь, сколько времени потребовалось маме Нико, чтобы заметить мою привычку? — он произносит последнее слово с усмешкой, и мой рот на время перестает двигаться. — Нико уже было два года, — говорит он, когда я молчу.

— Это… — очень долго.

— Жалко, — он переводит взгляд с меня на звезды.

Тот факт, что Хиллари потребовались годы, чтобы заметить это, дает мне возможность многое понять об их браке. Я не часто обедала с Рафаэлем в доме, поэтому раньше не обращала на это внимания, но как только мы приехали на Гавайи, я начала улавливать подсказки.

Во-первых, я заметила, как он просил официантов указывать конкретные размеры порций и очень тщательно выбирал блюда, что могло бы создать впечатление, что он — жестокий придурок, если бы не его чрезвычайно щедрые чаевые и простое «спасибо», которое он писал внизу каждого чека.

Затем он продолжал говорить, что наелся после каждого приема пищи, и только потом съедал небольшие остатки на тарелке Нико. Он не выглядел счастливым от этого. На самом деле он выглядел чертовски несчастным, что было самым ярким признаком.

— Она думала, что я просто голоден из-за тренировок и физического труда на работе, — он не смотрит на меня. — Она даже не спросила меня, почему. Да и не интересовалась, — затем следует дрожащий вздох. — Честно говоря, она даже была раздражена этим.

Моя нижняя губа вздрагивает, но я смягчаю сдавленность в груди шуткой.

— Ну, меня это не беспокоит.

— Нет?

— Нет.

Он тяжело вздохнул, прежде чем снова заговорить.

— У моих родителей было не много денег. Все, что они зарабатывали, быстро тратилось на выпивку, азартные игры и все, что делало мою маму счастливой на этой неделе. Иногда из-за их безответственности у нас не хватало денег на еду, поэтому я научился не позволять себе тратить еду зазря.