Эльфийские хроники (сборник) - Фетжен Жан-Луи. Страница 122

Шлюха, которую сын торговца Гона привез к нему, ждала его в охраняемой комнате. В данный момент она и этот заносчивый мелкопоместный дворянин — сын торговца, на которого было бы даже жалко тратить веревку, чтобы его повесить, — предавались, наверное, приятному времяпрепровождению, наверняка мечтая о том моменте, когда король лично поблагодарит их за их преданность ему… Она представляла собой не более чем шлюху и воровку, а он — самонадеянного глупца, однако эта девка — Этайна — сказала правду. В обмен на клятвенное обещание сохранить ей жизнь и свободу она сообщила о том, что барон Горлуа Тинтагель организовал нападение на группу воинов, сопровождавших Морврина в Ха-Баг, где надеялся найти свою исчезнувшую дочь. По ее словам, Горлуа собственной рукой убил и раненого рыцаря в этом городе гномов, но ей не было известно, зачем он это сделал. Однако она помнила имена тех стражников, которые сопровождали барона в тот день. Брюйант и Гиберт… Гиберт погиб, а вот Брюйант вернулся из Ха-Бага вместе с Горлуа. К своему несчастью, Брюйант вернулся на службу в королевском войске, вместо того чтобы отправиться вместе с бароном в Тинтагель. Сержантам не составило большого труда его найти. На него пришлось потратить целых три часа, прежде чем он сознался. Пришлось использовать различные орудия пытки и превратить его плоть в кровавое месиво… Он почему-то держался очень стойко — как какой-нибудь фанатик. Другие на его месте, едва лишь увидев камеру пыток, признавались во всем, в чем их хотели заставить признаться. Его упрямство в конце концов удалось сломить при помощи обычных пергаментов, изготовленных из кожи козленка. Эти пергаменты тщательно пропитали водой и обмотали вокруг его ног, а затем к ним поднесли факел. Высыхая, пергаменты сморщивались и сокращались в размерах, сжимая ноги так сильно, что это вызывало невыносимую боль.

После того как нотариус записал показания этого бедняги, Буркан из чувства сострадания вызвал к нему капеллана, намереваясь затем передать Брюйанта в руки палачей, чтобы они его прикончили…

Все еще стоя на лестнице, Буркан увидел, как капеллан поднимается, тяжело дыша, вверх по лестнице.

— Брат Бедвин! Все кончено?

— Господь решил побыстрее забрать его к себе, — ответил капеллан, остановившись и пытаясь отдышаться. — Он был уже почти мертв, и я не уверен, что он слышал то, что я ему говорил…

— Не знаю, кто забрал его к себе — Бог или дьявол…

— Solus Caelum ipse judicare potest [43]…

Бедвин еле заметно улыбнулся и хотел было пойти дальше, но сенешаль задержал его, схватив за рукав.

— Святой отец, то, что вы услышали там, внизу, попадает под тайну исповеди. Не говорите никому ни слова о том, что вы там услышали.

Бедвин, ничего не ответив, ограничился лишь тем, что посмотрел на руку сенешаля, схватившую его за рукав, а затем перевел взгляд на его лицо. Сенешаль тут же выпустил капеллана, и тот зашагал вверх по лестнице, не оглядываясь.

Оставшись наедине с собой, Буркан уселся на ступеньку и глубоко вздохнул. Бедвин был педантом, всецело увлеченным своей собственной персоной и отличающимся непомерной жадностью, однако его вряд ли можно было бы назвать дураком. Существуют тайны, от которых очень чешется язык у тех, кому они известны. Однако если бы Бедвин разболтал данную тайну, это могло бы стоить ему его места при королевском дворце, и капеллан это прекрасно понимал. Именно это и было наиболее важным: ничто из того, что прозвучало там, внизу, в комнате для пыток, не должно было получить огласку. Поэтому Этайну и молодого Гона пока что держали взаперти в их комнате. Что касается нотариуса и палачей, то они и сами знали, что им лучше держать язык за зубами.

Нужно было побыстрее поставить в известность короля — может, даже и не дожидаясь, когда он вернется с охоты. Нужно, наверное, написать ему донесение, запечатать его и затем отправить это донесение с конным гонцом… Завтра, рано утром. Сделать это прямо сегодня сенешаль не решился. Кер очень быстро поймет, какую цель преследовал этот злонамеренный Горлуа. Он и принц были тесно связаны друг с другом еще с тех пор, как они оба приняли участие в сражении у Бассекомба. Только они выжили во время этого кровавого побоища, о котором, по правде говоря, не было известно ничего, кроме того, что они сами о нем рассказали. А затем Горлуа поехал аж на самый край королевства, чтобы прикончить раненого рыцаря, нашедшего себе пристанище в Ха-Баге. Ну как тут не предположить, что рыцарь этот был опасным свидетелем? И наконец все тот же Горлуа организовал засаду, чтобы убить Морврина, тем самым рискуя разрушить намечающийся союз с эльфами… Но зачем он это сделал?

Буркан тяжело поднялся и зашагал по ступенькам. Ответ напрашивался у него сам собой. Точно такие же мысли пришли бы в голову любому, кто слышал, как принц Пеллегун разглагольствовал о великой славе, которой можно было бы добиться, если бы удалось одолеть полчища Того-кого-нельзя-называть без помощи других народов. Да уж, когда он, сенешаль, будет писать донесение королю, ему будет нужно тщательно обдумать буквально каждое слово. От этого зависело будущее королевства и — уж во всяком случае — будущее наследного принца.

— Ты и сам знаешь, что тебе нельзя здесь оставаться…

Это были первые слова, сказанные после долгого молчания. Эльфы, разговаривая друг с другом, порой делали такие длинные паузы, которые люди выдержать попросту бы не смогли. Несколько часов пребывания в молчании в глубине подземного жилища друида Гвидиона. В молчании, которое нарушалось лишь спокойным дыханием спящей женщины. Здесь, в Силл-Даре, в священном сердце Элиандского леса, сейчас находилась женщина! Женщина, приехавшая сюда на лошади, которую вел под уздцы тот, кто когда-то был королем леса и кого многие его обитатели уже считали погибшим.

Очень многие теперь, несомненно, предпочли бы, чтобы он и в самом деле погиб. С момента смерти королевы Арианвен не прошло и нескольких месяцев, а Морврин уже привел в лес чужачку, которая была такой бледной, что, увидев ее, многие эльфы подумали, что это призрак, сопровождающий призрак их погибшего короля. Когда их испуг прошел, эльфов охватило негодование. И в самом деле, их королю и той, которой они уже успели дать прозвище «Гвенвиффар» — то есть «Белый призрак» — нельзя было оставаться в Элиандском лесу.

— Да, знаю, — сказал Морврин еле слышным голосом. — Мне просто хотелось повидаться с тобой.

— Со мной?

— Да, с тобой, потому что только ты способен меня понять… Кроме того, я хотел, чтобы все знали, что я жив, но что я больше не буду жить здесь. Я также хотел, чтобы все знали, что не было никакого предательства. Моей смерти желал не король Кер — меня хотела убить всего лишь шайка разбойников. Мы натолкнулись на нее совершенно случайно…

— Ты и в самом деле в это веришь?

Морврин ничего не ответил. Лукавый взгляд старого друида вызвал у него замешательство. Вытянув ноги, он уселся поудобнее возле стены подземного жилища, покрытой сплетенными друг с другом ивовыми прутьями, и задумался над словами, только что произнесенными Гвидионом. Неужели люди стали бы нанимать эльфов для того, чтобы те убили отправленных ими же, людьми, стражников и барона Горлуа, который сопровождал его, Морврина, и все это ради того, чтобы попытаться разрушить уже заключенный союз?

— Как бы там ни было, решение уже принято, — сказал старейшина леса. — Твое возвращение лишь подтвердило решение совета. Все кланы уже созывают своих лучников. В следующую луну соберется все войско, и оно будет готово присоединиться к войску людей. Может, ты смог бы повести его в битву?

Повести лучников Элианда в поход на Черные Земли и умереть там… Морврин мечтал об этом почти каждую ночь после того, как его жена — королева Арианвен — погибла в схватке с монстрами, а его дочь — принцесса Ллиана — исчезла в тот же самый день. Однако ход его мыслей тут же был прерван вздохом спящей женщины.