Сила самовнушения. Как наш разум влияет на тело. Наука и вымысел - Марчант Джо. Страница 30

Боль представляет собой особую проблему при вмешательствах и процедурах, требующих бодрствования – например, при обработке ожогов у пациентов вроде Брауна или в хирургии минимального доступа, которая все активнее заменяет большие операции и показана в массе случаев – от биопсии и диагностических процедур до имплантации разнообразных устройств и разрушения опухолей. Как видно по случаю Брауна, одних лекарств мало и пациенты все равно мучаются.

От хронических болей страдают миллионы людей с заболеваниями от артрита до фибромиалгии. За последние двадцать лет резко вырос объем опиатов, назначаемых при таких состояниях – в частности, оксиконтина, искусственного эквивалента эндорфинов, участвующих в эффекте плацебо. Это терапия отчаяния, предусмотренная лишь в тяжелых случаях вроде последней стадии рака. Однако теперь их выписывают при слабых и умеренных болях, а прием затягивается на месяцы и годы.

Беда в том, что, в отличие от естественных мозговых эндорфинов, эти искусственные заменители буквально затопляют мозговые опиатные рецепторы, которые в ответ становятся менее чувствительными к препарату. Развивается толерантность, для прежнего эффекта нужны все большие дозы. Из этого следует, что эти вещества вызывают сильнейшую аддикцию. Отказ от них приводит к развитию ужасных симптомов отмены, включая тревогу и сверхчувствительность к боли, так как десенсибилизированные рецепторы уже не реагируют положенным образом на естественные эндорфины.

Рост числа таких назначений повлек за собой резкое учащение случаев опиатной аддикции и смертельных передозировок, которые названы «одной из величайших современных трагедий, разворачивающейся у нас на глазах» {143}. Это является особой проблемой в США, где проживает меньше 5 % населения земного шара, но потребляется 80 % имеющихся в мире опиатных препаратов {144}. К 2012 году от передозировки назначенных таблеток ежегодно умирало 15 тысяч американцев – больше, чем от героина и кокаина, вместе взятых {145}. В 2013 году американские Центры по контролю и профилактике заболеваний (CDC) назвали такие аддикции худшей лекарственной эпидемией в истории США {146}.

Отсюда вопрос: правильно ли мы боремся с болью? Некоторые ученые утверждают, что есть и другой путь взамен назначения все больших доз опасных анальгетиков. Для облегчения боли и сокращения приема лекарств они обращаются к силе иллюзии.

Я приезжаю в экспериментальную лабораторию борьбы с болью при медицинском центре Вашингтонского университета в Сиэтле, где меня приветствует ассистент Кристина Хоффер. Она просит меня снять правую туфлю и носок, после чего привязывает к ступне черную коробочку и объясняет, что этот прибор вызывает боль посредством быстрого нагревания. Обычно Хоффер назначает своим волонтерам и электрошок, но мне везет, сегодня это оборудование не работает.

Она включает прибор на 30 секунд и просит меня оценить боль по десятибалльной шкале. Затем постепенно повышает температуру на полградуса зараз, добиваясь реакции примерно среднего уровня. Наконец я оцениваю интенсивность боли и неприятность ощущений на шестерку. Ногу колет и жжет – пузыря не будет, но игнорировать это нельзя. Это та самая температура, которую Хоффер использует в опыте.

Она надевает мне виртуальные очки, создающие трехмерные, высокого разрешения изображения, и шумоподавляющие стереонаушники. Я вдруг оказываюсь плывущей в снегу и восхищаюсь искрящимися стенами ледяного каньона. Хоффер объясняет мне, как пользоваться компьютерной мышью, чтобы двигаться и бросать снежки. Графика неплохая, но сверхреалистичная, особенно по стандартам современных видеоигр. Возникает чувство погружения, неведомое мне прежде. Все виды и звуки внешнего мира отрезаны, и, озираясь, я вижу, что виртуальная действительность продолжается сверху, снизу и позади меня. Пейзаж мультяшный, но я чувствую, что нахожусь внутри его.

Я провожу десять минут в компании снеговиков и пингвинов, а Хоффер за это время трижды изменяет температуру. Впоследствии она просит меня снова оценить ощущения. Балл немного снижается – с шести до пяти (но боль всякий раз напоминала острый пик вместо прежнего протяженного плато). Однако неприятность ощущения резко падает с шести до двух. Я оцениваю общее удовольствие, полученное от опыта, на восемь из десяти – получилось забавно, и я с удовольствием повторю.

Заведующий лабораторией анестезиолог Сэм Шарар говорит, что все дело во внимании. Способность мозга к осознанному вниманию – величина постоянная. Мы не можем, говорит он мне, ни повысить ее, ни понизить, но можем выбрать, на что это внимание направить. Если сосредоточиться на болевом ощущении, то переживание боли усилится. Но если подумать о чем-то другом – приятном, безопасном, далеком, то боль приглушается.

Особо действенной разновидностью отвлечения является визуализация. Шарар показывает мне видеофильм о путешественнике Ароне Ралстоне, который, застряв в 2003 году в отдаленном ущелье Юты на целых пять дней, был вынужден ампутировать себе перочинным ножом предплечье. Впоследствии он рассказал, как умозрительные картины помогли ему пережить это испытание {147}.

На пятую ночь в ущелье Ралстона трясло от холода, он был предельно обезвожен и страдал от мучительной боли в кисти, придавленной и раздробленной упавшим камнем. Он понимал, что умрет. Затем узрел образ, который вытеснил трагическую действительность.

«Я увидел мальчика лет трех, – вспоминает Ралстон. – На нем была красная рубашка, и он играл с грузовиком, катая его и приговаривая: „Тррр, тррр“. Потом он остановился, оглянулся на меня и подбежал ко мне. Я увидел себя самого – как подхватываю этого мальчика и мы смотрим друг другу в глаза. И я знал, что вижу моего еще не рожденного сына. Затем картина пропала, и я, дрожа от переохлаждения, снова очутился в ущелье».

Ралстон сообщает, что образы близких помогли терпеть боль, когда он отреза́л руку. «Я в жизни не испытывал такой. Тридцать секунд мог только дышать, закрыв глаза. Но я не издал ни стона, ни проронил ни слезинки. И дело не в том, что я какой-то сверхчеловек. Это потому, что все, о чем я мог думать, когда поднял веки, была встреча с родными».

Умозрительный мир – образы родных и еще не существующего сына – помог Ралстону отвлечься от боли, причиненной чудовищным испытанием. Шарар говорит, что виртуальный ледяной каньон, где я только что побывала, является попыткой искусственно вызвать аналогичный эффект.

Это детище Гюнтера Хоффмана, когнитивного психолога из Вашингтонского университета. Хоффман специализируется в построении виртуальных миров. Еще в 1980-х он создал «кухонный мир»: виртуальную кухню со столешницами и шкафчиками, а также предметами, которые можно брать; там были чайник, тостер, сковорода, а в раковине – паук, шевелящий лапками. Хоффман хотел помочь людям, страдающим арахнофобией, дав им возможность спокойно контактировать с пауками.

Затем он услышал от друга о деятельности психолога Дэвида Паттерсона, который применял гипноз для снятия боли у ожоговых пациентов в медицинском центре Харборвью при Вашингтонском университете, тоже в Сиэтле. Товарищ решил, что эта техника может быть как-то связана с отвлечением. Хоффман рассказывает, что обеспечил такое отвлечение и они с Паттерсоном стали работать вдвоем, выясняя, способна ли виртуальная реальность (ВР) помочь пациентам, которые подвергаются самым мучительным процедурам, какие есть в медицине. Сначала тех поместили в кухонный мир. «Первый же ребенок отреагировал замечательно», – говорит Хоффман. После этого он приступил к созданию специального виртуального мира для ожоговых пациентов {148}.