Сила самовнушения. Как наш разум влияет на тело. Наука и вымысел - Марчант Джо. Страница 41

Как будто всего этого мало, стресс может вызвать еще одно нарушение – быть может, худшее. В 2004 году Элисса Эпель и Элизабет Блэкберн из Калифорнийского университета, Сан-Франциско, оценили воздействие стресса на фрагменты ДНК, повторяющиеся на концах хромосом и называющиеся теломерами, которые играют важнейшую роль в процессе старения {209}. Эти «колпачки» прикрывают концы хромосом при каждом воспроизводстве ДНК, и клетки делятся. Но со временем «колпачки» изнашиваются. Когда теломеры чересчур укорачиваются, клетки приходят в неисправность и теряют способность к делению, а это значит, что наши ткани перестают обновляться.

Эпель и Блэкберн изучили теломеры в двух группах матерей: у одной были здоровые дети, а у другой – с хроническими заболеваниями вроде аутизма, как у сына Лизы. Оказалось, чем больший стресс испытывают женщины, тем короче у них теломеры {210}. У самых измученных теломеры выглядели на десять лет старше, чем у женщин с наименьшим уровнем стресса, а содержание теломеразы – фермента, который восстанавливает теломеры, – вдвое ниже. Иначе говоря, чувство стресса, как заявили исследователи, не только награждает нас болезнями, но и старит.

Специалист по стрессу Роберт Сапольски назвал эту работу «скачком через огромную междисциплинарную пропасть» {211}, соединившим нелегкую женскую жизнь с молекулами внутри их клеток. Многие эксперты по теломерам поначалу были настроены скептично, но статья Эпель и Блэкберн породила взрыв изысканий, и стресс увязали с укороченными теломерами во многих разных группах, куда вошли женщины старшего возраста: ухаживающие за лицами с болезнью Альцгеймера; жертвы домашнего насилия, изнасилования и ранних детских травм; а также люди с психическими нарушениями, как то депрессия и посттравматическое стрессовое расстройство {212}.

«Вот уже десять лет я даже не сомневаюсь, что среда неким образом сказывается на длине теломер», – говорит Мэри Арманиос, изучающая нарушения в теломерах при медицинском институте Джона Хопкинса в Балтиморе, штат Мериленд {213}.

У людей с укороченными теломерами чаще отмечаются стрессогенные заболевания: диабет, сердечная патология, болезнь Альцгеймера и инсульт, – а умирают они в более молодом возрасте {214}. Большим вопросом для ученых стало следующее: влияют ли короткие теломеры на заболеваемость и смертность напрямую или сами являются лишь безобидным побочным эффектом возрастных нарушений. Серьезно поврежденные теломеры явно подрывают здоровье. Арманиос наблюдает за лицами с генетическими нарушениями и значительно укороченными теломерами; все они страдают от ускоренного старения и органной недостаточности {215}. Но ей нужно выяснить значимость изменений меньших, стрессогенных; особенно потому, что длина теломер вообще весьма изменчива.

С другой стороны, Блэкберн говорит, что все больше убеждается в важности психологических факторов. По ее словам, при генетических мутациях, укорачивающих теломеры в степени меньшей, чем наблюдается в крайних случаях, которые изучает Арманиос, риск развития хронических заболеваний все равно бывает выше {216}. А вариации в длине теломер, равные тем, что вызваны стрессом, как будто прогнозируют состояние здоровья в будущем даже после учета традиционных факторов риска, как то индекс массы тела или уровень сахара в крови {217}.

Связь со старением не удивляет Лизу. Через четыре года после выявления аутизма у ее сына я спрашиваю, повлиял ли на нее стресс физически. Она отвечает утвердительно. Ей сорок два; волосы того же светло-каштанового оттенка, что у Брендона. «Но за последние три года они вдруг поседели».

Я долго еду из Атланты, штат Джорджия, на восток и потом на юг, пока город не остается далеко позади; вокруг меня сосны, меж которыми пробиваются косые солнечные лучи, рассылающие по шоссе полосы, как у зебры. По радио поет Том Петти, а в небесах парят хищные птицы, высматривая обильную дорожную убоину.

Через пару часов я достигаю окрестностей городка под названием Милледжевилль. Дороги распадаются на узкие проезды с запущенными обочинами, и все вокруг выглядит заброшенным. За проволочными изгородями – ветхие деревянные дома и сколько-то трейлеров с выставленными наружу пластиковыми стульями. В какой-то момент навигатор сообщает, что впереди тупик. Шоссе переходит в грунтовку, которая рассеивается среди деревьев, и я оказываюсь перед крашеным белым зданием с крохотными окнами и деревянными опорами.

Милледжевилль расположен на серповидной полосе земли в юго-восточном регионе США, которую неофициально именуют «черным поясом». В XIX веке это название возникло из-за необычно плодородного чернозема, и здесь разместились хлопковые плантации, где трудились рабы. В дальнейшем название стало отражать высокую долю афроамериканского населения, которая в этих краях обычно превышает 50 %.

Многие проживают здесь в ужасающей нищете. «Черный пояс» имеет всего 300 миль в длину и 25 в ширину, но приютил около трети американской бедноты. Район отличается убогими домостроением, образованием и транспортной системой, а также высокими преступностью и безработицей – всеми бедами, что непропорционально терпит афроамериканское население {218}.

Согласно психологу университета Джорджии Джин Броди, которая изучает состояние здоровья жителей «черного пояса», у последних подчас отмечаются высочайшие по стране уровни заболеваемости рядом хронических болезней, включая сердечную патологию, диабет, инсульты и рак. Оказывается, стресс поражает не только отдельных людей. В местах, подобных Милледжевиллю, он подрывает здоровье целых популяций {219}.

Мне хочется понять здешнюю жизнь, и Броди связала меня с рядом местных жителей, включая Сьюзен. Добравшись наконец до пункта назначения, я вижу прочное кирпичное бунгало – лучший дом на улице – с кирпичным крыльцом спереди и кирпичным патио сзади. Порхают синешейки и красные кардиналы. В просторном дворе приютился побитый пикап и сложены опять же кирпичи; двор продолжается непосредственно в лес. Впоследствии Сьюзен рассказывает, что сюда постоянно заглядывают койоты, а также лисы, кролики и дикие индейки.

Она открывает дверь, держа на руках возбужденную белую собачку. «Мы в разгаре уборки», – извиняется она, провожая меня по захламленному коридору в опрятную гостиную. На одной стене – огромное зеркало в узорной оправе, на другой – две миниатюрные сувенирные золотые скрипки. Есть пушистый бирюзовый ковер и бахромчатые подушки; полки заставлены семейными фотографиями и хрусталем.

У Сьюзен короткие седые волосы и ни следа косметики. Она буднично одета в ярко-розовые брюки для спортивной ходьбы и мешковатую футболку с логотипом «Georgia College Bobcats». Голос при приветствии низкий и зычный.

Она сообщает, что выросла в Милледжевилле, в «проходном доме» (название связано с тем, что здание целиком просматривается насквозь) с туалетом на улице и двумя водными колонками, тоже снаружи, на девять семей. «У нас была огромная черная кастрюля, чтобы греть воду», – вспоминает она. Они сами делали мыло, а из обрезков свинины варили зельц. Жила Сьюзен с дедом и бабкой. «Я знала родителей, – говорит она, – но и только, чужие люди». Дед баловал ее, но бабушка держала в черном теле. Многие ее друзья пропускали школу и шли собирать хлопок – Сьюзен хотела с ними, но бабушка запретила. «Сказала, что это сожрет всю кожу вокруг ногтей и испортит руки».