Сила самовнушения. Как наш разум влияет на тело. Наука и вымысел - Марчант Джо. Страница 70

Де Францискис говорит, что это и есть подлинное чудо Лурда.

Он заявляет, что в западном обществе больные вытеснены на обочину жизни и лишены человеческого статуса. «Как только вы оказываетесь в больнице, – продолжает он, – вы становитесь лейкемией. Вы становитесь гиперхолестеринемией. Вы превращаетесь в диагноз». В Лурде же, рассуждает он, на больных взирают как на людей, а не болезни, и они пребывают на равных с самым важным врачом. «В Лурде обычное дело вместе петь, молиться, болтать, танцевать, пить пиво».

В этом, стало быть, и заключается новая миссия де Францискиса. Как глава Лурдского медицинского бюро, он продолжает фиксировать необъяснимые исцеления. Но его приоритетом сделалась демонстрация миру плюсов такого подхода к больным, при котором их уважают, ценят и окружают всеобщей заботой. В конечном счете он надеется изменить отношение к больным не только в больницах и клиниках, но и в обыденной жизни; вдохновить нас к иному образу жизни, который не обязательно сопряжен с верой. «Это выше церкви, – говорит он. – Это другая модель общества».

Модель, в которой наше биологическое состояние сплетено с психологическим, эмоциональным и духовным здоровьем. В итоге возникнет лечение нового типа, нацеленное не только на клетки и молекулы, но охватывающее и нашу человечность. В этой книге мы видели ряд примеров такого подхода, подкрепленного данными исследований, которые снова и снова показывают физические и эмоциональные преимущества холистического лечения. Здесь, в Лурде, этот подход применяется с размахом. И миллионы больных, волонтеров и медиков возвращаются сюда год за годом, чтобы просто вкусить его.

У купелей жарко, и к концу смены я обливаюсь потом. Сегодня мы только и знали, что таскали носилки. Этот труд тяжел как физически, так и умственно. Попытка понять отрывистые распоряжения по-французски. Старание не поскользнуться на мокрых плитах. Возня с бельем всех форм, размеров и покроя. А теперь вот престарелая леди с гигантским животом.

Она делает большие глаза, когда мы погружаем ее в воду. «Оххххх!» – произносит она, и беззубый рот образует идеальный круг. Мы держим ее только секунду, после чего поднимаем и наклоняем носилки. Пока стекает вода, леди приковывается взглядом к статуе Девы Марии. Мы хором говорим: «Notre-Dame de Lourdes, priez pour nous! Sainte Bernadette, priez pour nous!» [15] Затем снимаем с женщины мокрую простыню и заменяем одеялом.

Когда мы несем ее обратно, она спокойна, уже не дрожит и крепко сжимает мою руку, пока другие ее одевают. «Merci! – говорит она, притягивает меня к себе и улыбается. – Merci!» У нее светло-серые глаза. Раньше я видела только безобразную старость: морщины, жир, дряблые мышцы, атрофичные конечности. Сейчас я замечаю доброту, любовь, смех и потрясена ее красотой. Мне интересно, кто она, чем занималась, с кем общалась. Как переносится столь близкое соседство со смертью.

Я не знаю, что сказать. Я плохо знаю и французский, и ее веру. «C’était parfait, – шепчу я. – Это было безупречно».

Заключение

«Видите? – Мэри Ли Макробертс становится у стены. – Опустите веки и притупите зрение, – советует она. – Вам незачем напряженно всматриваться». Мы находимся в маленькой затемненной комнате в доме Макробертс, что в Милл-Крик, престижном населенном пункте в штате Вашингтон. Везде книжные полки, а главным предметом выступает высокий массажный стол, где я лежу на подушках, укрытая мягким бархатным одеялом. Макробертс – мастер рейки, и она пытается продемонстрировать мне свою ауру.

Недавно местный новостной телеканал показал, как Макробертс лечит пациентку с фибромиалгией {406}. В репортаже рассказали, как она работает с энергетическими полями людей, снимая блоки и исцеляя тело. Ее пациентка, белокурая управляющая по имени Сью, сообщает, что уже после пары сессий у Макробертс боль отступила. Кроме того, после рейки-терапии снизился вес, и Сью говорит, что анализы крови показывают нормализацию уровня сахара и холестерина.

Должна признать, что я скептически отношусь к существованию аур и целительных энергетических полей. Оно не подтверждено научно, а данные клинических испытаний свидетельствуют о том, что рейки не эффективнее фиктивной терапии {407} (то же относится к гомеопатии) {408}, а потому мне трудно поверить в какие-либо прямые физические эффекты лечения. Тем не менее многие – как Сью – отчетливо ощущают, что рейки и другие виды альтернативной терапии идут им на пользу, и тратят на них миллионы долларов вопреки неутешительным результатам испытаний. Что-то им помогает, и мне любопытно, не в сознании ли дело. И вот я здесь, намеренная испытать рейки на себе.

Моя сессия начинается не ахти как. Макробертс говорит, что наши энергетические поля распространяются за пределы тела и их можно увидеть, если постараться. Однако все, что я вижу, – это стена и Макробертс. Та поправляет занавеску, и я таращусь, пока в глазах не начинает расплываться. «Трудно сказать», – неуверенно говорю я, не желая оскорбить ее с места в карьер. Мой терапевт неустрашима. Она пожимает плечами со словами, что лучше всего это получается у детей, и мы приступаем к делу.

Макробертс улыбчива и сердечна, на ней шаль, у нее гладкое загорелое лицо. Сегодня, по ее словам, она объединит рейки с лечебным воздействием на психику. Она призывает своих духовных проводников и помощников, затем – моих. Мягко замечает, что нет никакой разницы, верю я или нет. Они все равно придут. Она кладет мне на живот одну руку и поднимает другую, быстро шевеля надо мной пальцами.

Моя энергия заперта, она гладкая и твердая, как дно стекловолоконной лодки, сообщает она. Для ее размягчения она просит меня расслабиться и дышать глубоко. Голос у Макробертс успокаивающий, мне уютно под одеялом; слабо слышно, как где-то капает вода. Я впадаю в оцепенение, а руки и ноги немеют, я словно плыву. Затем Макробертс представляет меня ребенком – «кожа и кости» – и что-то кричит о том, что ко мне не прислушиваются. Она спрашивает, имеет ли это какой-нибудь смысл, но, хотя у меня, конечно, бывали в детстве огорчения, на самом деле я была маленькой и толстой, никакая не жердь, и я совершенно уверена, что всегда заставляла себя выслушать.

Макробертс спрашивает, не «преставился» ли кто-нибудь из моих близких, и я называю деда. Я догадываюсь о дальнейшем, и она, разумеется, сообщает, что он находится в комнате. Не твердил ли он чего-нибудь о пробках? «Заткни бутылку пробкой… Нет, не совсем то». Интересно, ждет ли она, что я перескочу к очевидному «заткни пробкой», но я не помню, чтобы дедушка хоть раз такое сказал, а потому молчу.

Она спрашивает, как насчет отца, и я отвечаю, что нет, он жив. Она говорит, что и его видит, у нее возник образ мужских ног: они скрещены, брюки отутюжены, ступня притоптывает. Она описывает кого-то строгого, жесткого, не умеющего прощать. Наверное, такими она представляет британских отцов, но я не узнаю образ, и мне уже стыдно постоянно ее разочаровывать.

Макробертс принимается за мою голову: надавливает пальцами на лоб и основание черепа, массирует заушную область. У меня нет серьезных соматических заболеваний, но Макробертс диагностирует страх. Она сообщает, что он пузырится в груди. Вы, мол, боитесь, что если дадите слабину, то все развалится. Это отчасти верно, я работающая мать, и мне приходится делать много дел сразу. Я бы назвала это стрессом, но Макробертс говорит, что дело в страхе, который проистекает из того, что в детстве я не получала безусловной любви.

Она осведомляется, замужем ли я. Нет, отвечаю, но живу с мужчиной. Я не упоминаю детей, потому что она не спрашивает, и если Макробертс действительно видит мою ауру, то похоже, что та не открывает ей эту важную часть моей идентичности (впоследствии она говорит, что не рассчитывает увидеть детей, «если только проблема, требующая лечения, заключена не в них»). Она предупреждает, что мои отношения тоже серьезно отягощены и нужно принять решение. Очевидно, я повторяю ошибки прошлого и заслуживаю быть с тем, кто меня любит, – не важно, кто это будет. Я благополучная мать двоих детей, но она, похоже, принимает меня за особу, которая тщетно ждет предложения от никчемного дружка.