Вадбольский (СИ) - Никитин Юрий Александрович. Страница 19
Он вздохнул, послушно вытащил ключ.
— Да я его сразу закрыл.
На улице я огляделся, место хорошее, магазины должны быть близко, глупо брать извозчика, окликнул пробегающего мимо мальчишку:
— Эй, Гаврош!.. Где ближайший оружейный магазин?
Он остановился, оглядел нас с головы до ног.
— Пять копеек, сам отведу!
Иван заворчал, неслыханное дело, в деревне за пять копеек с утра до ночи нужно проработать, а тут такое обдиралово, я сказал лениво:
— Одна, и давай быстрее!
— Три, — сказал он.
— Не хочешь, как хочешь, — сказал я. — Пойдем, Иван.
Мы сделали пару шагов, мальчишка вскрикнул:
— Ладно согласен!
Я кивнул, он понесся вперед, оглядываясь, магазин оказался через квартал, Иван заворчал, мы и так в эту сторону шли, я бросил монетку мальчишке, он поймал её на лету и тут же умчался.
Иван сказал мне в спину:
— И полушки бы хватило. Ишь, какой наглый.
— Это столица, — напомнил я. — Тут полушками уже не пользуются. Инфляция, дружище.
Он дёрнулся, даже не среагировав на незнакомое слово, больше тревожит непонятно дружеское отношение, а не вдарю ли следом?
Над дверью магазина неброская вывеска крупными буквами «Лавка оружия и редкостей».
Я поднялся по двум широким ступенькам, толкнул дверь. По ту сторону массивного прилавка крупный жилистый мужик в кресле читает газету, в нашу сторону повёл глазом, но не поднялся.
— Драсте, — сказал я вежливо. — Оружие у вас тоже относится к редкостям?
Он усмехнулся, опустил газету.
— Пока нет, мы же люди?
— Жаль, — ответил я. — Мне нужно оружие.
Он отложил газету, поднялся. Ростом даже повыше меня, в плечах шире, а лицо устрашающе изрезано тремя шрамами. Зеттафлопник тут же подсказал, что два от сабли, третий от топора, получены все в разное время.
— Что желаете… господа?
За моей спиной тоскливо вздохнул Иван. Я обвел взглядом стену за спиной хозяина, зябко передернул плечами. Как много в этом мире плохого, а самое плохое, что так много создано вещей, которыми можно ранить и даже убить человека. И вообще задуманы, сконструированы и продаются людям, чтобы те убивали других людей.
Хозяин посмотрел на меня оценивающе, усмехнулся. Похоже, стоя за прилавком, научился с ходу определять посетителей, ко мне явно отнесся с некоторой брезгливой симпатией, все мы предпочитаем тех, кто явно слабее нас и кто не даст сдачи.
— Мне что-нить, — сказал я нерешительно, — для дуэлей.
Он в удивлении вскинул брови.
— У вас дуэль?
— Нет-нет, — запротестовал я и замотал головой, сама мысль о дуэли непристойна и отвратительна, я же человек, а не павиан какой-то. — Просто я из глубинки… Россия оказывается так велика, что аршином общим не измерить… а здесь, как узнал, дворяне при холодном оружии… Благородные либо с мечом, либо со шпагой или саблей, так?
Он кивнул, лицо держит серьёзным, но в глазах откровенный смех.
— Это столица, здесь благородные на каждом шагу, трудно не нарваться на вызов… Что вы предпочитаете? Каким оружием владеете?
— Никаким, — ответил я откровенно. — Меня учили искусству, а не этому вот… Мне бы что-нибудь полегче и поменьше, чтобы ходить не мешало.
Он вздохнул.
— Искусство… Есть искусство фехтования, искусство владения ножом, дагой, копьем… А что, есть ещё какие-то искусства?
Я сказал убито:
— Да, на задворках. На почетном, конечно, искусство убивать. Это жизненно важно стране, церкви, морали и подъему животноводства. А что из ваших сокровищ порекомендуете для меня?
Он улыбнулся с непонятной симпатией.
— У меня хорошие наборы ножей, но это не дворянское оружие. Вам нужен меч, ваше благородие. Можно в виде короткого или длинного клинка, сабли, шпаги или даже шашки. Но я бы, глядя на вашу фигуру, посоветовал полуторный меч. Или палаш.
Я придирчиво оглядел себя.
— А что не так с моей фигурой?
— У вас прекрасные, — успокоил он. — Рост, ширина плеч, общая стать… Чувствуется, что из глубинки. В Сибири, говорят, все такие. Шпаги для тех, кто субтильнее. Здесь даже малорослые аристократы с полуторными мечами! Так они как бы значительнее. Перед дамами красуются.
Я поколебался, поймал подбадривающий взгляд Ивана, сказал безнадежным голосом:
— Ладно, давайте полуторный.
Он начал выкладывать на прилавок один меч за другим, Иван тут же, вежливо отодвинув меня плечом, начал брать их в руки.
Я слышал, что обязательно нужно проверять баланс, остальное неважно, все только и говорили про «хорошо сбалансированное оружие», так что я не понимал, что Иван ещё рассматривает и выспрашивает.
Хозяин с усмешкой посматривал на Ивана, но с ним разговаривает уважительнее, чем со мной, ощутил знатока, хотя какой из Ивана знаток, просто этих мечей пересмотрел в императорской армии туеву кучу и лучше меня понимает, что мне подойдет больше.
Иван покрутил один из мечей, вращая кистью, сказал со вздохом:
— Вот этот… Он такой, неброский. Сразу видно, хозяин не задира.
— Сколько с меня? — спросил я. — И вон тот нож. Нет, ножны можно поскромнее.
— Пятьдесят пять рублей, — сказал хозяин. — Включая нож.
Иван накинул мне через плечо тонкую перевязь, тоже под цвет костюма, закрепил ножны и отступил на шаг.
— Ну, — сказал он с сомнением, — вот так. Теперь видно человека благородного сословия. А то могут перепутать с купцом каким, а то и, прости Господи, приказчиком или кучером!
Хозяин сказал подчеркнуто почтительно:
— Да-да, ваше благородие, теперь сразу видно, вам палец в рот не клади.
Я кисло улыбнулся, что-то совсем не почтение слышу в голосе торговца, совсем не почтение.
Ивана я высадил у гостиницы, пусть проверяет вещи и трясётся над мешком с монетами, а я назвал извозчику новый адрес, и тот послал коней лёгкой рысью по левой стороне улицы.
Если Москва — это матушка Расея, то Петербург это наполовину Германия, а вторая половина Франция, Голландия и прочая Европа, но смесь едва заметна, всё-таки Европа достаточно однородна, архитектура практически идентична, так что я доехал по указанному адресу, нигде ни к чему не прицепившись, всё достаточно выверено и строго.
Извозчик натянул поводья, я расплатился и соскочил на выложенную ровным булыжником улицу. На той стороне, сразу за рядом декоративных деревьев и ухоженным непривычно широким тротуаром возвышается массивный трехэтажный особняк, на стенах много лепнины, у парадного входа толстые колонны, а над окнами гранитные козырьки в виде не то змей, не то драконов.
К парадному входу пять широких ступеней, массивная металлическая дверь вся в завитушках, аллегорических фигурах, но видно и то, что такую не выбьешь одним-двумя ядрами из пушки.
Я быстро вбежал по ступенькам, ухватился за толстое кольцо и несколько раз простучал по металлический подкладке.
На стук никто моментально не выскочил, я постучал снова, громче и нетерпеливее. Наконец появился массивный мужик в богатой и пышной ливрее, словно гвардеец на страже Папской Канцелярии Ватикана, окинул меня хмурым взглядом.
— Что вам нужно?
— Письмо Кириллу Афанасьевичу!
Он поморщился, протянул руку.
— Чего? — спросил я. — За рукопожатие беру золотой. За похлопывание по плечу — два.
Он повысил голос.
— Давай письмо, дубина.
— От дуба слышу, — ответил я — Ещё и зеленого. Велено передать лично.
Он поморщился снова, сказал резко:
— От кого?
— От Вадбольского Василия Игнатьевича, — сказал я и повторил: — Вадбольскому Кириллу Афанасьевичу. Ну что, могу повернуться и уйти. Скажу, что ты, дурак ряженый, не пустил. Хочешь?
Он скривился так, что скрипнули зубы, отступил на шаг и распахнул дверь.
— Заходи. Но если что-то не так, с огромным удовольствием переломаю тебе кости и вышвырну на улицу под колеса сраных повозок.
— Какой ты добрый, — сказал я. — Родовая травма, да?
Он нахмурился, а я прошёл в дверь, постаравшись пихнуть его плечом. А что, с волками жить по-волчьи петь.