Вадбольский (СИ) - Никитин Юрий Александрович. Страница 26

Трое, все чуть подвыпившие, что для Руси красиво и похвально, ведь ещё князь Владимир отказался принять для своей страны отвергающий пьянки ислам, ибо «не можем без того быти».

— А-а, — сказал один довольно, — бла-а-агародный… Ну что, герб Рода покажешь, чтобы мы на колени рухнули?.. Нет?.. Тогда кошель сюда живо!

Парни крепкие, то ли наследство такое, то ли на работе таскают с утра до вечера тяжести, вон какие плечи и мускулатура, на грабителей не похожи. Это из той породы, что в выходные сходятся стенка на стенку у городских ворот. Сейчас то ли решили продолжить серию побед, то ли побежденные не прочь отыграться и смыть горечь поражения.

— Ребята, — сказал я вежливо, — завтра новый день и работа с раннего утра. Лучше всем нам пойти домой и выспаться.

— Ха-а, — сказал тот, что в середине, — на том свете отоспимся! Гони кошель!

— На том не отоспитесь, — сказал я. — В котлах с кипящей смолой не заснешь, да и черти с вилами спать не дадут. Лучше…

Он прервал уже с угрозой в голосе:

— Хватит болтать!.. Кошель сюда, а сам не колени!.. Тогда побьём не очень сильно!

— А без битья нельзя? — спросил я.

Он мотнул головой.

— Никак!.. Когда ещё барин забредет сюда… Ждуля, Ульян… быстро ошмонайте богатого дурака!

Я хотел возразить, что я не богатый, но так получится, что с дураком согласен, а парни с готовностью повесили дубинки на пояса, резво подошли и протянули руки, молодые и краснощекие, налитые здоровой нерастраченной за день силой.

Едва пальцы их рук коснулись моих плеч, я вошёл в ускорение и, напитав кулаки тяжестью, ударил одного правой, другому с левой с такой силой всадил в челюсть, что хруст сломанной кости и выбитых зубов послышался на несколько саженей.

Они ещё не успели грохнуться на землю, а я поманил пальцем вожака.

— Ну что?.. Умный бы уже убежал…

Он пару секунд обалдело смотрел на подельников, лежат, красиво раскинув руки, у обоих изо рта кровь, поднял на меня выпученные глаза.

— Гад… Да я тебя… за Ждулю и Ульяна…

— Молодец, — сказал я поощрительно, — Друзей бросать неблагородно.

Он взревел:

— Срал я на твое благородство!.. Я убью за друзей!!!

Я покачал головой.

— А вот убивать нехорошо. Богородица не велит.

Он налетел как буря, пришлось быстро отступить в сторону, иначе снес бы, как баран козленка, я подставил ногу, парень полетел кубарем, как можно попасться на такой нехитрый прием, я даже не успел ударить ни по затылку, ни в поясницу.

Вскочил он быстро, в глазах стыд и бешенство, сам понял, что попался глупо, двинулся на меня уже медленнее и двигая сжатыми кулаками перед лицом.

— Не передумал? — спросил я. — Посмотри на дружков.

— За них кого угодно порву, — пообещал он мрачно.

Я отступил, пропуская мимо первые три удара, подставил плечо, что отозвалось болью, словно угодили кувалдой, а мой кулак в ответ саданул в солнечное сплетение.

У молодца тугие мышцы, но мой кулак выбил дух, лицо мгновенно побелело и открылся рот, пытаясь ухватить воздух.

— Не передумал? — повторил я.

Он молча, всё ещё не состоянии вздохнуть, бросился на меня, пытаясь уложить одним ударом, потому что на второй уже не хватит сил.

Я шагнул в сторону и еще раз ударил. Голова дернулась, словно я попал в развесистую шляпку подсолнуха. Глаза заволокло поволокой, а колени начали подгибаться.

По карманам шарить не стал, этих парней никто за мной не посылал, сами от молодецкой удали восхотели продолжить воскресную драку, так что нечестно полученных денег у них наверняка нет, а мои остались при мне.

Стараясь двигаться бесшумно и как можно неприметнее, я покинул место схватки, хотя чувствовал как из-за плотной шторы в окне кто-то смотрит то ли с ужасом, то ли с интересом, что вернее.

Сердце стучит мощно, едва не выламывается из грудной клетки. Давно я так не бесился, и всё потому, что с детства рос и общался с детьми интеллигентных родителей, а потом и учился с интеллигентными студентами.

Эти дураки не виноваты, это общество их такими…. Но всё равно я в бешенстве, хотя и сам понимаю, что неправ, не должен вот так, но я пока ещё человек, а не сингуляр, хотя, полагаю, и сингуляры не уберут из себя сильные эмоции, это ж так приятно вдарить во всю мощь, чтобы зубов хруст и кровавые сопли в стороны!

На другой день с утра отправился в магазин зельеваров, закупил три тигля, большой перегонный куб и два маленьких, необходимую посуду, отвез в снимаемый домик, захватив Ивана, пусть помогает с мебелью, а то и сесть не на что.

Оправив Ивана в продуктовую лавку, дешевле будет питаться здесь, чем в гостинице, я торопливо принялся за работу, руки уже чешутся от нетерпения.

Здесь мне не там. На кухне с кастрюлями, половником, большой двурогой вилкой и тем, что я прикупил, можно сварить нечто поэлегантнее, чем в лесу в поставленном на костер котелке.

Когда Иван, нагруженный покупками, открыл дверь, то отшатнулся ещё на пороге, в лицо шибанули мощные ароматы кипящих эссенций.

Я приветливо помахал половником.

— Заходи, подопытным будешь, а то мышек жалко…

Он вошёл, плотно прикрыл за собой дверь, вытянул шею.

— Что-то боязно… будто к бабе Яге попал.

— Животных беречь надо, — сказал я строго. — надзоры замучают, а человек что, он император природы, ему всю ответственность и нести на своем горбу.

Он вздохнул.

— Верно, но мало кто так делает. Что… для Василия Игнатьевича?

— Не только, — сказал я. — у нас будут всякие снадобья. Обезболивающие, обеззараживающие, убивающие аппетит…

Он изумился:

— А это зачем?

— Чтоб худеть, — объяснил я авторитетно. — Понятно, Россия ещё не наелась, голодные годы чаще, чем урожайные, но богатые всё равно жрут от пуза!.. Вон Крылов какой толстый был, целое стадо свиней! Даже толще, чем Гёте! Не видел?.. Я тоже, но читал как-то…

Он с уважением посмотрел на перегонный куб, где кипит и пенится зелье зеленого цвета.

— У вас очень могуче-сильные отвары, ваше благородие… Заработать будет можно.

— А ещё подстёгивающие заживление ран, — сказал я, — а напоследок ещё и поднимающие мужскую силу…

Он охнул.

— Ну, это с руками оторвут!

— А ещё, — сказал я, не отрываясь от работы, — сбегай узнай, как здесь работает почта. И за сколько дней дойдет до нашего имения Вадбольских.

Он насторожился, остановился так резко, словно ударился о невидимую стену.

— Ваша милость, хотите весточку послать?

— Посылку, — пояснил я. — Даже не бандероль, а посылку. Узнай, повезут до имения или только до ближайшей к ним почты.

Он кивнул.

— Сейчас схожу, всё разузнаю. Какого размера и веса посылка?

Я окинул взглядом колбы с раствором и бак для перегонки, сказал с неохотой:

— В бутылку не уложусь, придется в бутыль. Литра на три. Хочу, чтобы наверняка. Пусть и Пелагея Осиповна подлечится. Завтра всё будет готово.

Он тоже посмотрел оценивающе на стол, покачал головой.

— Больно вы доверчивый, барин. Не знаете жизни! Как ни укутывай бутыль, обязательно разобьют по дороге. Я поищу по магазинам что-нить покрепче. Из меди, а то и вовсе железное. Ну, как получится.

— Действуй, — одобрил я, и повернулся к столу.

Он тихонько вышел, я слышал как неслышно закрылась дверь, на пару секунд донесся приглушенный шум улицы и чужие запахи. Моя чувствительность постоянно фиксирует что-то новое, анализирует и раскладывает по ячейкам, чтобы выдать по первому желанию со всеми подробностями.

Надо со всеми домашними делами успеть до начала учёбы, совсем скоро должен явиться в Академию на первое занятие.

Интересно, чему там обучают кроме Закона Божьего?

Часть вторая

Глава 2

В последний день перед началом занятий ощутил, что по моей непогрешимой вере в абсурд насчёт какой-то там магии нанесен чувствительный удар.

Иван тогда ещё по дороге через лес время от времени упоминал магию, но я пропускал мимо ушей, мало ли о чём говорят неграмотные крестьяне и слуги. Ещё вскользь упомянули магов в гостинице, дескать, хорошие и обходительные, но только женщины к ним приходили безобразные и распутные, маги могли бы приворожить и кого-то почище.