Инквизитор. Божьим промыслом. Книга 14. Пожары и виселицы - Конофальский Борис. Страница 12

– Понял, понял… – теперь Кляйбер выглядывает быстро и сразу кидает вниз факел. И снова смотрит вниз. Волков делает то же самое, но со своей стороны зубца.

Это было нетрудное дело, факел падает почти на середину копны. Но несколько мгновений он кажется потухшим. Просто лежит себе на сене палка, и всё. Но пока ещё в кирпич рядом с его головой не прилетел болт, сухо щёлкнув о камень, генерал заметил тонкие белые нитки, что потянулись от факела. Теперь Волков не сомневается, что в сухом сене, в такую жару, огонь непременно разгорится:

«Ну что ж… Бог за нас».

– Кидай другие. А как заметят, как побегут тушить, так крикнешь мне вниз, – говорит он и начинает спускаться.

Теперь пришло время дела. Жара – забыть про неё, усталость – забыть, всё забыть… Главное – выйти и не дать холопам колдунов потушить разгорающийся пожар. Он быстрым шагом спускается вниз и видит маркграфиню, которая послушно сидит на своей скамеечке рядом с пятном света, что падает сверху; он кидает на неё быстрый взгляд и замечает, что она осеняет его святым знамением и негромко говорит:

– Да хранит вас Пресвятая дева, доблестный рыцарь.

Он в ответ лишь кивает ей, не до учтивости сейчас.

Глава 8

Щит, стилет, меч, топор. И ещё такой нужный в деле подшлемник.

Волков было взял уже из рук фон Готта копьё. Отличное и простое оружие, которым он вполне хорошо владел. Вот только… Чтобы как следует работать копьём, его лучше держать в двух руках. А это значит остаться без щита. Нет, щит ему был необходим. И он возвратил копьё оруженосцу.

Странное дело, он совсем не чувствовал волнения, прекрасно понимая, что как только он выйдет из двери башни, на него накинется множество врагов, в него полетят болты и аркебузные пули. Нет, нет… Волков не пренебрегал опасностью, опасность была вовсе не эфемерной, так как броня вовсе не гарантировала ему магической неуязвимости. Барон знал, что в любой момент, как только выйдет во двор, может пропустить удар копья в пах, в забрало или в колено сзади, мог пропустить сильный удар алебардой или простой дубиной по шлему, его могли запросто свалить с ног и, навалившись толпой сверху, загнать ему кинжалы под шлем и под кирасу, так что опасность была вполне себе явной, и он прекрасно её осознавал. Волков не бравировал перед своими молодыми оруженосцами. Нет, это ни к чему, они и так считали его храбрецом, как и все те, кого он водил в бой… Барон и вправду не волновался. Скорее он был немного раздражён. Ему было жарко в броне, ему хотелось пить и очень не хотелось выходить из башни. Но осознание того, что всё равно это придётся сделать, вызывало в нём досаду и злость на тех людей, из-за которых всё это произошло. Он был зол и на господ Тельвисов, и на их проклятого сержанта, что убил фон Флюгена, и на его людей, и на дворню… И это его раздражение выливалось в желание всех их… наказать. И слова маркграфини «Нет среди них праведных» только усиливали это его желание. Может, поэтому он поигрывал топором, стоя у двери, и думал:

«Берегитесь, твари, берегитесь! Никому в этом колдовском доме пощады не будет!».

Но думы думами, чувства чувствами, а отдавать последние распоряжения, стоя перед выходом в полумраке, он не забывал:

– Дверь широко не распахивайте, как отойду. Прикройте и оставьте узкий проход… Хенрик, пистолеты заряжены?

– Да, генерал!

– Умоляю вас, не промахивайтесь больше. Как я вернусь, они полезут за мною в двери, так вы не спешите, бейте наверняка. Станьте сразу у стены, у косяка. Будьте холодны, чтобы два выстрела – два раненых, никак не меньше. В морды, в шеи стреляйте или в ляжки, куда угодно, но не в железо.

– Я понял, генерал, – отвечал ему первый оруженосец.

– Фон Готт… Это хорошо, что вы подобрали копьё, теперь ему время. Хенрик встанет у косяка, а вы смотрите за дверью…

Но договорить генерал не успел, а фон Готт не успел обещать ему выполнить его распоряжения, так как сверху заорал Кляйбер:

– Господин, сено пылает! Оба стога горят! Сейчас и дрова… – он прерывается. – Дрова вот-вот возьмутся. Дворовые побежали сено растаскивать, вёдра несут!

– Открывайте, фон Готт, – приказывает Волков, поправляя свой большой щит на плече.

– Да, генерал… – откликается оруженосец, и почти сразу лязгает тяжёлый засов.

И тут сверху он слышит голос… Это голос взволнованной женщины.

– Барон, прошу вас, будьте осторожны.

– Разумеется, Ваше Высочество, – отвечал генерал учтиво в сторону её голоса, он видел только её контур на фоне света, что проникал сверху. – Я просто не имею права излишне рисковать, пока вы находитесь в опасности.

Дверь тем временем открылась и яркий свет проник в башню, а Волков, захлопнув забрало, шагнул во двор замка. И солнца там было столько, что даже через забрало оно заставило его на секунду зажмуриться.

«Господи! Как светло-то после башни, – подумал генерал, а едва его глаза привыкли к свету, он подумал другое: – А холопов-то тут сколько!».

И первым же движением, ударом щита, он валит какую-то хлипкую бабёнку с граблями на мостовую двора.

И дальше просто начинает крушить всё и всех, что попадаются под руку: крупная баба с деревянными вилами получает обухом топора снизу в челюсть… Мужик, тоже с вилами, отворачиваясь от пламени, пытается убрать от огня ещё не загоревшееся сено… Барон бьёт его в колено. Ещё один несёт два ведра воды от колодца и не видит генерала. Волков рубит ему левую руку, и дальше, дальше… Всех, кто попадается ему под топор.

«Нет праведных в этом доме!».

Правда, бьёт не насмерть, ранит и калечит, а уже баб бьёт и вовсе не в силу, а скорее для острастки, чтобы не смели лезть в дела мужские. В общем, резать баб и холопов рыцарю, конечно, не к лицу, только по надобности он это делает. А вот налетевшего на него солдата, видно из только что прибывших, он уже не милует. Дурак был молод, наверное, от азарта позабыл, чему учат в воинском ремесле с самого начала, кинулся на него в одиночку. А Волков просто встречает выпад его копья щитом, тут же молниеносно сокращает дистанцию и из-под щита рубит ему не защищённую железом голень. Солдат заорал и склонился, потянулся к ране рукой, вот тут барон нанёс ему второй страшный удар сверху в открытую шею. Молодому солдату, да в одиночку, кинуться на старика, что провёл в войнах всю свою жизнь – смерть верная и быстрая. Так оно и вышло, это видели все. Особенно хорошо всё видела дворня графа Тельвиса, и она, на радость барону, бросая вёдра и вилы, стала разбегаться с криками; даже те, кто уже был покалечен и поранен бароном, ковыляли и уползали от него, оставляя на камнях чёрные полосы от моментально высыхающей крови. И барону то в радость, ведь теперь было охвачено огнём всё сложенное у западной стены сено; и поленницы, что были к нему поближе, все тоже уже горели. А то, что рядом с ним, ударившись о камень мостовой, отлетел в сторону арбалетный болт, так это ничего, ничего… К этому он был готов.

«Ну вот… Разбежались».

Генерал оглядел мостовую в крови и распластанного, ещё шевелящегося, умирающего солдата. Потом обернулся на пламя, разгорающееся за его спиной.

«Красота! Пламя всё выше!».

Но он знал, что это только начало. Сейчас враг придёт в себя после его неожиданного появления и кинется на него, кинется изо всех сил, так как понимает, что стоит на кону. А на кону-то стоит весь замок, и если не потушить уже горящие поленницы, через пару минут загорятся и отличные дубовые лестницы и балконы, запылают быстро, они ведь тоже сухие, и с ними начнут гореть и покои господ, флигели и всё, что только есть вокруг.

И что же? Конечно же, он ни на секунду не ошибся. Зазвенел горн. Протяжно и знакомо. И сигнал этот Волков, конечно, знал. Горн ревел:

«К оружию! К оружию!».

И побежали к нему, побежали солдаты, которых оказалось больше, чем он рассчитывал. А пройдя по балкону второго этажа, начал спускаться к нему и тот сволочной сержант с парой людей – как надеялся барон, последний из военных руководителей графа. Но у него горна не было, и Волков подумал, что в горн дул сам граф Тельвис. Или кто-то ещё…