Испытательный срок - Хадсон Дженис. Страница 38
А сейчас оставалось только сжимать зубы и кулаки и удивляться, как, черт возьми, могла эта женщина сидеть спокойно рядом с ним и читать какой-то дурацкий журнал.
В Далласе им снова пришлось пересаживаться на другой самолет. По пути на автобус, который должен был отвезти их в другой аэропорт, откуда вылетал второй самолет их рейса, Ник взял Сэмми за руку и увлек в уголок, где было не так людно.
– Сэмми, я хочу поговорить с тобой о…
– Я тоже хотела с тобой поговорить. На чем ты остановился? Ты уже решил, будем ли мы строить дешевые пассажирские самолеты?
Ник чувствовал себя так, словно его ударили кулаком в грудь, в самое сердце. Он только что провел самую чудесную ночь в своей жизни, он влюбился в эту женщину. Хотя Ник впервые подумал об этом, мысль эта не удивила его – от нее зависело теперь его будущее. А Сэмми собирается говорить с ним о самолетах?
У Ника словно что-то оборвалось внутри. Он крепче сжал руку Сэмми.
– Так вот для чего понадобилась вчерашняя ночь – чтобы я согласился на твой проект?
Слова эти еще не успели слететь с его языка, а Ник уже знал, что совершил самую большую ошибку в жизни. Чтобы понять это, было достаточно увидеть, как зажмурилась Сэмми, как от лица ее отхлынула кровь.
– Сэмми, я не хотел…
– Отпусти меня!
Сэмми произнесла это шепотом, но Нику было бы гораздо легче, если бы она закричала.
– Сэмми…
– Пожалуйста, пойдем.
Но Ник продолжал держать Сэмми за руку. Он знал, что если отпустит ее сейчас, то никогда уже не коснется ее руки, не будет держать ее в своих объятиях.
– Саманта, прости. Я вовсе не думаю то, что сказал. Ты ведь знаешь.
– Не думаешь? – Сэмми открыла глаза. – Это не имеет значения.
Взгляд ее был тусклым и безжизненным. Ник почувствовал, как немота сковала ему язык. Он отпустил руку Сэмми. Теперь эта женщина для него потеряна.
13
Следующая неделя была самой несчастной в жизни Ника. Он изо всех сил старался не замечать, что Сэмми намеренно избегает его. Никогда в жизни ему не было так больно, разве что в семнадцать лет, когда мать Ника в порыве гнева бросила ему в лицо, что Генри – не его отец.
Тогда Ник думал, что ничего не бывает больнее, чем когда тебя предает родная мать, а твой отец – или же человек, которого ты всю жизнь считал своим отцом, – отворачивается от тебя. Он думал, что никто и никогда в жизни не сможет сделать ему больнее.
Как он ошибся! Как больно было ему теперь, когда он видел, как исчезает улыбка с лица Сэмми, стоит ей только заметить его в другом конце коридора. Когда Ник видел, как она отворачивается и уходит при его приближении, ему казалось, что сердце его вот-вот разорвется. Когда он слышал, как затихает ее смех…
Саманта, я люблю тебя!
Господи, ну почему он оказался таким идиотом? Как он мог обидеть Сэмми? Ведь он знал, что говорит ерунду, знал в тот самый момент, когда те ужасные слова слетели с его языка. Сэмми никогда не стала бы использовать его или продавать себя. Она была явно неспособна на такой холодный расчет.
Но даже если бы он и не верил до конца в ее порядочность, как мог он не верить в искренность ее страсти в ту ночь в Новом Орлеане? Ведь Сэмми буквально вспыхивала, как факел, при каждом его прикосновении. Она хотела, по-настоящему хотела Ника, точно так же, как хотел ее он – в самой глубине души. Это было видно по ее глазам, ее вздохам, движениям ее тела.
Боже, если он не перестанет думать о Сэмми, то просто сойдет с ума. Но он не мог, да и не хотел перестать о ней думать.
Ник снова и снова переживал каждую секунду той ночи. Дрожь, проходившую по телу от прикосновений Сэмми. Ее шелковую кожу под своими пальцами, вкус ее губ и языка. Светлые курчавые волосы, скрывавшие тайну ее женственности, которую она так охотно и так страстно раскрыла ему. Свежий запах ее волос, ее вздохи, невнятные горловые звуки. Какой мужчина не пошел бы на все – даже на убийство – ради такой женщины?
Саманта, я хочу тебя!
В пятницу, через две недели после их возвращения из Нового Орлеана, Ник твердо решил, что должен что-то предпринять. Он больше не мог этого вынести. Даже если Сэмми будет ненавидеть его и после этого, все равно Ник должен извиниться за свои слова. Он должен попытаться достучаться до Сэмми, дать понять, как сильно он ее любит, хочет, как она необходима ему. Он не может сказать ей об этом, – после его непростительной грубости в аэропорту Сэмми все равно не поверила бы, – но, может быть, он сможет показать ей это, если не сейчас, то когда-нибудь.
И первым шагом на этом пути должны стать извинения, пусть и запоздалые.
В пятницу вечером Ник дождался, пока Сэмми кончит работу. Он дал ей фору в тридцать минут и поехал к ней домой. Ник стучал в дверь, пока у него не заболели костяшки пальцев. Сэмми не отвечала. Вернувшись на стоянку, Ник поискал глазами ее машину. Он не удивился бы, если бы Сэмми оказалась дома и не пожелала открыть ему дверь. Но нет, он не мог найти ее машину.
Черт побери! Ник сел за руль и громко хлопнул дверью.
Он не хотел даже думать о том, где может быть красивая женщина в пятницу вечером, чем она может заниматься, с кем проводить время. Одна мысль об этом была мучительна для Ника – он тут же представлял себе Сэмми в объятиях другого мужчины, которого она целует, ложится с ним в постель.
Ник зажмурил глаза, но видения не исчезали.
Сэмми, где ты?!
Ник включил зажигание. Он не удивился, увидев, что руки его дрожат.
Ник понял, что не в состоянии пережить еще один долгий одинокий вечер у себя дома. Часа два он колесил по улицам Оклахома-Сити, даже не думая о том, куда едет и что будет делать дальше. Было уже около девяти, когда Ник понял, что все бесполезно – дома или в машине ночь будет все такой же долгой, такой же одинокой, а мысли о Сэмми такими же мучительными.
Ник сбавил скорость, чтобы посмотреть, куда заехал. Ему понадобилось не больше секунды, чтобы определить, где он был – перед домом Генри. Неужели давний инстинкт привел его сюда? Давно забытая мальчишеская привычка прибегать за поддержкой и утешением к отцу, который решал когда-то все его детские проблемы.
Ник горько рассмеялся. Сейчас его волновали вовсе не детские проблемы, которые может облегчить родительская поддержка, а Генри больше не был ему отцом.
И все же ему так хотелось зайти в дом, что Ник заглушил мотор и вышел из машины. На полпути к подъезду Ник заметил за углом дома бампер машины. Старой машины. Побитой, проржавевшей машины. Машины Сэмми!
Ник тут же испытал облегчение. Значит, Сэмми не на свидании. Она здесь. Позволит ли она Нику поговорить с ней? И сможет ли он говорить с Сэмми в присутствии Генри?
К черту Генри! Ник должен с ней поговорить.
Он быстро подошел к двери. Она не была заперта, и Ник зашел внутрь. Из кабинета Генри доносился смех. Смех Сэмми. У Ника закололо в груди. Будет ли она когда-нибудь снова смеяться вот так вместе с ним?
С каждым шагом сердце Ника билось все громче, все быстрее.
Он остановился на пороге открытой двери в кабинет.
– Ник! – воскликнул Генри. – Я не слышал, как ты вошел. Ну, заходи, заходи!
Но взгляд Ника был прикован к Сэмми, сидевшей на диване спиной к двери. Как только Генри произнес имя Ника, плечи ее напряглись.
– Ты как раз вовремя, – сказал Генри. – Мы рассматриваем старые семейные фотографии.
Действительно, на коленях у Сэмми лежал фотоальбом. Неловким движением она положила его на стоявший рядом журнальный столик и поднялась.
– Вам, наверное, надо о многом поговорить, – сказала Сэмми. – Я и не заметила, как поздно засиделась. Мне надо идти.
Даже не взглянув в сторону Ника и не произнеся больше ни слова, Сэмми взяла свою сумочку и направилась к противоположной двери, ведущей в кухню. Звук захлопывающейся входной двери болью отозвался в сердце Ника.
Генри поднялся с кресла, на котором сидел лицом к Сэмми.
– Что за чертовщина? – холодно и строго спросил он. – Что все это значит? Что ты ей сделал?