Спасение для лжепринцессы (СИ) - Муратова Ульяна. Страница 51

Я пошатнулась и ухватилась за косяк.

— Кумарит тебя, да? — хмыкнула девица. — Сейчас, погоди. Хочешь зайти?

В ответ я замотала головой. Порог выглядел непреодолимым препятствием, да и входить внутрь было страшно.

Шалая исчезла в глубине дома, оставив входную дверь нараспашку. Я изо всех сил цеплялась за косяк, обливаясь потом и дрожа от злости.

Ваендис, как всегда великолепная и затянутая в изысканное платье, появилась в дверях три года спустя. Как минимум три, а может, и десять. Время звенело в ушах, и я отчётливо понимала, что переоценила свои силы примерно в бесконечность раз.

Куртизанка стояла передо мной в сиянии золотого убранства своего дома, безгранично прекрасная и отвратительная, словно сама была Вилерией. Опасной, забирающей надежду и толкающей на неблаговидные поступки. Жестокий аватар жестокого мира, восхитительно притягательный и неимоверно отталкивающий одновременно.

— Ваена, мне плохо… — пробормотала я заплетающимся языком. Играть не приходилось, мне и правда было настолько дьюково, что все силы уходили на то, чтобы не упасть. — Мне нужны… конфеты…

— Конфеты? — переспросила она, оценивающе меня разглядывая. — Возвращайся в отель, Лиза. Я пришлю тебе разных конфет.

— Не смогу, Ваена. Не смогу дойти… — выдохнула я и вцепилась в косяк из последних сил.

Она бросила оценивающий взгляд по сторонам, но улица была абсолютно пуста.

— Сюда же ты как-то дошла…

— Доползла. Я буду стоять тут, пока ты не дашь мне конфету, — я посмотрела в бесчувственные красивые глаза куртизанки и всхлипнула: — Пожалуйста… Я просто хочу, чтобы это прекратилось. Я сделаю всё, что ты скажешь. Перееду к тебе хоть завтра. Только дай конфету!

Я молила искренне. Хотела, чтобы всё поскорее закончилось, хотела рухнуть в объятия Мейера и закрыть глаза. Отключиться. Расслабиться. Уснуть. И в то же время понимала, что кошмар только начинается и что его виновница стоит передо мной в кружевном серебристом платье, под которым провокационно угадываются очертания сосков.

— Сейчас не лучшее время, — прошипела Ваендис. — У нас гости. Приходи попозже.

— Не могу, Ваена. Я сдохну! У тебя на крыльце сдохну!

Она поджала губы и сказала:

— Жди!

Перед глазами всё перемешалось. Золотой дом словно ожил и пытался укусить меня дверным проёмом. Я сползла на залитое водой крыльцо и уткнулась лицом в мокрый холодный рукав. Чуть-чуть. Надо продержаться совсем чуть-чуть. Приступ дикой слабости вдруг сменился трясучкой, от которой застучали зубы. Только бы Мейер сейчас не надумал ко мне кинуться. Или пусть бы кинулся? Окружил бы заботой и унёс прочь. Сама не понимала, чего хотела больше.

— Да встань ты, — раздражённо прошипела Ваендис, вздёргивая меня на ноги. — На, держи. Завтра утром придёшь сюда с вещами, поняла? До утра этого хватит. Всё, иди, у нас действительно важные гости.

Она вложила мне в руку два до боли знакомых батончика. Я сжала их в ладони. Рот мгновенно наполнился слюной. Зрение стало резким и чётким, конфеты на ладони словно обвёл тушью сумасшедший художник. Я осторожно разломила одну и полной грудью вдохнула восхитительный, яркий запах льифа. Горько-сладкий, божественно-ядовитый, маняще-запретный.

Я знала, что стоит засунуть батончик в рот, как все мучения закончатся.

Поднесла его к лицу и снова вдохнула.

Искушение было слишком сильным, чтобы устоять.

Глава 22. Расплата

Всё дальнейшее я видела словно на мутном экране старого лампового телевизора. Две незаметные тени вдруг обрели цвет и плотность, скользнули к Ваендис и оттеснили её от входа в Золотой дом. Она возмущённо зашипела и воинственно вскинула руку, но моё зрение уже сфокусировалось на другом. Всё остальное стало лишь фоном, размазалось, замылилось, слилось в пёстрый шум. Я смотрела на батончики в своей руке. Не видела, что сзади подошёл Мейер, только почувствовала, как на живот привычно легла тяжёлая рука, и услышала знакомый до мурашек голос:

— Оно того не стоит.

Умом я понимала. Хотела бросить чёртовы конфеты в лужу у крыльца, но не могла. Хотела отшвырнуть подальше, но безвольно держала в ладони. Хотела растоптать ногами, но вместо этого как завороженная вдыхала знакомый аромат. Всё тело реагировало на близость наркотика, как на самую возбуждающую эротическую сцену: сладкой судорогой скрутило живот, напряглись соски, губы налились кровью в ожидании изысканно горького, дурманящего вкуса. От предвкушения удовольствия даже перестали трястись руки.

Мейер не пытался отнять батончики, хотя с лёгкостью мог бы это сделать. Он ждал, когда я сама решусь избавиться от них. А я всё тянула, спорила с собой и проигрывала в этом споре. А потом к нам подошёл сыскарь в пёстрой униформе и что-то сказал, но сквозь шум в ушах слов было не разобрать. Я понимала, что должна сделать. Пересилить зависимость, оказаться выше неё, отдать батончики. Но я так устала! Мне так хотелось хоть на минуту перестать чувствовать всю эту боль и тяжесть…

Наверное, я бы сдалась, если бы не голос за спиной:

— Я с тобой. Ты самая невероятно восхитительная женщина на свете. Я помогу тебе справиться с тем, что будет дальше.

Я почти повисла на руке Мейера и чувствовала его ровное дыхание и сердцебиение за спиной. Чувствовала его силу и уверенность. И ту опору, которую не нашла в себя, я обрела в нём. Протянула дрожащую руку и вложила батончики в ладонь сыскаря. Обернулась к Мейеру, зарылась лицом в плащ на его груди и горько, отчаянно разрыдалась.

Из Золотого дома послышались визги, что-то загрохотало, краем глаза я видела вспыхивающую магию, но Мейер уже уносил меня прочь. Обратно в клинику.

Следующие два дня я запомнила смутно, и в то же время в память отчётливо врезалось ощущение: мне было очень плохо. Так плохо, что без слова на букву «Х» тут не обойтись, но принцессы вряд ли матерятся, даже если они фальшивые. Я представляла собой живое пособие на тему «Наркотики — зло».

Измучив себя, Мейера и персонал клиники, на третью ночь я наконец смогла уснуть.

И это было победой. Тяжёлой, вымученной победой. О, как сладко спать! Только новоиспечённые родители знают, насколько бесценен на самом деле сон. Спала я как младенец — вздрагивала, просыпалась, плакала от обиды на то, что проснулась, снова забывалась коротким рваным сном и снова просыпалась, теперь уже от голода.

В таком лоскутном сне прошли сутки, едва ли за них я бодрствовала больше пары часов. Под вечер третьего дня стало легче.

— Завтра будет суд, — напомнил Мейер, вынимая меня из ванной. — Можем перенести заседание, если ты не в состоянии идти. Нет смысла себя мучить ещё раз.

Он поставил меня на коврик и завернул в большое мягкое полотенце. В голове немного шумело, но сегодня самочувствие было в сто раз лучше, чем вчера.

— Нет. Давай с этим разберёмся. А ещё лучше давай я заберу заявление…

Забрать заявление хотелось по двум причинам: я слишком сильно устала от всех этих разборок и хотела увидеть, не изменится ли после этого отношение Мейера. Он пока вёл себя идеально. Не отходил ни на шаг, поил, пытался кормить и носил в ванную. И всё это нежно, без упрёков, ропота и раздражения. Настолько изумительно заботливо, что верилось с трудом.

— Так это не работает, — улыбнулся Мейер. — Если заявление подано, должно состояться заседание. Не переживай, самое страшное, что они мне сделают — выкинут из списка на право ухаживания за переселенкой. А мне, собственно, этот список больше и не нужен. Я своё счастье уже нашёл.

Подхалим! Но такой хороший, прямо ух. Меня, конечно, до сих пор штормило, и настроение было странным. Когда Мейер прижимал меня к груди, порой всё-таки хотелось совершить насильственные действия несексуального характера и огреть его табуреткой, но даже сквозь призму изменённого сознания я понимала, что это было бы несправедливо. Но сегодня карусель бесконечного ПМСа, кажется, изволила остановиться. Злиться на Мейера я уже не могла — устала. Хотелось не застревать в прошлом, а двигаться дальше, тем более что он извинился. Много раз. Очень много раз.