Наследие. История Джил и Майкла - Ли Мери. Страница 8

Шло время, люди погибали, а кладбище разрасталось.

Кресты стали ставить не только в память о погибших детях, но и взрослых. Сам Преподобный умер чуть больше пятнадцати лет назад и Саито Фудо, который был советником среди городов, воздвиг в его честь самый большой крест и расположил его рядом с первым. Говорят, Преподобный верил, что встретит сына и жену после смерти.

Подъезжаем к открывающимся воротам, и я отвожу взгляд от самого большого креста. В мире всегда было место для горя, а апокалипсис и вовсе вознес печаль и утрату на сановный пьедестал.

Оба внедорожника останавливаются, и я сразу же открываю дверь машины. Не думая об остальных, бегу в сторону дома. Никто меня не останавливает и не окликает. Пробегаю по знакомым улицам, поворот за поворотом, дом за домом. На секунду останавливаюсь у отчего порога, и сердце сжимается от ностальгии.

Дом моего детства.

Именно здесь я устраивала пакости и шалости. Ребенком я была куда более храброй и безрассудной, чем сейчас.

Взбегаю по ступенькам, открываю дверь и тут же слышу голос мамы:

– Что тебе непонятно?! Я сказала, собери отряд и отправь его за Майклом! Завтра же!

– Миссис…

– Да заткнись ты уже! – кричит мама, и буквально через мгновение добавляет обманчиво спокойным голосом, – я сказала, ты сделал. Именно так это работает, Гриро.

Оппонент не отвечает, слышу скрип отодвигающегося стула и приближающиеся шаги. В коридор выходит мистер Гриро, друг папы и его правая рука. Увидев меня, темноволосый мужчина выпучивает глаза и улыбается:

– Боже, Джил, каким судьбами?

Обнимаю огромного Гриро и отвечаю:

– Соскучилась по дому.

Друг папы шепчет:

– Твоя мать снова бушует, беги к ней и раздобри сердце мегеры. – Он часто так называет маму, но слово "мегера" в его исполнении – это комплимент.

Улыбаюсь ему и вхожу на кухню. Мама стоит ко мне спиной. Она, как всегда, одета в военную форму. Она говорит, так ей удобнее. Черные штаны с множеством карманов, синяя майка и черные, начищенные до блеска, военные ботинки. Темные волосы собраны в высокий хвост. Она стоит, уперевшись руками в кухонный стол. Вся ее поза сквозит напряжением.

Тихо стучу о косяк, и мама поворачивается. Серьезное лицо сразу становится уязвимым. Подходим к друг другу и обнимаемся. Вдыхаю родной запах и еще сильнее сжимаю маму в объятиях.

Я так скучала.

Какой бы взрослой и самостоятельной я себя не считала, рядом с мамой и папой я всегда маленькая девочка. Ощущаю себя таковой и мне это нравится.

Если бы вы увидели маму, то никогда бы не догадались, что больше девятнадцати лет назад она родила ребенка. Она не выглядит на свой возраст, ей от силы можно дать лет тридцать, то же самое с папой и мистером Хантером. Дрянь, что досталась им от тварей, сохраняет их силу и молодость. Но этого не скажешь о Саманте – жене мистера Хантера, я слышала их с мамой разговоры, и она очень переживает по поводу появляющихся морщин и редких седых волос.

– Ты дома, – говорит мама и, отстранившись от меня, разглядывает мое лицо. – Детка, ты прекрасна. – Улыбка мамы вздрагивает. – Сколько сердец разбила?

О своем молчу и с улыбкой отвечаю:

– Только сердце Истона. Но ты об этом уже знаешь.

Я познакомила родителей с Истоном больше года назад. Это нужно было видеть. Мы сидели за этим самым кухонным столом и всем было до невозможности некомфортно. Папа сверлил Истона холодным взглядом. Кажется, за весь ужин он так ни разу и не моргнул. Мама пыталась вести диалог, задавала Истону вопросы, и на каждый его ответ папа фыркал, как буйвол. Я глупо улыбалась и подливала всем чай. Истон – первый парень, с которым я начала встречаться. Он замечательный, и я надеюсь, что папа это когда-нибудь увидит. Мама говорит, что даже если Святой спустится с небес, папа скажет, что и он недостаточно хорош для его принцессы. Маме Истон понравился. Но она сказала, что главное, он нравится мне, и если папа не пристрелил Истона на месте, то у нас, возможно, и будет будущее.

– Он с тобой? – интересуется мама.

– Я оставила его у машины. Бежала к тебе.

Мы снова улыбаемся друг другу. Мама отступает и говорит:

– Садись за стол. Не думаю, что Майкл останавливал машину для приема пищи.

– Не останавливал, – отвечаю я и сажусь за стол.

– Где он?

– Тоже был у машины, сейчас не знаю. – Складываю руки на столе и задаю вопрос, ответ на который боюсь услышать. – Что с папой?

Спина мамы каменеет, и на мгновение она прекращает накладывать еду в тарелки. Но, спохватившись, снова продолжает свое занятие. Ставит передо мной кашу и стакан молока. Как в детстве. Садится напротив и, смотря мне в глаза, говорит:

– Ты знаешь, что он уехал с Хантером. Но тебе неизвестно, что они уже полгода не выходят на связь. – Мама складывает руки на столе и, перебирая пальцами, продолжает, – мы не знаем, где они и что случилось. Последний выход на связь был с точки на карте, о которой нам ничего неизвестно, но мы полагаем, что там размещен какой-то из объектов Коалиции.

– Почему ты молчала?

– Не хотела тебя расстраивать.

От этих слов я напрягаюсь еще больше. Отодвигаю тарелку с кашей, немного подаюсь вперед и спрашиваю:

– Тогда почему сейчас расстраиваешь?

Мама смотрит на меня какое-то время, словно раздумывает, что можно мне рассказать, а чего не стоит. Вглядываюсь в ее удивительные зеленые глаза, подмечаю крапинки в них, стараюсь хоть как-то успокоить себя созерцанием привычных вещей, но не выдерживаю тишины и прошу:

– Мама, говори, как есть.

– Идем. – Резко отрезает мама и встает со стула. Вместе покидаем дом. Она быстрым шагом удаляется в сторону больницы. Догоняю ее, и мы молча входим в знакомые мне светлые коридоры. С нами все здороваются, но на разговоры не останавливаются. Врачи, как всегда, снуют туда и обратно. У них нет времени на пустые разговоры. Никогда нет.

Доходим до бывшего кабинета доктора Макларена и, достав ключ, мама открывает дверь. О, боже! Кругом разруха. Уничтожено все. Бросаю взгляд на самый дальний стеллаж. Там хранится вакцина для мамы. Он разбит вдребезги. Переступаю порог и под хруст битого стекла иду к шкафу.

– Что случилось? – спрашиваю я.

– Кто-то пробрался внутрь и все уничтожил, – холодно говорит мама. – Это случилось месяц назад.

Резко оборачиваюсь и почти вскрикнув, спрашиваю:

– Вакцины больше нет?

– Есть. Я нашла три уцелевших бутылька, они закатились под стеллаж. Кровь Майкла, что хранилась в холодильнике, пропала.

– Из-за этого ты кричала на Гриро? Чтобы он поехал за папой? И поэтому отправила Майкла за мной?

Теперь все приобретает определенный смысл.

– Да. Если… Майкл жив, то он должен знать, что мне осталось всего два месяца, может даже меньше, – говорит мама и подходит ко мне. Ее лицо выражает вселенскую любовь, но сейчас я испытываю тихий ужас. Думаю, он отчетливо читается на моем лице. Мама поджимает губы и, словно решившись, заканчивает свой монолог. – И на случай, если твой папа не объявится, я хочу провести эти недели с тобой.

Мороз проносится по коже.

– Он появится, – уверяю я. – Ты же знаешь, папа не допустит… этого.

У меня язык не поворачивается, чтобы сказать "твоей смерти". В груди становится так погано, что хочется вырвать сердце.

– Возможно, – отвечает она.

Вернувшись в дом, я так и не поела. Сходила в душ и переоделась в свою обычную домашнюю одежду. Свободные брюки и футболка. Мокрые кудрявые волосы заколола на макушке и, спускаясь вниз, обнаружила в кухне Майкла, Кейт, Истона и маму.

– Простите, что так сбежала, – говорю я и спускаюсь с лестницы, заправляя выбившиеся пряди за уши.

Истон подходит ко мне и, вглядываясь в глаза, спрашивает:

– Все хорошо?

Бросаю взгляд на маму, она отрицательно качает головой. Ясно. Говорить о попытке ее убийства, а это именно она и была, – нельзя.

– Все хорошо.

– Истон, Кейт? Я покажу ваши комнаты, – говорит мама и, уводит за собой моих друзей, провожаю их взглядом и повернувшись, ловлю взгляд Майкла.