Юлия Данзас. От императорского двора до красной каторги - Нике Мишель. Страница 86

Я не в состоянии описать кошмара этой эпидемии… К тому же это может показаться слишком неправдоподобным. Кто не пережил этого ужаса, не сможет этому поверить до тех пор, пока история не обнародует всех документов, которые сегодня являются секретными [82].

Я возвращаюсь к условиям, в которых жили женщины на «острове страданий», и еще раз повторяю, что эти условия были созданы по приказу из Москвы, и поэтому мы никогда не смогли добиться хоть каких-то изменений в лучшую сторону [83], чтобы избавиться от ужасающей атмосферы разврата.

Несмотря на общую распущенность, цинично выставляемую напоказ, случаи грубого изнасилования были относительно редки [84], так как это было запрещено, по крайней мере в главном лагере. Применялись куда более изощренные методы развращения молодых женщин, особенно монахинь. Если наталкивались на их непреодолимое [85] сопротивление, это наказывалось под каким-либо предлогом их ссылкой на остров Анзер или на другие, более отдаленные островки, условия выживания на которых были более тяжелыми. В самом крайнем случае отправляли на маленькие рыболовные тони, на которых работали десять – двенадцать полудиких, всегда пьяных мужчин [86] – им специально давали много самогона [87], чтобы легче было переносить тяжелейшую работу в ледяной воде. С ними всегда была женщина, которая считалась их кухаркой. И если в качестве наказания туда присылали честную женщину, у этой несчастной не было другого выхода, как только покончить с собой или согласиться на все, лишь бы не стать игрушкой в руках этих полулюдей… С каким удовольствием нам сообщали, что такая-то молодая монахиня забеременела, а такая-то девушка из хорошей семьи собирается играть на «театре» острова, что означало ее переход в разряд уличной женщины… Помимо прочего, были «служанки» начальников, так как все важные персоны острова имели право выбрать себе домработницу из числа заключенных; это право распространялось даже на привилегированных узников (бывших коммунистов). Кроме постоянных служанок (которые, впрочем, очень часто менялись), были также «мойщицы полов»: каждый вечер по телефону в женской казарме отдавался приказ прислать в конторы пятнадцать или двадцать женщин «для мытья полов». Комендантша шла в комнаты выбрать тех, кого требовало начальство; чаще всего фамилии указывались заранее тем или иным «феодалом», посылали нескольких, на выбор [88]…

Объектами систематического разврата являлись прежде всего молодые женщины. Но систематическое оскорбление целомудрия и женского достоинства распространялось на всех узниц, невзирая на возраст. Приходилось не только сосуществовать рядом с находящимися на низшей стадии нравственного падения, не только постоянно соприкасаться с ними, выслушивать их гнусные разговоры и присутствовать при безобразных сценах разврата, которым предавались на наших глазах эти несчастные, не имевшие ничего человеческого, кроме внешнего облика [89], – но более того: с моральной и физической точки зрения с нами обращались так, как если бы мы во всем были им подобны. Так, например, когда у начальства появлялось желание бороться с паразитами, грязью, с инфекционными болезнями, всем женщинам приходилось выносить гнусные «санитарные меры» [90], которые воспринимались как отвратительное издевательство женщинами, ничего общего не имевшими с человеческим «дном». Мы много раз умоляли, чтобы нам предоставили возможность мыться, но нам дали лишь один водопроводный кран на всю казарму, и то в конце неотапливаемого коридора, который девять месяцев в году напоминал ледяную сталактитовую пещеру; мы украдкой мылись в комнатах, но это считалось злодеянием, наказуемым карцером, если нас заставали на месте «преступления». Два раза в месяц нас в обязательном порядке водили в баню, построив строем, в сопровождении конвоя, нас вели через весь лагерь под улюлюканье мужчин, обменивавшихся «веселыми» шутками с нашими товарками. В большую комнату для мытья (если можно так назвать грязный барак), приспособленную для тридцати человек, вталкивали по сто пятьдесят, получалась жуткая кишащая масса тел, среди них было много татуированных, носящих следы всяческих болезней… Часто под предлогом наладить водопроводную систему сюда входили мужчины. Издевательство необычайно гнусное, так как вся водопроводная система состояла из двух водопроводных кранов [91]!

А те женщины, которые пытались уклониться от «банной пытки», считались «не подчиняющимися санитарным мерам»!..

Также проводились медицинские осмотры, которые превращались в гнусные пытки.

Есть подробности, которых невозможно описать… Достаточно сказать, что даже мужчины (конечно, те из них, кого можно было называть честными людьми) негодовали, иногда пытались протестовать против недостойного обращения с порядочными женщинами, они часто говорили: «Я еще кое-как выдерживаю этот ад, но, если бы я узнал, что сюда собираются привезти мою жену или дочь, я скорее убил бы их своими руками…

Я не могу дать полного описания того, что представляет собой Соловецкий лагерь. Для этого понадобилось бы написать тома [92], нужна спокойная обстановка для работы над историческими документами, нужно быть вне этого ужасного кошмара… Но наступит день, когда эта история будет написана, и тем, кто прочтет ее, будет стыдно за человечество [93].

В 1931 году встал вопрос о ликвидации лагеря на Соловках, который стал рассматриваться как нерентабельный: считалось, что затраты на него превышали доход на несколько миллионов рублей. Было решено всех заключенных перевезти на материк, чтобы там эксплуатировать их, а на острове оставить лишь несколько сот [94] «неисправимых» или особо опасных. Позднее этот проект был отменен, и на следующий год на Соловки опять потянулись бесконечные колонны узников, которые движутся туда и сегодня. Но в то время, о котором я говорю, то есть летом 1931 года, действительно эвакуировали бóльшую часть заключенных, направив их в новые лагеря, построенные в Карелии, вдоль предполагаемой трассы Беломорско-Балтийского канала, который только начали строить. Сначала туда направили бригады мужчин для земляных работ и рубки леса; затем настала очередь специалистов разных профессий, а затем – и конторских служащих. И тогда вместе с другими служащими отправилась и я: меня направили заниматься статистическими работами. Наша колонна покинула остров в конце сентября, погода была плохая, и переход через Белое море был очень тяжелым. Через несколько часов мы добрались до Кеми, а затем нас набили в железнодорожный вагон, и через два дня мы были на станции Медвежья Гора, расположенной на севере Онежского озера. Это и было местом нашего назначения.

Вдоль всего железнодорожного пути до того места, где Мурманская железная дорога подходит к самому Онежскому озеру, наспех были построены деревянные бараки, чтобы разместить в них конторы и административные службы канала: Медвежья Гора должна была стать резиденцией инженеров и управляющих работами, а также высокого начальства, прибывшего из Москвы. Для него даже был построен хорошо оснащенный деревянный дом. Бóльшую часть заключенных разместили в палатках, в которых они провели всю зиму при тридцатиградусном морозе [95]…