На улице Дыбенко - Маиловская Кристина. Страница 10

—  Тебе денег передать?

—  Не помешало б.

—  Хорошо, я найду с кем передать. А почему ты живешь не пойми с кем, детонька?

—  Папа уехал. У него проблемы.

—  У него всегда проблемы. Это человек такой.

—  Бабуль…

—  Ну что «бабуль»?

—  Ты хочешь сказать, твоя дочь лучше?

—  Ой, не сыпь мне соль на рану. Она еще та идиетка.

—  Вот именно.

—  Осталась одна минута, — сообщила телефонистка.

—  Кирочка, может, ко мне переедешь? Возможности есть. Раз твоя мать по матери еврейка, значит, ты тоже по матери еврейка. Детонька, послушай, тут в Израиле молодым помогают. Корзину дают. Это деньги на первое время. Устроишься. Будешь у меня жить. Ну что ты как бездомная… А еще мне немцы, эти идиеты, за холокост доплачивают. Каждый год. Неплохо выходит. Я их не трачу. Коплю. Приезжай, детонька, мы тут с тобой заживем. Ты замуж выйдешь, пупсика родишь, я за ним смотреть буду. Песни петь…

—  Бабуль, я учусь.

—  Ой, ну шо ты мне говоришь? Чему эти идиеты научить могут? Тут поучишься.

—  Бабуль, я не хочу уезжать.

Бабушка, по-видимому, хотела назвать ее «идиеткой», но связь прервалась. Кира вышла на улицу, там ее ждала Наташа. * * *

—  Ты на Новый год куда?

—  Я к Вадику, мать фестивалит, дома дурдом. А ты куда?

—  Да я сама не знаю. Если честно, некуда мне идти. С бабкиными котами сидеть буду. Она к внукам собралась.

—  Невесело.

—  Да и с деньгами жопа. Бабуля из Израиля обещала передать, но когда…

—  Я сама по нулям, а то б одолжила. Меня Вадик подкармливает. * * *

Кира ехала домой в час пик в обледеневшем автобусе. Ее прижали к окну. Угрюмые замерзшие люди, работая локтями, с трудом продирались к выходу. Кира боялась, что ее затопчут.

—  Дите, тебе на какой остановке выходить? — спросил Киру мужчина в шапке-ушанке, заметив ее тщетные усилия прорваться сквозь толпу.

—  На «Нефтянике».

—  Мне тоже. Стой пока тут. Силы береги. Я дам отмашку, тогда и рванем.

Мужчина держался за верхний поручень правой рукой, а на локте у него болтался пакет с бутылкой водки.

— Готова? — спросил он Киру с серьезностью в голосе.

Кира кивнула в ответ.

Тогда он, крепко ухватив Киру под локоть одной рукой, а другой — прижав к груди бутылку водки, как если бы это была икона или крест, пошел на таран со словами:

—  Дорогу отцу с ребенком! Дорогу, сволочи! Дорогу! * * *

—  Два часа жду тебя тут.

Кира вздрогнула и обернулась. В подъезде стоял Генка.

—  Случилось что?

—  Да ничего не случилось. Соскучился просто, — сказал Генка, глядя куда-то в пол. — Тепло было — часто виделись. А теперь ты на учебе целый день, из окна смотрю, ты домой — юрк. Тебя не слыхать, не видать. Стучаться к бабке неудобняк. Звонить — номера не знаю. И спросить не у кого.

Кира не знала, что ответить.

—  Ген, я голодная. И замерзла.

—  Да-да. Конечно. Ты иди.

Кира стала подниматься по лестнице.

—  Постой.

Кира остановилась в пролете.

—  Дома-то пожрать есть че? — спросил Генка.

—  Надо поискать. Может, чего и найду.

—  Слухай, — Генка поднялся на несколько ступенек и снял шапку, — а приходи ко мне. Я картофана нажарил. Щас за сосисками сбегаю. Капуста квашеная есть. Сало. Ну и к закуске чего-нибудь надыблю. Придешь?

Кира молчала.

—  Соглашайся, ну че ты!

Кира подумала, что иногда долго думать вредно.

—  Ладно, книги только оставлю и кота покормлю.

—  Ага! А я в магаз! Я быстро!

—  Стой, — окликнула его Кира, — а душ у вас есть?

—  Ванна. Шикарная! 16

Кира взяла полотенце, белье на смену и вышла во двор. У подъезда ее ждал Генка. Под фонарем Кира разглядела его счастливое улыбающееся лицо.

—  Ты селедку любишь?

—  Люблю, — ответила Кира.

—  Взял малосольную. Верка, одноклассница, торгует тут на углу. Реально вкусная селедка. Заценишь!

Генка жил в таком же старом доме на первом этаже. Он открыл дверь ключом, и Кира вошла в темную прихожую.

—  Разувайся. Я щас.

Генка метнулся с пакетом на кухню.

—  А это еще кто? — услышала Кира скрипучий голос у себя за спиной.

В прихожей стояла женщина. Растрепанная. С виду трезвая.

—  Мам, иди в комнату. Это ко мне, — сказал появившийся Генка.

—  К кому это — ко мне? Это моя квартира! — скандальным голосом проговорила она.

—  Не кипишись, мам.

—  Опять сиротку притащил? У меня тут не приют.

—  Ну че ты, в самом деле?

Генка подошел к женщине, приобнял ее за плечи.

—  Жрать тут у нас неча, так и знай, — предупредила она Киру, погрозив пальцем.

—  Мамуль, у нас все есть.

—  Ага, чегой-то ты там в кульке притащил? Я видала. А ну покажь. О матери, небось, не подумал.

—  Как же не подумал? Тебе вон че.

И Генка ловко вытащил из пакета мороженое и сунул ей в руки.

—  Ладно, — смягчилась мать, с детским интересом разглядывая обертку, — хер с вами, сидите. Но пирогов вам не будет. Вон картошку жрите.

Генка повел ее в комнату и прикрыл за собой дверь. Мать продолжала бурчать что-то невнятное за дверью.

Кира осталась одна в прихожей. Пришла, называется, в гости. Хорошие дела. Она заглянула в кухню. Не стерильно. Но чисто. Тараканов нет, и слава богу. Есть шанс помыться в чистой ванне. А это уже удача. * * *

—  Ты на мать внимания не обращай. Она немного не в себе.

Генка разрезал селедку вдоль и вытащил внутренности. Он ловко работал левой рукой, а культей только слегка помогал себе.

—  У нее жизнь тяжелая была. Отец пил. Бил ее. Нас, детей, гонял.

Он отрезал рыбью голову, снял кожу и отделил кости от хребта.

—  Тебе помочь? — спросила Кира.

—  Не-е, отдыхай. Я привык. На вот лучше, почисть. — Генка дал Кире нож и луковицу. — Прикинь, мне же повезло, — Генка улыбнулся, — я же левша. Мне правую руку отдавило. Вот если б левую, тогда бы точно конец. А так — ниче. Жить можно. Маслом полить?

Кира кивнула.

—  Подсолнечным или горчичным?

—  Горчичным.

Генка подвинул тарелку с селедкой к Кире.

—  Мелкие косточки посмотри, может, я че проглядел.

Он вымыл руку под краном, вытер полотенцем и достал из шкафа бутылку масла.

—  Горчичное… у нас в Сарепте делают, в других городах такого не едят.

Кира наколола вилкой кусок селедки.

—  Мне поначалу не нравилось. А сейчас я даже полюбила.

—  Наш волжский вкус, скажи, да?

Генка вытащил бутылку водки из холодильника.

—  Ты картошки себе из сковородки ложи, не стесняйся. Я разогрел.

Кира выпила предложенный Генкой стопарик, и то ли от этого и от всего съеденного ею, то ли от доброй улыбки этого не очень хорошо знакомого ей человека Кира почувствовала, как душа вот-вот снесет золотое яичко. По телу разлилась горячая волна так, что ей тоже хотелось просто сидеть и улыбаться ему.

Генкина мама затихарилась в одной из комнат, и Кира совсем расслабилась. Давно забытым домашним уютом повеяло вдруг на нее.

— Так ты где учишься-то, я все не пойму? — спросил Генка, подкладывая квашеной капусты Кире на тарелку.

—  В пединституте, на филфаке.

—  На филфаке? — переспросил Генка.

—  Ага. Филологом буду.

—  Филолог — это типа философ?

—  Типа того.

—  Значит, ты умная.

—  Это как посмотреть.

—  А я сторожем тут на складе хозтоваров работаю. Меня там ценят.

Кира выпила еще.

—  А у тебя парень-то есть? — поинтересовался Генка.

—  Не-а.

—  Ну, ты красивая. Ты еще себе найдешь. А мне уже тридцать три, а я все еще не женат.

Генка взял вареное яичко и стал неторопливо его облупливать.

—  Жила тут у меня одна сиротка. Полгода жила. Приютил я ее. Милая была. Ладная. Я не трогал ее. Не хотел, понимаешь, напором брать. Ждал, пока у нее ко мне чувства проснутся.