На улице Дыбенко - Маиловская Кристина. Страница 10
— Тебе денег передать?
— Не помешало б.
— Хорошо, я найду с кем передать. А почему ты живешь не пойми с кем, детонька?
— Папа уехал. У него проблемы.
— У него всегда проблемы. Это человек такой.
— Бабуль…
— Ну что «бабуль»?
— Ты хочешь сказать, твоя дочь лучше?
— Ой, не сыпь мне соль на рану. Она еще та идиетка.
— Вот именно.
— Осталась одна минута, — сообщила телефонистка.
— Кирочка, может, ко мне переедешь? Возможности есть. Раз твоя мать по матери еврейка, значит, ты тоже по матери еврейка. Детонька, послушай, тут в Израиле молодым помогают. Корзину дают. Это деньги на первое время. Устроишься. Будешь у меня жить. Ну что ты как бездомная… А еще мне немцы, эти идиеты, за холокост доплачивают. Каждый год. Неплохо выходит. Я их не трачу. Коплю. Приезжай, детонька, мы тут с тобой заживем. Ты замуж выйдешь, пупсика родишь, я за ним смотреть буду. Песни петь…
— Бабуль, я учусь.
— Ой, ну шо ты мне говоришь? Чему эти идиеты научить могут? Тут поучишься.
— Бабуль, я не хочу уезжать.
Бабушка, по-видимому, хотела назвать ее «идиеткой», но связь прервалась. Кира вышла на улицу, там ее ждала Наташа. * * *
— Ты на Новый год куда?
— Я к Вадику, мать фестивалит, дома дурдом. А ты куда?
— Да я сама не знаю. Если честно, некуда мне идти. С бабкиными котами сидеть буду. Она к внукам собралась.
— Невесело.
— Да и с деньгами жопа. Бабуля из Израиля обещала передать, но когда…
— Я сама по нулям, а то б одолжила. Меня Вадик подкармливает. * * *
Кира ехала домой в час пик в обледеневшем автобусе. Ее прижали к окну. Угрюмые замерзшие люди, работая локтями, с трудом продирались к выходу. Кира боялась, что ее затопчут.
— Дите, тебе на какой остановке выходить? — спросил Киру мужчина в шапке-ушанке, заметив ее тщетные усилия прорваться сквозь толпу.
— На «Нефтянике».
— Мне тоже. Стой пока тут. Силы береги. Я дам отмашку, тогда и рванем.
Мужчина держался за верхний поручень правой рукой, а на локте у него болтался пакет с бутылкой водки.
— Готова? — спросил он Киру с серьезностью в голосе.
Кира кивнула в ответ.
Тогда он, крепко ухватив Киру под локоть одной рукой, а другой — прижав к груди бутылку водки, как если бы это была икона или крест, пошел на таран со словами:
— Дорогу отцу с ребенком! Дорогу, сволочи! Дорогу! * * *
— Два часа жду тебя тут.
Кира вздрогнула и обернулась. В подъезде стоял Генка.
— Случилось что?
— Да ничего не случилось. Соскучился просто, — сказал Генка, глядя куда-то в пол. — Тепло было — часто виделись. А теперь ты на учебе целый день, из окна смотрю, ты домой — юрк. Тебя не слыхать, не видать. Стучаться к бабке неудобняк. Звонить — номера не знаю. И спросить не у кого.
Кира не знала, что ответить.
— Ген, я голодная. И замерзла.
— Да-да. Конечно. Ты иди.
Кира стала подниматься по лестнице.
— Постой.
Кира остановилась в пролете.
— Дома-то пожрать есть че? — спросил Генка.
— Надо поискать. Может, чего и найду.
— Слухай, — Генка поднялся на несколько ступенек и снял шапку, — а приходи ко мне. Я картофана нажарил. Щас за сосисками сбегаю. Капуста квашеная есть. Сало. Ну и к закуске чего-нибудь надыблю. Придешь?
Кира молчала.
— Соглашайся, ну че ты!
Кира подумала, что иногда долго думать вредно.
— Ладно, книги только оставлю и кота покормлю.
— Ага! А я в магаз! Я быстро!
— Стой, — окликнула его Кира, — а душ у вас есть?
— Ванна. Шикарная! 16
Кира взяла полотенце, белье на смену и вышла во двор. У подъезда ее ждал Генка. Под фонарем Кира разглядела его счастливое улыбающееся лицо.
— Ты селедку любишь?
— Люблю, — ответила Кира.
— Взял малосольную. Верка, одноклассница, торгует тут на углу. Реально вкусная селедка. Заценишь!
Генка жил в таком же старом доме на первом этаже. Он открыл дверь ключом, и Кира вошла в темную прихожую.
— Разувайся. Я щас.
Генка метнулся с пакетом на кухню.
— А это еще кто? — услышала Кира скрипучий голос у себя за спиной.
В прихожей стояла женщина. Растрепанная. С виду трезвая.
— Мам, иди в комнату. Это ко мне, — сказал появившийся Генка.
— К кому это — ко мне? Это моя квартира! — скандальным голосом проговорила она.
— Не кипишись, мам.
— Опять сиротку притащил? У меня тут не приют.
— Ну че ты, в самом деле?
Генка подошел к женщине, приобнял ее за плечи.
— Жрать тут у нас неча, так и знай, — предупредила она Киру, погрозив пальцем.
— Мамуль, у нас все есть.
— Ага, чегой-то ты там в кульке притащил? Я видала. А ну покажь. О матери, небось, не подумал.
— Как же не подумал? Тебе вон че.
И Генка ловко вытащил из пакета мороженое и сунул ей в руки.
— Ладно, — смягчилась мать, с детским интересом разглядывая обертку, — хер с вами, сидите. Но пирогов вам не будет. Вон картошку жрите.
Генка повел ее в комнату и прикрыл за собой дверь. Мать продолжала бурчать что-то невнятное за дверью.
Кира осталась одна в прихожей. Пришла, называется, в гости. Хорошие дела. Она заглянула в кухню. Не стерильно. Но чисто. Тараканов нет, и слава богу. Есть шанс помыться в чистой ванне. А это уже удача. * * *
— Ты на мать внимания не обращай. Она немного не в себе.
Генка разрезал селедку вдоль и вытащил внутренности. Он ловко работал левой рукой, а культей только слегка помогал себе.
— У нее жизнь тяжелая была. Отец пил. Бил ее. Нас, детей, гонял.
Он отрезал рыбью голову, снял кожу и отделил кости от хребта.
— Тебе помочь? — спросила Кира.
— Не-е, отдыхай. Я привык. На вот лучше, почисть. — Генка дал Кире нож и луковицу. — Прикинь, мне же повезло, — Генка улыбнулся, — я же левша. Мне правую руку отдавило. Вот если б левую, тогда бы точно конец. А так — ниче. Жить можно. Маслом полить?
Кира кивнула.
— Подсолнечным или горчичным?
— Горчичным.
Генка подвинул тарелку с селедкой к Кире.
— Мелкие косточки посмотри, может, я че проглядел.
Он вымыл руку под краном, вытер полотенцем и достал из шкафа бутылку масла.
— Горчичное… у нас в Сарепте делают, в других городах такого не едят.
Кира наколола вилкой кусок селедки.
— Мне поначалу не нравилось. А сейчас я даже полюбила.
— Наш волжский вкус, скажи, да?
Генка вытащил бутылку водки из холодильника.
— Ты картошки себе из сковородки ложи, не стесняйся. Я разогрел.
Кира выпила предложенный Генкой стопарик, и то ли от этого и от всего съеденного ею, то ли от доброй улыбки этого не очень хорошо знакомого ей человека Кира почувствовала, как душа вот-вот снесет золотое яичко. По телу разлилась горячая волна так, что ей тоже хотелось просто сидеть и улыбаться ему.
Генкина мама затихарилась в одной из комнат, и Кира совсем расслабилась. Давно забытым домашним уютом повеяло вдруг на нее.
— Так ты где учишься-то, я все не пойму? — спросил Генка, подкладывая квашеной капусты Кире на тарелку.
— В пединституте, на филфаке.
— На филфаке? — переспросил Генка.
— Ага. Филологом буду.
— Филолог — это типа философ?
— Типа того.
— Значит, ты умная.
— Это как посмотреть.
— А я сторожем тут на складе хозтоваров работаю. Меня там ценят.
Кира выпила еще.
— А у тебя парень-то есть? — поинтересовался Генка.
— Не-а.
— Ну, ты красивая. Ты еще себе найдешь. А мне уже тридцать три, а я все еще не женат.
Генка взял вареное яичко и стал неторопливо его облупливать.
— Жила тут у меня одна сиротка. Полгода жила. Приютил я ее. Милая была. Ладная. Я не трогал ее. Не хотел, понимаешь, напором брать. Ждал, пока у нее ко мне чувства проснутся.