Начальник Америки (СИ) - Фомичев Сергей. Страница 32

— И сколько они получают?

— Тысячу рублей в год.

— И это будет…

— Дай-те ка я прикину, — Тропинин сделал в уме пересчет из рублей в песо, а оттуда в рупии. — Где-то две тысячи рупий в год. Или пять тысяч ливров, если на ваши деньги.

— Скорее четыре тысячи с половиной, поправил француз. — Не густо, но и не так плохо. Пожалуй, мы согласимся.

— Говори за себя Шарль, я не двинусь с места, — пробурчал седовласый солдат.

— Но, Хельмут, мне надоело жить среди крокодилов. А наш интендант схвачен на горячем и теперь смотрит на мир через петлю.

— А мне надоела служба, — бросил Хельмут. — Не хочу работать на купцов, не хочу служить в колониальных войсках. Нигде не хочу. Всё что я желаю, это вернуться домой и завести своё дело. Скажем, лавку колониальных товаров. А что, понятие в них имею, цены знаю. И не смейтесь, Шарль. Послужите ещё лет двадцать и станете таким же, как я.

— Хельмут из Саксонии, — пояснил Тропинину француз. — Он завербовался в колонии простым солдатом. Сперва служил у голландцев. Получил сержанта, но потом поцапался с их комиссаром и был отставлен.

— Но этот гражданский вмешивался в мои дела! — возмутился немец. — Командовал солдатами через мою голову. Это недопустимо в нормальной армии!

— Перешёл к нам, но и у нас прослужил недолго, продолжил француз. — Когда англичане взяли Орлеанский форт, они всех солдат и сержантов из европейцев заставили служить в собственной армии.

— Я никогда не считал святой присягу, взятую под угрозой, — вставил саксонец.

— И потому Хельмут сбежал от англичан при первом же удобном случае. Искал удачи у туземных повстанцев, наконец, ему всё надоело, и он пришёл к нам, чтобы с первым же кораблём вернуться домой. Англичане явились раньше французского корабля.

— А откуда из Саксонии? — спросил Лёшка.

— Из Ляйпцига.

— Мы поставляем туда сибирские и американские меха.

— О, туда сбегается пушнина со всего мира.

— А знаете, что я подумал? У нас в России принято часть платы отдавать мехами. Как вам идея привезти домой калана? Это сравнительно новый мех, он должен вызвать фурор. Во всяком случае в Лондоне его берут нарасхват. А цены у нас раза в два ниже. Пожалуй, вы смогли бы начать дело или обеспечить старость.

Тропинин хоть и прикидывался равнодушным, но выпускать европейцев из рук не собирался. Он увидел хороший шанс обзавестись не столько войском, сколько людьми хорошо знающими как страну, так и тех, кто пришёл её захватить.

— Ну, так что, джентльмены?

— Пройти по протокам сложно, — сказал Хельмут. — Все крупные рукава выведут прямиком на форт Вильям, в лапы британцев. Для того он там и стоит.

— Именно поэтому мы выбрали сезон дождей и пошли на шхунах, — улыбнулся Лёшка. — Они пройдут где угодно, лишь бы было немного мокро.

— Можно попробовать.

Глава девятая. Тучи сгущаются

Глава девятая. Тучи сгущаются

Крепость вчерне была готова. Теперь парни натаскивали внутрь грунт, чтобы поднять уровень на пару метров, ещё предстояло много возни с капитальной застройкой, но обороняться мы уже могли. Поэтому «Филимон», груженый местными фруктами и сахарным тростником, отправился в обратный путь, а два других корабля Чихотка завёл в Жемчужную гавань, которую местные называли Вай Моми и поставил на якорь примерно в том месте, где японцы потопили линкор «Калифорния». Вернее, ещё не потопили, конечно. Сделав в уме давно привычную оговорку я вдруг подумал, что когда придёт время, возможно, это будет уже наш линкор, и от такой мысли мне стало немного не по себе.

В гавани шхуны и теперь выглядели беззащитными. Мы где пропилили, где пробили достаточно широкий проход в коралловых рифах, чтобы можно было вводить корабли в гавань под парусами, пользуясь слабеньким дневным бризом, а выводить рано утром на последнем дыхании ночного. В безветренную погоду их приходилось бы буксировать шлюпками, что делало команды уязвимыми перед атакой многочисленных каноэ.

Зато вода всюду была прозрачной. При свете дня фарватер не нуждался ни в вешках, ни в бакенах, ни в створных знаках. И даже ночью при в отблесках фонаря или луны, рифы были хорошо различимы. Я подумал, что надо бы придумать, как замутить воду в случае нападения? Например, вывалить в океан какой-нибудь грязи, извести. Но технологии были коньком Тропинина, и я отложил эту идею до его возвращения.

В местных делах наступило относительное затишье, что позволило мне заняться осуществлением маленького заговора.

Пока Расстрига и Лёшка путешествовали в Индию, я решил устроить в наших колониях орфографический переворот. Первая причина заключалась в том, что мне никак не удавалось освоить глупую дореволюционную орографию. Проще оказалось выучить какой-нибудь новый язык, чем коверкать родной. Обычно я составлял текст, а потом отдавал на проверку Комкову или Расстриге, чтобы они расставили в нужных местах все эти твердые знаки и отделили «зело» от «земли», «ять» от «есть», а десятеричную «И» от «Иже», то есть «И восьмеричной».

Орфография сильно ограничивала меня, замедляла дела, не позволяя составлять нужные бумаги на месте, где-нибудь в Нижнем или даже Петербурге. Мои каракули (с каллиграфией я, понятно, тоже не ладил) могли вызвать подозрение и всяко не прибавляли репутации. Купцы всё же считались людьми грамотными, хоть и малообразованными.

Изменить имперскую орфографию я конечно не мог. Зато мог устроить реформы в Виктории. И тут нашёлся ещё один резон, помимо личного удобства. Лишние буквы в алфавите мешали продвижению языка. Обучение инородцев грамоте проходило медленно и часто не достигало желаемого. Лишние десять букв означали целую четверть алфавита. Так, что я собрался укоротить его до привычного мне и более удобного для распространения грамотности. Заодно можно будет убрать и твердый знак с концов слов. Это уже был вопрос здравого смысла, а также экономии места на бумаге и чернил.

Прогрессивным начинаниям мешали консервативные взгляды грамотного меньшинства. А заводилой у них был Расстрига. Весьма либеральный в прочих вопросах, формальные правила он менять не желал. Для него грамота являлась замковым камнем, стержнем, гвоздем, фундаментом, на котором стоит здание культуры. А поскольку на беглом монахе держалось всё начальное образование, просто отмахнуться от него я не мог. Но и затягивать вопрос было нельзя. Пока грамотных на фронтире мало, а оборот документов невелик, реформа могла пройти относительно мягко, безболезненно. Однако мы уже создали школу, училище, вели делопроизводство. Вскоре появится образованный класс, а вместе с ним сопротивление усилится. Следовало ковать железо, пока горячо.

И вот Расстрига отправился с Тропининым в Индию, а я, определив в помощники Чижа, который на мои перемещения внимания не обращал, занялся созданием типографии. Ей предстояло стать проводником и бастионом моих реформ.

Мы расчистили одну из комнат на первом этаже конторы. Она имела отдельный вход и использовалась для хранения всяких строительных инструментов, когда к зданию пристраивали портик с балконом.

Выставив на улицу носилки, корыта, лопаты и мастерки, я отправился в Нидерланды. Печатное дело было неплохо развито в Англии, Франции и Италии, но насколько я знал, разнообразные иностранные шрифты готовили на заказ в Амстердаме. А точнее в Харлеме, куда из Амстердама можно было добраться за три стюверта (голландских шиллинга) на быстроходном трексхёйте — своеобразной маршрутке, представляющей собой упряжку из лошадей, что тащила по трекварту небольшой пассажирский кораблик.

В Амстердаме оказалось необычно прохладно для этого времени, вдоль каналов и улиц ползла сизая дымка, пахло горелым торфом. Салон «маршрутки» был заполнен буржуазной публикой до отказа. Местные пикейные жилеты обсуждали пять принципов международного права Бернсторфа, ход войны за независимость американских провинций и сентябрьский взрыв амстердамского фрегата «Альфен» на Антильских островах. Обсуждали, конечно, на голландском, в котором я понимал одно слово из трех. Кто-то читал брошюру, кто-то жевал булочку. Обычная маршрутка, что б её! Я бы не удивился услышав грозный рык: «передаём за проезд!»