Семь способов засолки душ - Богданова Вера. Страница 6

Зацепок нет, говорят в буханке по дороге в Староалтайск. Как в воду канула, но надежда есть, ищем, Рома, ищем и обязательно найдем.

выдох второй

Дядя Толя Китаев помогал маме, сколько Рома себя помнил. Мама воспитывала их со Светкой одна, и дядя периодически приезжал, то денег подкидывал, то присылал кого-нибудь из своих ребят починить кран. Мама приходилась ему троюродной сестрой, какая-то вода на киселе, но других родственников в Староалтайске у него не осталось. Дядя продолжал их проведывать, даже когда мама открыла свой бизнес и у них появились деньги, много денег. Даже когда сам он заболел и приезжал лысым, без бровей с ресницами. Рома тогда его не узнавал, от Китаева осталась угловатая тень. Через год он вылечился — чудом, говорил, сияя.

Светке Китаев тоже пытался помогать, но там разве поможешь.

От мыслей о сестре горло сжимает, как после долгого бега на холоде. В животе сворачивается тревога. Рома открывает бардачок, смотрит на пачку сигарет — специально убрал, чтобы не мозолила глаза. Он давно пытается бросить, эта попытка длится уже четыре дня. Сто восемь часов, говорит ему приложение на телефоне.

То, что у матери гости, Рома понимает, еще не коснувшись звонка. Просто чувствует, что что-то не так. В коридоре стоят женские высокие сапоги на квадратном каблуке, на банкетке свален незнакомый пуховик. Пахнет парафином, дешевыми палками-благовониями и горелым деревом.

— Она совсем одна, в холодном месте, там снег… — доносится до Ромы, а дальше он ничего уже не слышит, потому что ярость закладывает уши. Не разуваясь, он идет через проходную большую комнату на кухню.

Свет выключен. Мать сидит к Роме спиной, напротив молодая женщина в черном платке с цветами. На блюде перед ней разложены обугленные щепки, женщина в платке водит над ним руками. Услышав Ромины шаги, она распахивает глаза и хмурится.

— Вы портите энергию, — говорит она строго. — Подождите в комнате.

Рома молча берет блюдо — то самое, на котором мама каждый Новый год раскладывает бутерброды с красной икрой и копченой семгой, — и стряхивает щепки и угли на пол. Пепел разлетается по кухне. Затем аккуратно, но крепко Рома берет женщину за локоть и выводит в коридор.

— С нее пятнадцать тысяч, — сообщает женщина, обуваясь.

— Пиздуй отсюда и скажи спасибо, что ментов не вызвал, — отвечает Рома.

Женщина хочет возразить, но, встретившись с ним взглядом, уходит.

— Еще три сеанса, и она нашла бы Свету! — заявляет мать, когда Рома возвращается на кухню. Она включила свет, рассеяв эзотерический полумрак. Теперь видна кастрюля супа на плите, две чашки из-под чая, купюры, прижатые блюдцем. — Мы были близко!

Тут Рома не выдерживает и срывается на крик. Что еще три сеанса, и эта, мать ее, оставила бы мать его без денег. Что экстрасенсы и гадалки Светку не вернут. Что они скорее обнесут квартиру, когда-нибудь это случится точно, обнесут или заставят переписать на не пойми кого. Что — «хватит»? Мать, раньше ты отдавала деньги Светке, а теперь спускаешь всё на шарлатанов. Дядя же ищет, он обязательно ее найдет.

Да что ты говоришь такое, возмущается мать. Я ей давала на еду. И ей тяжело было найти работу, как ты не понимаешь, она была больна, ты такой жестокий, Рома, иногда, она вот о тебе заботилась. Мама опускается на корточки и собирает щепки и угли в блюдо, и Рома отворачивается. Как будто снова оказался посреди бури на предгорье. Какой же он жалкий, честное слово: и этот его крик, и этот его страх.

Ты не любил Светку совсем, говорит мама, сметая сор веником, и это совсем несправедливо. Рома вылетает из квартиры. На улице он достает сигареты из машины и закуривает, глядя в плоское темное небо, которым их всех накрыли.

Все повторяется: он то спаситель, то бесчувственный мужлан. Что бы он ни делал, нет правильных решений и нет конца.

выдох третий

В детстве Светка любила чистить для Ромы орехи. Он помнит залитую солнцем кухню — другую, тесную, в квартире, похожей на фанерную коробку. Мама принесла пакет сырого арахиса, и Света с трудом отделяла ядра от рыжей кожуры и раскладывала перед Ромой. Они были пресными и с трудом жевались, но Рома жевал их все равно, потому что вкусного больше в доме не было. Потом мама объяснила, что орехи нужно жарить, тогда шелуха истончится и слезет сама. На кухне было жарко, за окном кружился снег, а Рома и Светка помешивали арахис на дне глубокой чугунной сковороды. В Роминой памяти нет крашеных стен и деревянного окна, через которое сифонило, бугров старого дивана, на котором он спал. Но навсегда остался запах орехов и масла, мамин смех и мультики по телеку размером с обувную коробку.

Когда Роме было семь, Светка приводила его из школы и разогревала еду. Мама пропадала на работе, она строила бизнес для их общего лучшего будущего. Светка сажала Рому за стол на кухне, вытаскивала из холодильника кастрюлю с супом или сковороду со вчерашними макаронами с котлетами, ставила на плиту. Они обедали, Рома мыл посуду, Света проверяла его уроки.

У них было их тайное место — заброшенная изба в частном секторе. Она была холодной, без стекол в окнах, с выломанной дверью. Они любили садиться на кухне за длинный стол, друг против друга, как на переговорах, и делали вид, будто это особняк, и на столе куча еды, мебель красивая, у них у каждого по комнате, а то и по две.

Когда Роме было десять, он впервые увидел Светку с парнем. Парень Роме сразу не понравился. Он носил длинные патлы и постоянно причесывал их узкой засаленной гребенкой. На переменах он поджидал Светку у кабинетов, таскал ее рюкзак и тащился сам за ними от школы до дома, душнил о геологии, «Короле и Шуте», панках в целом и как они прикольно пили с пацанами в гаражах. А Светка словно не слышала, какой же это бред, не желала вникать, наверное. Она кивала, улыбалась. В какой-то момент Рома не выдержал и, вместо того чтобы подождать Свету у школы и пойти вместе домой, сбежал в заброшку. Там он смотрел в хмурое небо за окном и тихо страдал, пока Светка его не нашла. К тому времени она успела оббежать все окрестные улицы, проверить дом три раза и два раза пореветь. Она села за стол переговоров и стала убеждать Рому, что нет, она его не бросила, не бросит никогда, как он мог подумать. С тех пор Рома регулярно убегал — особенно когда у Светки заводился парень.

Когда материн бизнес пошел в гору, светлое будущее наступило. Они переехали с Потока в хороший район, ездили на море, Светке с Ромой купили новые вещи по размеру, приставки. У них появились собственные комнаты, где скапливались секреты.

Светка хорошо училась, сплошные четыре-пять, похвальные грамоты, роли в школьных спектаклях. Она любила долго висеть на телефоне: утаскивала его в комнату, закрывала дверь, шепталась и хохотала с подругами, пока мама стуком и криком не вызволяла телефон обратно.

В какой-то момент, после очередной Роминой обиды, Светка не пришла. Рома прождал в заброшке допоздна, от злости разбил хлипкие стулья и двинул домой. После Светка пояснила: Рома, хватит. Ты вырос, и я тоже. Если ты хочешь обижаться — обижайся, твои проблемы, я больше не буду бегать по району и тебя искать. На ее шее покачивался бубенчик — один из двух подарков нового парня, первой настоящей Светкиной любви. О втором Рома и мама узнали чуть позже.

Теперь Роме двадцать пять, Светка пропала, а мама только рыдает.

Он помнит актовый зал, утренник с большими буквами «С 8 марта» на бархатном занавесе сцены. Перед этим занавесом Светка — звонкая, яркая, в простом голубом платье, которое мама ей купила специально к выступлению. Светка поет — она прекрасно пела — отчаянно, как в последний раз, и даже без микрофона ее песня долетает до последних рядов, где сидит Рома.

— Я б вдул, — говорит кто-то мечтательно сзади. Рома поворачивается к старшекласснику, но тот не замечает, он смотрит не отрываясь на сцену, на Светку. Все смотрели.

Только в их мечтах кто-то из них мог ей вдуть. Она была недосягаема. Она была идеальна.