Кофе и полынь (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна. Страница 63

 – Он… – выдохнула Зельда почти беззвучно. – Он, родименький, живёхонький!..

 А ведь это и вправду был он.

 Лайзо.

 После той чудовищной катастрофы миновало уже четыре месяца; он всё ещё заметно хромал. Волосы отросли, но неравномерно, и с одной стороны были чуть длинней, чем с другой. Слева лицо покрывали тонкие шрамы, похожие на первый осенний лёд – от середины щеки до виска, и дальше к шее… Но это всё не имело значения.

 Он был жив; он вернулся… и он улыбался.

 – …лейтенант Лайзо Маноле! – грянуло, кажется, прямо у меня над ухом, стоило утихнуть фанфарам.

 Я вглядывалась в него до боли. Замечала некоторую скованность в движениях, чересчур блестящие глаза; и серый мундир с золотыми нашивками – неужели «Осы»?

 А между тем Его Величество Вильгельм Второй уже взял с бархатной подушки орден и начал говорить. Я слышала едва ли половину, хотя дурнота уже начала отступать и пол почти перестал крениться, подобно палубе тонущего корабля.

 – …а также за смелость, проявленную перед лицом смерти, за самоотверженное служение Аксонии и усилия, приложенные для того, чтобы мир наступил; в благодарность за тысячи спасённых жизней здесь, в Бромли, и на фронте; за особые заслуги в разоблачении бесчеловечных намерений противника; за доблесть, послужившую всем нам примером… – Его Величество сделал паузу, и затем продолжил: – …Награждается орденом святого Игнатия первой степени, а также титулом баронета: отныне к нему надлежит обращаться «сэр Лайзо Маноле».

 «Сэр Лайзо Маноле, – пронеслось у меня в голове. – Первый баронет Маноле… Неплохо звучит!»

 Зельда же, кажется, была как никогда близка к тому, чтобы лишиться чувств.

 Повинуясь знаку, Лайзо поднялся на несколько ступеней, и Его Величество прикрепил орден к его мундиру. Снова грянули фанфары; все зааплодировали… И тут я заметила, как король обменивается с кем-то взглядом в толпе и кивает.

 «Дядя Рэйвен? – не поверила я своим глазам, когда проследила направление взгляда. – Что это значит?»

 Но времени на размышления мне никто не дал.

 – Это была государственная часть, – улыбнулся Его Величество, на удивление тепло, почти вразрез с этикетом. – Но я хотел бы выразить благодарность и лично. Не думаю, что многие отважились бы сделать то, что сделали вы, потому что прежде такого не делал никто! Если я могу что-то сделать для вас, то говорите сейчас, лейтенант Маноле… сэр Лайзо Маноле.

 Лайзо помедлил только секунду – и уверенно произнёс, словно тысячу раз отрепетировал эти слова:

 – Вы, Ваше Величество, назвали меня смелым человеком… Но, покидая Бромли почти год назад, я… струсил. Струсил и не открыл должным образом своего сердца той, которую люблю, люблю безнадёжно и давно, – он умолк ненадолго, опуская взгляд, и в зале зашептались. В толпе я заметила Фаулера; прислонившись к колонне, он сосредоточенно вписывал что-то в блокнот. – И, боюсь, если я не скажу это сейчас, то не смогу уже никогда. Та, кого я люблю всем сердцем, сейчас здесь. Вы ведь позволите мне?..

 Его Величество быстро и почти незаметно взглянул отчего-то на супругу, Виолетту Альбийскую, и затем кивнул:

 – Дозволяю.

 И стало очень тихо.

 А потом Лайзо обернулся, безошибочно находя меня взглядом в толпе, и позвал:

 – Леди Виржиния.

 Неосознанно я выпрямилась. А толпа раздалась в стороны, как море по слову Небес в Писании, и Лайзо сделал ко мне шаг, другой, третий… пока не очутился рядом и не опустился на одно колено.

 Меня охватила дрожь; он был здесь, со мной, снова, взаправду.

 – Я обещал, что вернусь, – произнёс Лайзо, точно подслушав мои мысли. – Хотя дорога была длинной… Одно неизменно: я люблю тебя так, как не любил никого и никогда. И не было дня, чтобы я не думал о тебе. Даже в небе; даже когда небеса рушились на землю. Я люблю тебя. Я хочу быть рядом с тобой всегда, так долго, как это возможно. Ты делаешь меня сильнее; ты сделала меня тем, кем я стал. Всё, что у меня есть, это лишь моё сердце, и оно пылает огнём. Я вручаю его тебе, и… ты выйдешь за меня?

 Пока он говорил, меня бросало то в жар, то в холод. Зал расплывался, как во сне… А когда Лайзо замолчал, то я осознала, что все смотрят на нас, все ждут моего ответа – и что я правда могу сказать «да».

 И никто не посмеет нас осудить, ныне и впредь.

 А если и посмеет…

 Право, мне всё равно.

 – Да, – ответила я громко и ясно, чтобы ни один человек не усомнился в том, слышит. – Я выйду за тебя.

 А Лайзо посмотрел на меня вниз бесстыжими зелёными глазами – как дубовый лист на просвет – и спросил:

 – Прямо сейчас?

 Что тут началось!

 Все заговорили, загомонили. Кто-то даже упал в обморок! Пользуясь случаем, я наклонилась и шепнула серьёзно:

 – Если мы сейчас поженимся, это будут самые поспешные помолвка и свадьба в истории Аксонии.

 И Лайзо плутовски улыбнулся:

 – Ты так говоришь, словно это плохо. Недостатки-то будут?

 Трубы взвизгнули резко и настырно, и собравшиеся постепенно умолкли. Мы с Лайзо молчали тоже – и глядели на Его Величество, который, кажется, был несколько удивлён, хотя и позабавлен тоже… И вдруг кто-то произнёс:

 – Ну, если дело только в свадьбе, то поженить их могу и я!

 Говорил обыкновенный на вид мужчина. Странного в нём было лишь одно – он стоял в двух шагах от королевской четы, но когда он там очутился, я не заметила. Высокий, худощавый, в потёртом зелёном сюртуке и в потешной шляпе с двумя висячими перьями; в обычной одежде, даже не в священническом облачении…

 Я недоверчиво моргнула.

 Вероятно, обычный сюртук мне померещился, потому что сейчас на нём были чёрные священнические одежды с зелёной каймой. Да и выглядел он подозрительно знакомым…

 – Откуда… – моргнул было Его Величество, а потом взгляд у него странно затуманился, и выражение лица смягчилось. – Очень благоразумная идея.

 – Там, сбоку, дверка, за дверкой – галерея, а за нею сад, и в саду беседка, – добавил незнакомец… или всё-таки старый приятель? – В зале-то женить несподручно, а вот там – красота и благодать!

 Дальше всё происходило даже быстрее, чем я успевала осознать.

 Незнакомый священник потянул нас в сад, а за нами последовала большая часть гостей. Церемония награждения героев, боюсь, была бесповоротно нарушена, но разве кто-то об этом думал! Снаружи светило яркое солнце; зеленела молодая трава, и ветви были в тонких, нежных, бархатистых листочках. Кое-где цвели яблони и по ветру летели розовые лепестки, благоуханные, прохладные, шелковистые. По пути мне сунули в руки несколько подсолнухов, видимо, вместо букета невесты, а потом все мы, включая Его Величество с супругой, очутились у беседки.

 Лайзо взял меня за руку; взгляд у него был лукавый.

 Священник подманил нас поближе, а затем водрузил на постамент неизвестно откуда взявшееся писание и кашлянул, привлекая внимание.

 – Ну, здесь, конечно, многое написано, но суть обряда не в словах, – произнёс он неожиданно серьёзно. И глянул исподлобья; глаза у него были чуть раскосые и зелёные, в цвет священнической ленты. – Я к вам давно присматриваюсь и всё, что надо, увидел. Однако мне полагается кое-что спросить и услышать ясный ответ: желаете ли вы добровольно и искренне сочетаться узами брака?

 – Да, – сказал Лайзо.

 – Да, – кивнула я.

 – А то ж со стороны не видно, – улыбнулся священник. – Будете ли вы верны друг другу в здравии и в болезни, в горестях и в радостях?

 – Да, – произнесла я.

 – Да, – ответил Лайзо.

 – Если Небеса пошлют вам детей, воспитаете вы их в любви и благочестии? – спросил священник снова. И тихонько добавил: – Ну, насколько это возможно, учитывая упрямство невесты и твердолобость жениха, кои, без сомнений, детям передадутся в полной мере.

 И снова мы ответили «да».

 Признаться, я не совсем верила, что всё происходит наяву. Что он здесь; что он правда смотрит на меня сейчас и держит за руки…