Угол покоя - Стегнер Уоллес. Страница 54

Стремительно, почти яростно Оливер вскочил в коляске на ноги. “Держись крепче!” Она схватилась за бортик и уперлась ступнями. Пока протискивались мимо фургона, сталкивая колесами камни с обрыва, она прошлась долгим взглядом по лицу бородатого, отдувающегося, распрямившего спину возчика, по лицу, искаженному натугой и в то же время полному невинного, завороженного любопытства. Лицо висело в сумраке гор фонарем из тыквы, плывя в промежутке между прекращением и возобновлением усилий, провожая невероятную восточную леди. Она восприняла сложность этого лица – его выражение ей захотелось передать в рисунке. И она увидела лошадь, одну из двух ведущих, которая лежала, подогнув под себя передние ноги и как бы задумчиво опустив морду на вагу. Они проехали мимо.

– Может быть, надо было остановиться и помочь? – спросила она.

– Не уверен в их добропорядочности.

– Думаешь, было бы опасно?

– Не хочется рисковать.

– Бедная лошадь!

– К этому ты должна привыкнуть. На такой высоте у них сплошь и рядом воспаление легких. Замечаешь, что больна, три часа – и издохла. У этой, думаю, как раз то самое. Навряд ли встанет, не говоря уже о том, чтобы везти.

Зябкий закат, больная лошадь, безнадежно увязший, тяжело нагруженный фургон, немногословие Оливера, сосредоточенного на езде, – все это делало ее маленькой, испуганной и зависимой. Она плотно закуталась в одеяло и придвинулась к нему так близко, как только могла, стараясь не мешать ему править. Он оставил вожжи в левой руке, обнял ее правой, и они ехали влюбленной парой.

– Устала?

– Кажется, что проснулась сегодня давным-давно.

– Еще бы. Кстати, у нас еще остались эти восхитительные сэндвичи.

Двигаясь шагом по темнеющему ущелью, они поели. Справа и слева она видела светло-оранжевые закатные вершины, каньоны почти исчезли в густой тени. Было ощущение – оно шло не столько от органов чувств, сколько от некой иллюзии, галлюцинации, – темных еловых лесов. Дальше был склон, поросший осинами, бледность беловатых стволов, голые нежные ветви. Впереди, меж двух темных гор, зажглась одна чистая звезда. Сюзан обмякла, почти задремала.

Потом встрепенулась.

– Держись опять, – сказал Оливер. – Там дилижанс.

Впереди, озаренный потусторонним розовым светом, с трудом одолевал подъем дилижанс. Он казался чем‑то из сказок Матушки Гусыни. Его верх был весь облеплен мужчинами – семь-восемь человек, а то и больше.

– Еще одному место всегда найдется, – сказал Оливер. – Ну, поторопимся.

Он хлестнул лошадей, и вскоре коляска поравнялась с дилижансом на небольшом расширении дороги. Лица, висевшие совсем близко, уставились на Сюзан сверху вниз, и она почувствовала запах виски, который обволакивал весь дилижанс как его особая подвижная атмосфера. Мужчины таращились на нее с крыши, видно было, что они не верят своим глазам в этом розовом закатном сиянии, и две-три реплики, которые они подали, она, продвигаясь мимо них вперед, сочла за лучшее не расслышать.

Потом она оказалась рядом с возницей, который покачивал свою паутину упряжи, упираясь ногами в передний бортик. Он воззрился на них, откинул назад голову в веселом узнавании и разинул рот. Она подумала было – не решил ли он, что знает ее? Вдруг такое чудо, что он из Милтона или Альмадена? Оливер придержал лошадей, два экипажа тряслись бок о бок, и возница дилижанса радостно закричал:

– Здорово, мистер Уорд! Вот бы сейчас в Старухином Рукаве искупаться, а?

– Деннис, – сказал Оливер, – это ты? Что ты на ледвиллской дороге делаешь? Заблудился?

– Что все на ней делают, то и я, – отозвался Деннис. – А что вы на ней делаете?

– Везу к себе жену.

– Э?..

Он перевел в почти полной темноте взгляд на Сюзан, и она слегка ему улыбнулась. Он временно лишился дара речи, а пассажиры подле него, над ним, в окнах позади него с великим интересом смотрели и слушали. За ними синели пространства между вершинами, по стенам каньона шли глубокие морщины, словно прочерченные мягким угольным карандашом. Коляска колыхалась и кренилась в разные стороны, Сюзан держалась, Оливер прощально поднял хлыст и стегнул лошадей. Оливер и Сюзан опередили дилижанс, оставили позади подъем и с четверть часа ехали бодро, чтобы оторваться подальше.

– Кто это был? – спросила Сюзан, почувствовав, что так он ей не скажет.

– Деннис Магуайр. Он правил дилижансом прошлой весной, это у нас была знаменитая поездка: тринадцать дней вместо четырех.

– А что значит “в Старухином Рукаве искупаться”?

– Мы застряли из‑за разлива рек. Я тебе об этом не писал?

– Ты никогда мне ни о чем не пишешь. Ты только написал, что ехали долго, но не объяснил почему.

– Мы два дня ждали, чтобы вода сошла, но из‑за дождя она только прибывала. Наконец мы вдвоем, я и один по фамилии Монтана, сели верхом, он на правую из средней пары, я на левую ведущую, и вперед через реку, без этого они артачились. Десять секунд – и все шесть лошадей плывут. Холодно? Еще как. Я оглядываюсь и вижу, как поплыла эта старая колымага, люди из нее на крышу полезли, ну прямо крысы из горящего амбара. Довольно весело было.

– Но ты справился.

– Нет, – сказал он. – Утонул в Старухином Рукаве в двадцать девять лет. Тело так и не нашли.

Небо позади его профиля стало синевато-серым над бледными снеговыми зубцами. Она не увидела его улыбки – казалось, услышала ее.

– Хорошо, что ты мне про это не написал, – сказала она. – Я бы перепугалась до смерти.

– По-моему, ты не так легко пугаешься на самом деле.

В темноте, вернее, при свете одних звезд она перестала пытаться что‑нибудь увидеть. Все кости ныли от усталости, она расслабленно качалась, сгорбившись под одеялом и обернув ноги меховой полостью. У размытого участка дороги сидела в стылом оцепенении, пока Оливер зажигал фонарь и осматривал место. Она полностью отдала себя в его руки, она послушно вышла из коляски и плелась за ней, пока он вел лошадей через опасный участок.

– Хорошо, что темно и ты не видишь, – сказал он. – Это место как раз для “Леслиз”. Две разбитые повозки и три дохлые лошади ниже по склону.

– Долго нам еще ехать?

– До Фэрплея час, не больше.

Он правил одной рукой и обнимал ее другой. Ветер вздыхал и пришептывал, как некое потерянное создание. Темные силуэты хвойных деревьев упирались в небо, полное громадных холодных звезд. Лошади брели вперед, терпеливо и нескончаемо.

– Помнишь Похоронную Процессию? – спросила она после долгого молчания.

– Кого?

– Лошадь миссис Эллиот.

Он рассмеялся.

– Эти плохие, но не настолько. Потерпи, уже совсем скоро.

Они тащились по темной дороге, которая сама словно блуждала среди чего‑то сотворенного лишь наполовину, – и вдруг за поворотом, обогнув заслон из деревьев, были встречены огнями и звуками. Улица поселка оказалась на удивление полна людьми. За каждой третьей из дверей, похоже, действовало питейное заведение, свет оттуда трапециями ложился на деревянные мостки, приподнятые над грязью. Она услышала – подумать только! – пианино. Из открытых дверей валил густой перемешанный мужской гомон.

– Тпру, – сказал Оливер. Его поднятый фонарь светил на бревенчатую стену и на край соломенной крыши. Он отдал ей вожжи. – Подожди минутку.

Он тяжело спрыгнул с коляски. Она сидела на высоком сиденье, слушая звуки поселка, долетавшие сзади с улицы, прислушиваясь к животным, которые топтались в скрытом от ее глаз загоне. Запрокинув голову и вглядываясь в темную синеву купола, усеянного миллионами огней, которые были крупнее и ярче всех звезд, что она когда‑либо видела, она чувствовала, что горы дышат ей в лицо своим древним и пугающим холодом.

Открылась дверь, за ней горел фонарь, другой фонарь, качаясь, двинулся к ней, от него на доски ложились тени движущихся ног. Одна из лошадей фыркнула, и это был словно вздох ее собственного облегчения.

Конюх отцепил постромки и увел лошадей. Оливер помог Сюзан слезть, подхватил багаж, а фонарь отдал ей.