Толстой и Достоевский. Братья по совести (СИ) - Ремизов Виталий Борисович. Страница 81

^{А. Н. Майков. Литографический портрет с фотографии 1860-х гг.}

«Затем… я поехал к Майкову обедать. Это дело вот в чем: я Страхову, у Корнилова, выразил часть моей мысли, что Майков встретил меня слишком холодно, так, что я думаю, что он сердится, ну а мне всё равно. Страхов тогда же пригласил меня к себе в понедельник, а пригласительное письмо Майкова было вследствие того, что Страхов ему передал обо мне. Майков, Анна Ивановна и все были очень милы, но зато Страхов был почему-то очень со мной со складкой. Да и Майков, когда стал расспрашивать о Некрасове и когда я рассказал комплименты мне Некрасова — сделал грустный вид, а Страхов так совсем холодный. Нет, Аня, это скверный семинарист и больше ничего; он уже раз оставлял меня в жизни, именно с падением «Эпохи», и прибежал только после успеха «Преступления и наказания». Майков несравненно лучше, он подосадует, да и опять сблизится, и всё же хороший человек, а не семинарист. […] Ф. Достоевский» (ХХIX₂, 16–17).

Суть борьбы между консерваторами и демократами, в центре которой оказались великие русские писатели — Достоевский и Лев Толстой, — попытались определить в журнале-газете «Гражданин» (1875. № 5. 2 февр.).

По поводу выхода в свет первых частей двух романов в разделе «Петербургская летопись» была помещена язвительная заметка:

«Петербург говорит и о «Подростке», и об «Анне Карениной» […] Оба романа появились почти одновременно в январских книжках <…> Обратим внимание на крупный факт, совершившийся в нашей литературе. Крупный этот факт заключается в том, что редакция «Отечественных записок» […] сделала два объявления весьма интересные: первое, что она, то есть редакция, никогда бы не напечатала романа г-на Достоевского, если бы все содержание романа было обличением уродства и безнравственности наших нигилистов-социалистов, и второе, что предложи ей даже гениальный писатель свое гениальное произведение, она не поместила бы его, если это гениальное произведение не подходило бы под направление «Отечественных записок». Такая наивность в объявлении своего направления а lа Щедрин выше всякого гения и гениального произведения — крупный факт, характеризующий как нельзя лучше наше время, наши нравы, наше общество и ваш образ мыслей. Несколько месяцев назад те же «Отечественные записки» напечатали статью гр. Льва Толстого «О народном образовании», которая по направлению своему расходилась в каждой букве и в каждой мысли с духовным миром почтенной редакции; однако же я что-то не помню, чтобы редакция поручила бы кому-нибудь […] сделать циническую оговорку, вроде той, какая появилась по поводу романа г-на Достоевского. Дело в том, что в таких оговорках проявляется двойной, так сказать, цинизм: цинизм в провозглашении, что направления она, редакция, ставит выше гения, и цинизм лжи в провозглашении этого принципа, ибо на самом деле все это неправда и говорится только для того, чтобы дурачить публику […] Я очень хорошо знаю, как настойчиво редакция «Отечественных записок» заискивала у г-на Достоевского, чтобы получить его «Подросток». Я очень хорошо знаю, какие неимоверные усилия употребила редакция «Отечественных записок», чтобы отбить роман графа Льва Толстого у редакции «Русского вестника» — но безуспешно» (цит. по ХХIX₂, 195–196).

[Видимо, это и есть та самая роковая запись, на которую натолкнулся Н. Н. Страхов, разбирая вместе с О. Ф. Миллером по просьбе жены писателя архив Ф. М. Достоевского. Роковая потому, что она, с моей точки зрения, послужила толчком к написанию Страховым, которого многие современники считали другом Достоевского, ругательное и обвинительное письмо о «друге» и отослать его в 1883 г. Льву Толстому в Ясную Поляну. Человечество смогло ознакомиться с ним только в 1913 г., когда вышла в свет «Переписка Л. Н. Толстого и Н. Н. Страхова». В подготовке писем участвовала жена Л. Н. Толстого Софья Андреевна. Когда в 1907 г. в Ясной Поляне зашел разговор об этом письме, возникло предложение не печатать его. Маковицкий в этой связи сделал запись: «Софья Андреевна настаивает, т. к. истина ей дорога» (Маковицкий Д. П. Кн. 2. С. 495).]

«H. H. Страхов. Как критик очень похож на ту сваху у Пушкина в балладе «Жених», об которой говорится:

Пироги жизни наш критик очень любил и теперь служит в двух видных в литературном отношении местах, а в статьях своих говорил обиняком, по поводу, кружил кругом, не касаясь сердцевины. Литературная карьера дала ему 4-х читателей, я думаю, не больше, и жажду славы. Он сидит на мягком, кушать любит индеек, и не своих, а за чужим столом. В старости и достигнув двух мест, эти литераторы, столь ничего не сделавшие, начинают вдруг мечтать о своей славе и потому становятся необычно обидчивыми и взыскательными. Это придает уже вполне дурацкий вид, и еще немного, они уже переделываются совсем в дураков — и так на всю жизнь. Главное в этом славолюбии, играют роль не столько литератора, сочинителя трех-четырех скучненьких брошюрок и целого ряда обиняковых критик по поводу, напечатанных где-то и когда-то, но и два казенные места. Смешно, но истина. Чистейшая семинарская черта. Происхождение никуда не спрячешь. Никакого гражданского чувства и долга, никакого негодования к какой-нибудь гадости, а напротив, он и сам делает гадости; несмотря на свой строго нравственный вид, втайне сладострастен и за какую-нибудь жирную грубо-сладострастную пакость готов продать всех и всё, и гражданский долг, которого не ощущает, и работу, до которой ему все равно, и идеал, которого у него не бывает, и не потому, что он не верит в идеал, а из-за грубой коры жира, из-за которой не может ничего чувствовать. Я еще больше потом поговорю об этих литературных типах наших, их надо обличать и обнаруживать неустанно» (XXIV, 239–240).

^{В. С. Соловьев}

«Великим постом 1878 года Вл. С. Соловьев [114] прочел ряд философских лекций, по поручению Общества любителей духовного просвещения, в помещении Соляного городка. Чтения эти собирали полный зал слушателей; между ними было много и наших общих знакомых. Так как дома у нас все было благополучно, то на лекции ездила и я вместе с Федором Михайловичем. Возвращаясь с одной из них, муж спросил меня:

— А не заметила ты, как странно относился к нам сегодня Николай Николаевич (Страхов)? И сам не подошел, как подходил всегда, а когда в антракте мы встретились, то он еле поздоровался и тотчас с кем-то заговорил. Уж не обиделся ли он на нас, как ты думаешь?

— Да и мне показалось, будто он нас избегал, — ответила я.

— Впрочем, когда я ему на прощанье сказала: «Не забудьте воскресенья», — он ответил: «Ваш гость».

Меня несколько тревожило, не сказала ли я, по моей стремительности, что-нибудь обидного для нашего обычного воскресного гостя. Беседами со Страховым муж очень дорожил и часто напоминал мне пред предстоящим обедом, чтоб я запаслась хорошим вином или приготовила любимую гостем рыбу.