Развод. Неверный муж (СИ) - Черно Адалин. Страница 46

Он все же мнется. Заламывает пальцы и словно волнуется, из-за чего я тоже начинаю подрагивать. Демьян сказал мне не все? Инвалидность — не основное? Есть что-то еще? Что-то страшнее?

— Вы должны понимать, что его состояние… оно, предположительно, навечно. Готовьтесь к тому, что ваш муж не сможет встать и сам себя обслуживать. Но при этом вы сможете завести еще детей, — последнюю фразу он преподносит таким тоном, словно сообщает онкобольному, что у него полная ремиссия.

— Простите, что значит предположительно? Вы не уверены?

— Мы уверены на девяносто девять процентов.

— Значит, есть один процент, что он встанет на ноги?

— Вы же понимаете, что это очень маленький процент.

— Понимаю. Не понимаю, чего вы от меня хотите?

— Я вас предупреждаю, какая это ответственность. Вы должны знать, что вас ждет впереди.

— По-вашему, я не знаю, что меня ждет?

— Вероятно, конечно, знаете, — сдается доктор. — Но я бы хотел вас предупредить и вот… — он протягивает мне несколько исписанных листов. — Это информация по уходу. Там… кхм… все подробности. Почитайте на досуге. У нас немало было тех, кто понимал, что не справится. Будет лучше, если вы поймете это сразу, а не спустя несколько месяцев или даже лет. Вы еще молодая и…

— Достаточно! — забираю листы и рву их на несколько частей, швыряя обратно на стол. — Думаю, это не ваше дело, брошу я своего мужа сейчас или спустя год. Или вообще не брошу. Всего доброго.

Из кабинета доктора выхожу едва ли не в ярости. Чтобы успокоиться, иду в ближайший автомат и беру себе какао. Сажусь на кушетку и, попивая сладкий напиток, привожу в порядок мысли после всего, что довелось узнать за последние полчаса.

Меня не испугал диагноз Демьяна, несмотря на то, что доктор всячески пытался нагнать страху. Он бесцеремонно сообщал мне о болезни, когда я спрашивала, но все, о чем я могла думать — растерянность и обреченность во взгляде Демьяна. Я ее видела и я ее чувствовала.

Когда врач замолк и оставил нас наедине, именно Демьян первым нарушил тишину. Он пообещал мне, что встанет. Что сделает все для этого возможное, хоть я и понимала, что он не всесилен. Я знаю, что этого может не произойти. Слишком серьезное повреждение, чтобы быть на сто процентов оптимистичными, но нам не остается ничего другого.

И да, несмотря на опасения доктора, что я могу бросить Демьяна, как только пойму, что он останется прикованным к инвалидной коляске, я все же никуда не уйду. Потому что вместе мы прошли через многое, потому что я была замужем за сильным и самостоятельным мужчиной, который способен на многое, если не на все, лишь бы достичь поставленной цели. Наверное поэтому я так уверена, что он сможет встать. Сделает все возможное и невозможное и пройдет сквозь любые трудности. И я буду рядом с ним, что бы не говорил врач и как бы меня не пытались напугать.

Если постараться, то подобрать страх можно каждому. Кто-то боится потерять близких, кому-то страшно обрести счастье, потому что быть счастливым вечно невозможно, кто-то, напротив, не знает как отпустить того, кто уже давно ушел. Я же выбираю жить, а не бояться. Жить здесь и сейчас, думать о сегодняшнем дне, быть в моменте, счастливом или грустном — не имеет значения.

Выбросив стаканчик в урну, покидаю больницу. Я пообещала Демьяну, что займусь делами и не буду сосредоточена на нем, но стоит мне выйти из больницы, как тут же хочется вернуться обратно, потому что как только я подхожу к дороге, чтобы перейти на другую сторону, как рядом тормозит автомобиль. Мне требуется не так много времени, чтобы понять, кто сидит там. И именно поэтому я хочу сбежать и скрыться, но продолжаю стоять на месте, решив, что если ему хватило наглости устроить погоню и стрелять посредь бела дня, то хватит подлости даже выстрелить в спину.

— Здравствуй, Майя, — Натан выходит из машины с улыбкой. — Прокатимся?

— Я могу отказаться?

— Пожалуй, нет.

Я знаю, что у него в автомобиле наверняка несколько амбалов, которые скрутят меня и усадят в машину, чего бы им это не стоило.

— Можем поговорить в кафе? Здесь неподалеку, — предлагаю альтернативу.

— А давай, — неожиданно соглашается и дает отмашку своим людям жестом руки. Мы идем в кафе только вдвоем. Натан ведет себя так, словно ничего не боится. Впрочем, ему наверное и нечего.

В кафе я заказываю только воду, а он кофе. С разговором как-то медлит, хоть и сам сюда позвал. Прямо как доктор не так давно. Не то, чтобы я ожидала от Натана чего-то хорошего, каких-то мало-мальски адекватных новостей, нет, просто… Услышать второй раз за день новости, от которых кровь стынет в жилах не хочется.

— Я слышал, Демьян останется инвалидом.

Я вскидываю голову, впиваюсь в знакомое лицо взглядом, но не вижу там какого-то ликования или превосходства. Натан говорит так, будто констатирует сухие факты.

— Откуда слышал?

— Не думала же ты, что мне не доносят.

— Не думала.

Надеялась, что не так скоро, но у Натана, видимо, даже здесь достаточно хорошие связи.

— Я сочувствую. Тебе может показаться иначе, но я правда сочувствую. Такого я не хотел.

— А чего хотел? — набираюсь смелости спросить. — Чего ты ждал, посылая тех людей? Что мы отделаемся испугом? Или ты рассчитывал на смерть брата?

— Ты принимаешь меня за чудовища?

— После всего, что случилось? Ты сам как думаешь?

Не могу сказать, что мне не страшно так с ним разговаривать, но я попросту теряю ту грань, которую нельзя переходить. Не вижу, когда стоит остановиться, видя перед собой того, кто едва не лишил моего сына отца.

— Я отпустил тебя. Как только узнал, что ты беременна — отпустил.

Я молчу, потому что понятия не имею, что говорить. Благодарить его, радоваться или удивляться? Его одержимость мной смотрится странно, что бы он не говорил.

— Знаю, ты, наверное, не понимаешь. Но я считал, что если бы мог ходить, то ты была бы моей женой. Моей, а не его. И я очень хотел тебя у него забрать, но ты… ты меня не замечала. Ты никого не замечаешь, кроме него.

— Чего ты хочешь, Натана? К чему этот разговор?

— Я хочу сказать, что сожалею. И сделаю все возможное, чтобы Демьян встал. Я, как никто другой знаю, что значит быть инвалидом, быть беспомощным, обузой. Он встанет, Майя, не сразу, но точно побегает в футбол со своим пацаном.

Глава 57

Демьян

— Не переусердствуйте! — настойчиво повторяет мой реабилитолог. — До следующей встречи постарайтесь отдохнуть и набраться сил.

Я киваю. Делаю вид, что все понял и, как только выезжаем из реабилитационного центра, строю планы на свои домашние тренировки. Я должен встать. Несмотря на то, что он там говорит об отдыхе, должен.

И не через три -пять-семь лет, а через год. И это максимум, который я себе отвожу.

Прошло уже два.

Тимофей растет фактически без отца. Нет, конечно, я провожу с ним время. И много времени, ведь какие еще у инвалида могут быть дела, но все это — не то.

Тимофею нужен ходячий отец. Мне нужно, чтобы у него был ходячий отец, а у Майи — дееспособный муж. Мне надоело трахаться в двух позах, потому что ни на какие больше я не способен. И нет, Майя никогда меня не упрекает. Смотрит так… с пониманием. При чем, абсолютным.

Это тоже неожиданно раздражает. Она со мной даже не ссорится, хотя иногда есть за что. Не повышает голос, словно… жалеет. И эта жалость, пусть и не открытая, незаметная, меня тоже очень сильно раздражает. Я весь словно состою из этого адски неприятного чувства. Оно меня раздражает. Оно меня нервирует. Я от него себя не контролирую и срываюсь. Не на Майе и ни в коем случае не на сыне. Я срываюсь на себе.

Корю себя за все, что случилось. За весь тот ад, который произошел. Я не понял, что брат захочет отомстить, надеялся, что он не станет. Что ему такое не нужно, что… да на многое я надеялся, но точно не на то, что останусь в инвалидном кресле.