Холодные сумерки - Шарапов Валерий. Страница 8

Учеба в школе, техникуме в вечернюю смену. Работа. Фотография. Дмитрий слушал и не мог поймать ничего важного для себя. Пустота. Ничего, что могло бы объяснить убийство или хотя бы неожиданную худобу.

Единственное, что можно выделить, – походы Зои за фотографиями, но их было столько, что отфильтровать важное из них не представлялось возможным. Если она и залезла куда-то не туда, сфотографировала что-то не то, – пока что это оставалось тайной, а родители о том или не знали, или умалчивали.

– Скажите, – поинтересовался он, – а что она снимала в последнее время? Вот этот альбом, кажется, датирован февралем…

– А последняя пленка еще не напечатана, – ответил Роман Михайлович. – В фотоаппарате. Принести?

Дмитрий кивнул. Пленки отправятся в лабораторию, а потом он будет долго смотреть на них в поисках того, чего там, скорее всего, нет. А где есть?

Дело не в потерянных деньгах. Они с таким убийством не вязались. Слишком оно было жестоким, даже варварским. Звериным. Нет, когда нужны деньги, убийство – лишь средство, а здесь все это представление – цель.

Секта. Или псих-одиночка. Значит, искать нужно не деньги, искать надо людей или человека рядом. В жизни девушки, рядом с которой ежедневно проходили и проезжали тысячи человек.

«Что ж, натравлю Игоря на подруг. Если кто и знает о внезапных поклонниках или новых друзьях, то это они, а не родители. Какой бы милой и доброй ни была Зоя».

Получив «Зенит-19» – не новый, но ухоженный – в футляре из искусственной кожи, Дмитрий кивнул и поднялся.

– Сейчас напишу за него расписку. И за последний альбом тоже, февральский. Вы не возражаете, если я взгляну на комнату Зои?

Роман Михайлович покачал головой.

– Конечно… скажите…

Он помедлил, но Дмитрий и так знал, что хочет сказать человек, дочь которого жестоко убили.

– Поймаем. Обязательно.

Зайдя в небольшую чистенькую комнатку, он остановился в центре, между аккуратно заправленной кроватью и письменным столом, и огляделся, не ища пока ничего особенного. Шкаф с одеждой, полка с учебниками. В изголовье кровати – маленькая тумбочка с ночником. Комната выглядела не просто чистой, вылизанной. Здесь стены тоже украшали фотографии – по большей части портреты.

– Она у меня такая аккуратная, – тихо заметила от дверей Татьяна Владиславовна. – Всегда сама убиралась, мне даже постель поправить не позволяла. Особенно в последнее время – ни пылинки не терпела.

Дмитрий кивнул, запоминая. Внезапная страсть к чистоте, такая же внезапная худоба, скрытность – и это в любящей семье за считаные месяцы.

Он кивнул на торчащий из стены гвоздик без фотографии.

– А что висело здесь?

– Здесь? – Татьяна Владиславовна замялась было, но тут же кивнула. – Фотография рынка. Хорошая, очень, но Зоечке разонравилась. Ой, а надо ведь еще Вахтангу позвонить, рассказать.

В рассказе о жизни дочери неведомому Вахтангу места не нашлось. Дмитрий с улыбкой повернулся к женщине.

– Вахтанг?..

– Да это же ничего, – заторопилась Татьяна Владиславовна. – Встречались они, но недолго, а потом расстались. Знаете же, как у молодых бывает? Но Вахтанг хороший мальчик, работящий, всегда и улыбнется, и цветы подарит. Жалко… Вот я и подумала, что надо ему сообщить. Вы про фотографию спросили, а он ведь на рынке и работает…

– Не надо сообщать, – Дмитрий покачал головой. – Мы сообщим сами. А почему вы о нем раньше не сказали?

– Так они совсем недолго встречались. Как-то из головы вылетело.

– Ага. – Дмитрий кивнул, снова отворачиваясь к столу. Толкнул встроенные ящички, убеждаясь, что все плотно прилегают к задней стенке. Провел пальцами по нижней поверхности столешницы.

«Ага, что-то есть».

– У них были хорошие отношения? – поинтересовался он, ощупывая приклеенный к столу толстый бумажный конверт, увы пустой. – Не ругались, не ссорились?

– Да что вы! – Татьяна Владиславовна даже удивилась. – С Зоечкой невозможно было поссориться. Она такая добрая, хорошая…

Зоя вряд ли прятала бы что-то в одежде, которую заботливая мама в любой момент может куда-нибудь прибрать. Конверт под столешницей наводил на мысли о фотографии, и Дмитрий присел у тумбочки, вытягивая ящички один за другим.

Нижний занимало оборудование – бачок для пленки, фиксаторы, початые емкости с реагентами. Гораздо интереснее оказался верхний. Наверное, когда-то кассеты с пленкой, надписанные бисерным почерком, стояли здесь ровными рядами, пока кто-то – Зоя? – не швырнул сверху сумку для фотоаппарата, разметав пленки, как городки.

Дмитрий осторожно достал ее. Легкая. Пустая. Внутри что-то прошуршало.

– А это что? – спросил он, поднимая чехол за ремень. – Ведь не от «Зенита»?

– Не знаю, – растерянно ответил Роман Михайлович. – Никогда не видел.

Дмитрий щелкнул кнопкой: на дне сумки лежала черная неподписанная кассета.

IV. Обсуждение Зои и Вахи

Михаил вернулся в управление только к вечеру. Ввалился в кабинет, бросил на стол перед Дмитрием пачку исписанных листов бумаги, вырванных из блокнота, и упал на стул для посетителей.

– Жара-а! Упарился. Водители ее помнят, конечно, только не так хорошо, как хотелось бы. Смотри: машины у нее нет. На такси разъезжать – оклада не напасешься. А получается, что несколько месяцев она вовсе на автобусах не каталась. Только в последний месяц снова стала на автобусе ездить, да и то не каждый раз. Значит, что? Попутки ловила? С сумкой денег на плече?

– Личный шофер по имени Вахтанг, – ответил Дмитрий, просидевший последний час над отписками из соседних отделов. – Он же Ваха. Торгует мандаринами на рынке, причем собрал уже столько штрафов за отсутствие разрешения на торговлю и несоблюдение санитарных норм, что и не знаю, как выкручивается. У него желтая «копейка». Кстати, убитую зовут Зоя Романовна Реутова.

– Поклонник? А, погоди-ка. Говоришь, желтая…

Он подхватил листы, нашел нужный и ткнул в него пальцем.

– Вот. Видели такую машину, много раз, потому и запомнили. Я же смены дождался, с работягами тоже поговорил. Значит, видели постоянно в последние полгода, точнее не помнят. В последний раз – неделю назад.

Дмитрий остро взглянул на него.

– Неделю? Уверен? Расстались-то наши ангелочки еще в апреле.

– И на автобусах она тоже с тех пор ездит, – кивнул Михаил. – Не сходится. Думаешь?..

– Пока что я ничего не думаю, – твердо ответил Дмитрий, поднимаясь.

На ходу голова лучше работала, и он заходил по кабинету, заложив руки за спину.

– Допустим, живет добрая и наивная девушка Зоя. Учится, работает, увлекается фотографией. Связывается с неким Вахой, который, скажем откровенно, тип весьма подозрительный. Отношения не складываются, она его посылает, а он преследует ее и в итоге убивает. Логично?

– В целом да, – неуверенно ответил Михаил.

– В целом нет. – Дмитрий поморщился, глядя в окно. – Ревность там или что-то более скользкое – не вяжется оно у меня с этим убийством, хоть ты тресни! Вот, смотри, чем Сергей Радиевич порадовал.

Он подхватил со стола отчет патологоанатома и сунул в руки Михаилу.

– Два набора травм… нет, на самом деле три. Сначала вот это, поверхностное, потом убийство, потом посмертное. Как ни верти, а заняло это все несколько часов, и эта сволочь – хладнокровный ублюдок. Видишь, какие аккуратные надрезы в последней стадии? Ранние раны выглядят небрежнее, то есть он или успокаивался в процессе издевательства, или последняя часть была важнее, поэтому работал тщательнее. Взгляни на фотографии: символы настолько тщательно вырезаны, словно машина делала. И сама символика – христианский оккультизм. В целом эта картина говорит о хладнокровии, спокойствии, даже образовании. Плюс то, как он избавился от тела. А теперь добавь в эту картину южного торговца мандаринами, который гребет штрафы, которых легче избежать, чем платить, и постоянно светит машину у места работы жертвы. Складывается?

– Не очень, – признал Михаил. – Но если он двинулся? Ну вот на почве ревности.