Эльфийский бык – 2 - Демина Карина. Страница 12
Корова чуть прибавила шагу. И Бер с ней.
– И как сыры были на вкус?
– По семейному преданию, лучшие из лучших. Настолько хороши, что договором от тысяча четыреста тридцать третьего года продаваться могли только государю. И платили за них золотом по весу.
Бер прикинул нынешний курс золота.
– Ничего так…
– Рецепт считался утерянным. Все же, пусть тут и глушь, но и Вельяминовых порой задевало… в Северную войну досталось. При Наполеоне… при нем новую усадьбу и сожгли, считай, дотла. А с усадьбой сгорело многое. И семейные рецепты в том числе. И архивы частично. А что в памяти… память – вообще штука ненадежная. Маруся пыталась восстановить рецепт. Мы то вытяжки делали из василька, то лавандовые, то… получалось интересно, тоже хороший продукт, но не такой.
– Думаешь, получится?
– Думаю, рискнуть стоит. Правда…
– Что?
– Обязательства… мы должны выдавать ежемесячно определенный ассортимент и количество продукта. Иначе там такие штрафные, что… – Таська махнула рукой. – Кое-что, конечно, удается оставить… через одного старого партнера продаем. Он готов взять и больше, но… если выплывет, то выйдет нарушение договора. А там вплоть до конфискации. Земли в залоге. Сам понимаешь.
Коровы шли неспешно, но все же впереди показался лазурный край поля. Ишь ты, даже переливается все, дразнит оттенками синевы, напоминая о море…
– Красиво, – сказала Таська руку убирая.
– Красиво…
– Ну, дальше сами дойдут, а там посмотрим. Если получится…
– Получится, – Бер протянул руку. – Вот увидишь, все обязательно получится. Или я не я буду. Так, ты там еще что-то про трактор говорила? Который реставрировать надо. Отведешь?
Оно, конечно, раньше Бер цветы бы подарил.
Или конфеты.
Но что-то подсказывало, что конкретно в данном случае с трактором оно куда вернее, чем с конфетами.
Князь Кошкин отложил папку с очередным отчетом, чувствуя в себе преогромное желание отправить эту папку, если не в камин, коих в кабинете не наблюдалось, то хотя бы в окно. Окно, благо, было. Он даже поглядел на него, мысленно представляя, как папка вылетает и расправляет кожаные крылья, рассыпая стопку белоснежных листочков. Затем вздохнул, ибо мусорить нехорошо, а уж отчетами – тем паче, и открыл папку, поставивши на последнем из листочков визу.
Вот…
Занимается всякой ерундою. И главное, в державе все на диво спокойно, чему бы порадоваться, и Кошкин радуется, но как-то не совсем искренне, что ли. Ощущеньице, будто его запихнули в этот кабинет бумажки читать и подписи ставить.
А ему…
Додумать не успел, поскольку дверь приоткрылась, пропуская князя Поржавского и отчего-то с цветами.
– Доброго дня, – в глубинах души шелохнулась надежда. Нет, не на катастрофу, конечно, но на некое событие, которое потребует немедленного присутствия Кошкина лично, на переднем, так сказать, крае.
– И вам доброго дня, – Поржавский улыбнулся во всю ширь фарфоровых зубов. Те были ровны и белы, и этой излишней ровностью да чрезмерною белизной ввергали в трепет.
Сам Кошкин стоматологов боялся прямо до дрожи.
С детства.
И глядя на слишком идеальные зубы потрогал левый нижний клык, который уж три дня как тихонько ныл, намекая, что некоторых встреч избежать нельзя.
– Спешу вот поздравить… – сказал Поржавский и корзинку на стол поставил, аккурат меж квартальным отчетом, заявками на оборудование и еще какой-то донельзя важной ерундой.
– С чем? – Кошкин покосился на корзинку с опаской.
Что-то он, кажется, упустил.
Не день рождения матушки… и не Ванькин вроде… и что тогда?
– Со свадьбой вашей матушки… конечно, понимаю, что ввиду… некоторых особенностей князя свадьба прошла тайно…
И подмигнул.
У Кошкина нервно дернулся глаз, что Поржавский явно принял за ответное подмигивание, поскольку улыбка стала шире и радостней.
– А…
– Не волнуйтесь, Его императорское Величество осознают всю сложность ситуации и потому… сделают все возможное, чтобы сохранить репутацию Софьи Никитичны…
Кошкин только и сумел, что кивнуть.
Еще и император.
Если Поржавского он бы послал с его домыслами, то… император?
– А уж как Её императорское Величество обрадуется… надеюсь, когда вся эта история закончится, вы устроите настоящее торжество… все же редкий момент… объединение родов столь важных для Империи…
– Каких? – поинтересовался Кошкин, вперившись взглядом в букет.
Корзинка была изящною, из соломки. Над ней поднимали головы цветочки белые и большие, вида незнакомого – говоря по правде, знакомы Кошкину были розы и еще лилии он мог отличить, но больше по запаху – над ними покачивались другие цветочки, синенькие. И еще третьи, четвертые, сплошь незнакомые, но на диво изящные. Завершая композицию в разные стороны топорщилась трава.
– Ну как же… – с легкою укоризной произнес князь. – Кошкины и Чесменовы… хотя, конечно… думаю, логичнее будет оставить двойную фамилию. Кошкина-Чесменова… или Чесменова-Кошкина. В любом случае, мои искренние поздравления…
Чесменов.
Стало быть, Чесменов… чтоб его…
– Ах да… подарок я велел отправить на дом… конфиденциально.
И удалился, оставив Кошкина наедине с цветами, мыслями и ноющим зубом. Правда, долго думать ему не позволили. Спустя минуту пиликнул селектор и секретарь осведомился:
– Павел Иванович, а куда цветы девать?
– Цветы?
Кошкин встал из-за стола, снял корзинку, намереваясь оставить её где-нибудь в приемной… ну, матушка… или скорее Чесменов, зараза… придумал очередную аферу и матушку втянул.
А теперь что?
Чесменова-Кошкина…
Какая, на хрен, Чесменова-Кошкина.
– Вот… – Кошкин хотел было сказать, чтобы цветы поставили куда-нибудь, желательно за пределами кабинета, но так и замер. Цветы… цветы стояли на полу, на стульях и креслах, на кожаных диванах, предназначенных для посетителей, на подоконниках, полках и везде-то, куда только падал взгляд. за цветочными горами скрылись и стол, и секретарь, явно растерявшийся.
– С самого утра несут и несут, – сказал он жалобно весьма. – С карточками, с поздравлениями какими-то… Павел Иванович, у вас праздник?
– Праздник, – мрачно произнес Кошкин, вдыхая насыщенный ароматами роз и лилий воздух. Не удержавшись, чихнул. – Вызови кого… пусть домой отправляют… хотя… да, пусть отправляют.
Там все равно который день пусто.
А он, оказывается, этой пустоте значения не придал, решивши, что матушка где-то задерживается или вовсе… да… она что-то там про подружку говорила.
Или про отдых в санатории?
Кошкин нажал кнопку вызова, но ровно затем, чтобы услышать, что абонент временно не доступен. Князь Чесменов тоже не ответил. И отчего-то эта обоюдная недоступность заставила напрячься куда сильнее странного подмигивания Поржавского.
Несколько мгновений ушло на то, чтобы вспомнить, с кем матушка приятельствовала.
– Пашенька? – серебряный голосок Есении Лопухиной зазвенел в ухе, вызывая отчего-то острый приступ зубной боли. – Ах, Пашенька… не ожидала я от Софьюшки такого!
Стало быть, правда?!
– И главное, мы с ней беседовали как раз… мол, если ты позвонишь, чтобы сказала, что она на курорте! Я уж думала, завела себе любовника…
Матушка? Любовника?
Брови поползли вверх.
– …а она возьми да замуж! Просто чудо!
– Чудо, – ляпнул Кошкин первое, что в голову пришло.
– И за кого? Как ты вовсе допустил такое! Чесменов – еще тот женоненавистник… и главное, когда?!
Вот и у Павла несколько не складывалось. А и вправду, когда. С Чесменовым он разговаривал недавно, тот с матушкой побеседовать желал.
Просто побеседовать.
А потом раз и замуж…
– А она так… правда, теперь все ясно!
Вот Павлу ничего-то ясно не было. Скорее уж наоборот.
– …они встречались и собирались пожениться, а потом разлучились… Пашенька, а ты не знаешь, почему они разлучились?
– Понятия не имею.
– И вот теперь встретились вновь… и старая страсть вспыхнула. Это так романтично! У нас все в полном восторге!