Хрустальная сосна - Улин Виктор Викторович. Страница 80

Я опять оказался сильнее.

А третьим сломался выключатель у двери туалета — тот, который в любом доме подвергается самым тяжелым нагрузкам. Несколько раз просто заел и сразу отказался работать, перестал щелкать, лишь туго сопротивлялся движению.

Даже не снимая крышки, я знал, что чинить его бесполезно, надо менять. Во всяком случае, при наличии всего полутора рук. По пути с работы я купил новый выключатель и принялся за дело. Чтобы заняться установочными работами, требовалось прежде всего отключить электричество. У меня стояли автоматы, потому что из-за скачков сети в первый год я не мог напастись вечно сгорающих пробок. Пока дядя Костя, с которым на этой почве и познакомились, не посоветовал купить автоматические. Я бодро нажал красные кнопки, и квартира погрузилась в декабрьский мрак.

Раньше темнота смущала мало: я всегда все делал без света. Так я и начал по привычке. Потыкав отверткой, я нашел винты, отвернул и бросил их куда-то, отъединил провода. Сыплющиеся в темноте шайбы весело щелкали по полу. Я быстро ослабил раскоряченные лапы и высвободил старое нутро. Половина дела была сделана. Однако смонтировать левой рукой вслепую новый выключатель оказалось в тысячу раз сложнее. Я с трудом затолкал его в коробку, вроде бы закрепил, но когда попытался вставить винты, которые крепят провода, то понял, что это дело безнадежное. Я потел, мучался, ругался — и, наконец, уронив винт в темноту, бессильно прислонился к стене.

Я ничего не видел и почти не ориентировался в темноте, а включать свет было нельзя, поскольку проклятые провода оказались бы под током. И тогда я принял единственно верное — и так не похожее на прежнего меня — решение. Я бросил все как было, решив, что пару дней обойдусь без огня в туалете. Дождался выходного, когда не нужно было затемно уходить из дому — и при скупом зимнем свете с великими муками сумел подсоединить выключатель.

Я понял, что ни в чем, даже в самой малой малости, теперь уже нельзя забывать про нерабочую руку. Но в любой ситуации можно найти обходные пути…

Совершенно неожиданно в столовой я встретил Геныча. Это было удивительно, поскольку он работал слесарем в отделе КИПиА, который находился на заводе, в другом корпусе. Геныч остался таким же, как прежде — усатым и золотозубым; впрочем, с какой стати было ему меняться?

— Слыхал я про тебя, — он кивнул, пожимая мне левую руку. — Слыхал… Мы помолчали.

— Эх, житуха, будь она… — непоколебимый Геныч вдруг тяжко вздохнул.

— А у тебя-то что? — спросил я.

— У меня… Да знаешь… — он оглянулся, опасаясь, видимо, знакомых, которые могли оказаться рядом. — Проблема… Ты знал, что мы с Тамаркой в колхозе, ну в общем, это самое…

— И не только я. Мне кажется, вы этого ни от кого не скрывали.

— Да не в этом дело… там хорошо было. Сам знаешь, как это иногда бывает.

Я промолчал. Потому что уже не к гордости — чем готов был бесконечно похваляться раньше — а к стыду своему не знал, как «бывает иногда».

— А теперь вот, понимаешь, жениться собрался.

— На Тамаре?! — я искренне удивился.

— Да ты что, — ужаснулся Геныч. — Я еще не совсем чеканутый.

Тамарка — это… Тамарка. На таких не женятся. А я нормальную нашел.

— Ну и как, хорошая девочка?

— Да какая там девочка… Но не в этом суть. Она в нашем же НИИ работает, тоже на заводе — лаборанткой в экспериментальном цехе.

— А, ясно. И ты боишься, что слухи пойдут?

— Гораздо хуже, — Геныч опять испустил вздох. — Слухи давно пошли.

Потому что Тамарка ко мне в отдел постоянно таскается. До сих пор. Втюрилась, что ли?

— А ты что?

— А я… Понимаешь, какое дело — я ведь знаю прекрасно, что Светка в тысячу раз лучше. Но… Но как Тамарка придет, вспомню, что в колхозе было — и не могу от нее отказаться. И опять все начинается… И так без конца…

— Да, дела, — сочувственно сказал я. — Запутался ты в своих бабах, я вижу…

— Знаешь, Жень… — Геныч в очередной раз вздохнул. — Я, наверное, вообще из института уйду.

— Куда? — быстро спросил я, потому что эта тема с некоторых пор стала для меня животрепещущей.

— Да водилой куда-нибудь. В какой-нибудь УПАТ, на автобусе буду шоферить… У меня ведь автотранспортный техникум закончен, права, правда, только бэ-сэ… Просто я не по распределению пошел, а сюда устроился: место непыльное было.

— Да уж, непыльное, — согласился я, подумав о своей искалеченной руке.

— А так переучусь на другой класс — на автобусе заработки побольше будут.

— И это тоже так, — подтвердил я, снова думая о своем.

Мысль о новой работе — точнее, о том, где и как ее искать, грызла меня теперь постоянно. Не отпускала даже ночью, когда я просыпался и лежал в черной пустой квартире, глядя в потолок. Я бесконечно перебирал возможности найти работу с моим образованием.

Я был инженером, но сейчас фактически перестал им быть. Потому что вспомнил, чем занимался на работе. НИИ разрабатывал новые изделия. Сектор за сектором, отдел за отделом, каждый вкладывал свое. Наш сектор занимался в основном сдачей готовых технологических чертежей. Он был маленьким, поскольку вырос в свое время из группы. И так получилось, что самые ответственные сдаточные задания всегда поручали мне, в этом Виолетта не грешила против правды. Потому что начальник делал вид, будто занят наукой, пишет некую монографию, и ему было не до прозаических чертежей. У Мироненко, который занимал должность старшего инженера, давно уже висел свой прибор и он по сути вел отдельную тему. Сашка и Витек истинно бегали на подхвате. И получалось, что основным работником в самом деле был я.

Был, потому что умел хорошо делать чертежи. Но зато другого не делал, после института ничему так и не научился. Теперь было ясно, что чертить я больше не смогу. То есть весь мой профессиональный опыт, наработанный тут за два года, шел псу под хвост. Генычу предстоял гораздо более легкий путь. И не потому, что он оставался здоровым — его специальность была востребована и он мог устроиться на работу водителем в любой момент. Я, конечно, кое-что знал. Чисто теоретически. Сопромат, например. Теорию машин и механизмов, физику с математикой немного, еще кое-что. Но куда можно было приткнуть мои знания, чтоб извлекать из них пользу?

Конечно, я мог уйти в систему образования. Я понаслышке знал от мамы, что в школах постоянная нехватка учителей математики. И пусть у меня нет специального диплома, но наверняка на это закрыли бы глаза, тем более, что мужчин в школе не хватало принципиально. Но я вспоминал отца — и понимал, что в школу не пойду ни при каких условиях. Мог я устроиться и не совсем по специальности, или даже туда, где специальности не требуется вовсе.

В техническую библиотеку, на почту, во вневедомственую охрану… Но это означало смерть. Полный отказ от перспектив, от удовлетворения скромного желания не просто получать деньги, чтоб не умереть с голода, а делать какое-то дело, которое приносило бы удовольствие. Радость жизни и перспективу.

Я знал, что огромная масса людей ходит на ненавистную работу только из-за зарплаты. Но мне было всего двадцать пять лет. И ставить на себе крест прямо сейчас не хотелось. Было страшно, обидно и безысходно.

И самое главное, я не имел никого, с кем поделиться мыслями, рассказать о сомнениях и попросить если не совета, то хотя бы каких-то предложений.

Родители отпадали, поскольку отец уже давно не представлял в моих глазах серьезного советчика а перед мамой я вынужден был постоянно держать позицию активной обороны. И ни в коем случае не мог оказаться перед ней растерянным и просящим моральной помощи — что постоянно и без сомнений делали мои ровесники. Друзей у меня тоже не осталось.

Раньше они вроде были; меня с моей гитарой всегда звали в любую компанию, несколько раз приглашали даже к Инне на работу, для увеселения вечеров. Теперь я сошел с дистанции — и не знаю как, но люди словно прознали о моем несчастье, и вокруг образовался вакуум. Я иногда общался со Славкой, но и он был не советчик; я почему-то полностью потерял уважение в нему и уже не мог воспринимать серьезно. И я жил наедине с собой, не зная, что делать дальше.