Жена на пробу, или Хозяйка проклятого замка (СИ) - Васина Илана. Страница 17

Было бы обидно неделю питаться бакалеей, если под самым носом, практически в открытом доступе лежали овощи.

Иду на кухню, беру самую толстую, длинную свечу на крепком подсвечнике, лоскуток сухой, драной тряпки, огниво и кувшин, наполненный колодезной водой.

Она не пахнет, прозрачная, выглядит нормально, но надеюсь, что пить ее, не прокипяченную, не придется.

Расставляю вещи на краю каменного пола.

Это то, что даст мне свет, питье и, надеюсь, позволит продержаться до возвращения мужа, если вдруг окажусь запертой в погребе.

Затем притаскиваю чугунную кочергу и устраиваю ее под самое основание крышки, чтобы не дать ей захлопнуться. Даже если люк попробует захлопнуться резко и внезапно, чугунная кочерга должна, по идее, выдержать этот удар.

В прошлый раз кто-то отодвинул стул от двери. Значит, на этот раз надо действовать в запертой кладовке, в которой точно не окажется никого постороннего. А прежде…

Приношу себе из кухни пустой мешок. Сюда буду набирать овощи из погреба. Хотя меня потряхивает от волнения, ладони трет жесткая поверхность мешковины, будто успокаивая и заземляя своим обыденным прикосновением.

А вот белка делает ровно противоположное.

Сеет панику:

— Не ходите туда, госпожа! Я за вас боюсь! Если вы умрете, я тоже погибну. Мы слишком молоды, чтобы умирать!

— Запомни, Тания, — напоминаю. — Ты всегда сможешь выйти из кладовки, скинув с полки книгу. На кухне я оставила тебе воды в тарелке. И еще орешки. Если что, спрячь их повыше, чтобы крысы не съели. В общем, до прихода дракона как-нибудь протянешь.

— О, госпожа! Прошу, не оставляйте меня! — стенает она, будто я на смертном одре лежу или уже померла.

— Ой, все! — закатываю глаза. — Давай без похоронного плача!

Дверь, отделяющая кладовку от кухни, закрывается, как по таймеру, тем самым давая сигнал действовать. Начинаю опускаться в погреб по лестнице. Свеча и огниво — в кармане, кувшин — в свободной руке.

Оказавшись внизу, аккуратно ставлю кувшин к стене на утрамбованном земляном полу.

Принимаюсь развязывать первый мешок, замотанный наспех у горлышка. Какое счастье, что не надо ковыряться с узлами! Может, успею набрать продуктов, до того, как крышка автоматически захлопнется.

Внутри нахожу картошку. Набираю ее в пригоршнями. Следующей находкой оказывается морковь, а потом наступает очередь лука.

Когда поднимаюсь наружу с быстро бьющимся сердцем, победно шмякаю на каменные плиты мешок, на одну пятую заполненный овощами.

Еще бы понять, где ледник, — и вообще красота!

— Ох, госпожа! Больше не мучайте меня! — умоляет белка. — Я так волновалась… Ой. Что вы задумали? Только не это! Куда вы идете?

Спускаюсь по лестнице за кувшином. Не оставлять же хорошую посуду в погребе! Хватаю кувшин и лезу наверх. Когда я оказываюсь снаружи, успеваю обрадоваться, что на сей раз обошлось без сложностей.

И тут же пол начинает вибрировать. Едва успеваю выдернуть чугунную кочергу, чтобы не испортить механизм, как крышка люка стремительно опускается.

Стою, едва дыша. Не знаю даже, что и думать. Это случайное совпадение, что люк закрылся, как только я вышла? Или это замок меня на сей раз милосердно пощадил?

Тании определенно милее второй вариант.

— Госпожа, Проклятый Замок к вам расположен! Видите? Видите?

Чувствую себя очень неуютно, но все же беру грязную банку, закручиваю на ней крышку и на всякий случай говорю немного одеревеневшим голосом:

— Что же. Спасибо замку за его расположение. И за то, что сегодня у нас на обед будет жареный картофель с луком!

Кручусь перед полкой с темными бутылями. Судя по консистенции, внутри каждой — растительное масло. Придирчиво выбираю, которое взять, поэтому не сразу осознаю, что в воздухе повисло неожиданное молчание.

— Вы намекаете на мою бесполезность, леди Виола? — обиженно произносит белка после недолгой паузы. — Да, я не могу резать картошку. У меня нет рук, но это не по моей вине.

— У меня-то руки есть, — посмеиваюсь и решаюсь использовать бутыль с, кажется, подсолнечным маслом. — Так в чем проблема?

— Госпожа, вам нельзя брать в руки нож! — вдруг ужасается Тания. — Ваши руки и нож — понятия несовместимые!

— Это еще что за новости? Почему мы несовместимы?

Глава 22

— Вы… Так бывает, госпожа. Вы просто не созданы друг для друга. Последний раз вы осмелились взять в руки нож четыре года назад. Вы так сильно порезались, что пришлось звать целителей.

Недоверчиво смотрю на белку, которая сидит передо мной на столе и тревожно заглядывает в глаза. Она точно не придумывает? Неужели кто-то может быть настолько неловким?

В конце концов, пожимаю плечами и машу рукой:

— Считай, это было в прошлой жизни. В новой я буду гораздо проворнее.

— О, госпожа! Нам рано умирать! Пожалуйста, осторожнее, иначе… — затягивает Тания свою песню.

Под ее причитания чистка картошки не задается. Выбранные корнеплоды я уже успела помыть в бадейке и разложила на столе. Теперь смотрю на плод, зажатый в руке, и никак не пойму, что меня смущает. Заунывная тирада все время сбивает мои мысли, как шары — кегли.

Приходится, девчушку, как радио, переключить на нужную волну:

— Я вот смотрю на тебя, Тания, и понимаю, что ты девушка видная. От женихов скоро отбоя не будет!

— Куда мне мечтать о женихах? — скромно лопочет она, прижимая лапки к мордочке. — Приданого, вон, еще не заработала…

— Приданое — дело наживное. Сколько у тебя есть, и сколько еще надо?

— Пол сундука осталось. А пол сундука уже набрала, — с гордостью говорит, а в глазках-пуговках появляется мечтательное выражение. — Скатерти сама вышивала красными нитями, полотенца тоже. Все красивенькое, нарядное, шовчик к шовчику.

— А на примете у тебя кто-нибудь есть?

— Ох, леди Виола. Я девушка скромная…

— Как его зовут-то хоть? — картошку верчу в руках, и вдруг понимаю, что меня смущает.

— Михал его зовут… — начинает белка.

Пока слушаю про сына кузнеца из соседней деревни, сильного, смелого, пригожего, подхожу к окну и подставляю свету клубень. Рассматриваю желтую шкурку с подозрительным зеленым оттенком.

На свету становится очевидно. Картошка зеленая. Вот съела бы такую картошку — и мне кранты.

Хотя… два килограмма зеленой картошки я бы не осилила. Поэтому были бы не кранты, а так, по мелочи. Головная боль, диарея и рвота.

— В общем, осталось пол сундука дособирать… — заключает Тания.

— Отличная новость, — отзываюсь. — Вот наладим здесь быт в замке, и поищем в сундуках какие-нибудь ткани и нити. Если что-нибудь найдется подходящее, я тебе помогу. Вышью такие узоры, что твой Михал увидит их и немедленно падет к твоим ногам.

— А-а… Вышьете? Сами? — тянет белка настороженно. — Э-э. Спасибо.

Пока она молчит и больше не отвлекает, быстро осматриваю другие картошки на дневном свету. Две откладываю, как непригодные, а две определяю подходящими для жарки. Зелени на них нет. Помытые клубни нарезаю четкими, быстрыми движениями соломкой. Прямо на разделочной доске, которую нашла висящей над столом. Знакомые действия, сродни медитации. Будто возвращают меня в прежнюю жизнь. Успокаивают.

Новые руки, хотя и молодые, не такие ловкие, как прежние, но все равно с кулинарной задачей справляются неплохо.

Затем, расправившись с картошкой, вываливаю ее на тарелку, нарезаю лук и со слезами в глазах иду разжигать очаг.

Теперь, когда я навострилась, процесс розжига становится гораздо быстрее, несмотря на то, что из глаз течет.

Трут, лучинки, торф — все раскладываю в нужном порядке, и высекаю искорки огнивом.

Над столом я уже давно присмотрела для жарки чугунный котел. Снимаю его с балки, мою изнутри и вешаю над огнем. Когда капли испаряются, наливаю в котел масло.

Жду, пока оно нагреется, разнося изумительный запах, и вываливаю в него картошку. Брызги долетают до моей кисти, и я с шипением отдергиваю руку. А из котла тем временем раздается приятное слуху скворчание.