Канарейка (СИ) - "Vi_Stormborn". Страница 5

Часы мобильного оповещают о том, что уже час ночи, а Попов так и не может элементарно закрыть глаза. Антон крепко спит, поэтому он осторожно отодвигается от него, вздыхая от тяжести, и приподнимает голову.

Через стенку виднеется оранжевый огонек сигареты, а в свете от экрана мобильного можно различить сосредоточенные черты лица Петрова и курчавый дым. Арсений сглатывает густую слюну. Ноги холодеют, в руках появляется мелкая дрожь.

Попов отодвигает одеяло и встает, ступая холодными босыми ногами по прохладному полу, направляясь в сторону кухни. Он огибает стенку и останавливается напротив сидящего на подоконнике парня.

В ушах начинает шуметь кровь, сердце бьет по ребрам грудной клетки. Саша поднимает глаза, поворачивая к нему голову, и серо-зеленый ураган впивается в пронзительную синеву цепким взглядом.

— Ни слова, — шепчет Арсений, когда наконец находит в себе силы. — Ни единого, блять, слова.

Петров едва успевает бросить в чашку с пеплом сигарету, когда Арсений в два шага подходит к нему и впивается в тонкие губы парня, вдыхая в себя его сигаретный дым. Руки лихорадочно ведут по торсу Саши, комкая в пальцах футболку с Микки Маусом.

Он отрывается от его губ лишь для того, чтобы снять вещь и бросить ее себе за спину, после чего снова впивается новым поцелуем, кусая губы в кровь. Саша тянет Арсения к себе, заставляя того встать между своих разведенных в стороны ног, и ведет короткими ногтями по его спине, делая полукруг на лопатках, после чего сбрасывает с него серую растянутую футболку.

— Я ненавижу тебя, — шепотом рычит Арсений, кусая тонкую шею брата его, сука, парня. — Сука, как же я тебя ненавижу…

А сам стягивает с него спортивные штаны, параллельно сгорая от запретного желания и чувствуя, как у самого уже буквально колом стоит от юркого языка Саши, который вытворяет им какой-то пиздец.

Саша обвивает его талию ногами, и Арсений смотрит ему в глаза, когда толкается вперед бедрами. И перед глазами взрываются сотни искр, заставляя вырваться из легких почти болезненный стон безысходности от сложившейся ситуации.

Петров сжимает его шею пальцами, позволяя ему вколачивать себя в пластиковый подоконник, и слизывает языком каплю пота с его шеи, снова впиваясь в губы. Арсений ненавидит его и вбивается быстрее, жаля поцелуями.

Саша не сдерживается и всё же стонет громче положенного, когда Попов вытворяет какой-то запрещенный прием, на что Арсений затыкает его рот ладонью, и Петров смотрит ему своими блядскими глазами в самую душу, в какой-то момент попросту задыхаясь от удовольствия.

Он кончает прямо в него, не прерывая зрительного контакта, а затем не сдерживается и, тяжело дыша, хватает этого ублюдка, сломавшего ему жизнь, за подбородок дрожащей рукой двумя пальцами, чтобы сказать ему сейчас в лицо все, что думает.

А слов попросту нет. Ни единого, сука, слова.

Саша видит. Видит, блять, что у него внутри обрушилось все, развалилось нахуй — не починишь. За три вечера Петров сумел сломать то, что Арсений кропотливо строит два года. И Арсу бы въебать ему за это, да с размаху, но даже на это у него попросту не хватает сил.

Попов отпускает его подбородок, разжимает руку с худого предплечья, замечая, что там утром определенно появятся следы, и надевает боксеры, после чего уходит прочь, забирая с пола свою вытянутую серую футболку.

Арсений ложится в постель и закрывает глаза, но уснуть у него не получается. Без пятнадцати два он слышит хлопок входной двери. Саша уехал, и Арсению почему-то кажется, что больше он брата Антона никогда не увидит.

Саша — никакая не канарейка. Такие люди — не птицы; они погодные явления. И Петров — смерч. Ворвался в их размеренную жизнь, сломал все к чертовой матери и исчез, оставив за собой одни разрушения.

Когда Антон просыпается в начале восьмого, он по привычке потягивается в постели и сразу же идет на кухню, прекрасно зная, что Арсений уже там. Потому что утром он всегда там. Это же Арсений.

— А где кофе? — теряется Антон, глядя по сторонам. В воздухе кофейными зернами даже не пахнет.

Арсений стоит спиной к нему возле окна, глядя куда-то вдаль, после чего поворачивается, подходит к столешнице и наливает себе из небольшого графина целый стакан свежевыжатого апельсинового сока. И Шастун только тогда обращает внимание, что вся столешница завалена использованными дольками и забрызгана.

— Антон, ты должен знать.

Голос Арсения такой отреченный, что у парня впервые за долгое время в животе от страха что-то сжимается. Попов осушает стакан почти залпом, громко сглатывает и с характерным звуком ставит его на грязную столешницу.

— Я ненавижу кофе.

Антон смотрит ему прямо в глаза, и в голове проносится мысль: проебался.

Арсений ненавидит кофе, терпеть не может футбол, не пьет пиво, а на перья у него аллергия. Особенно на перья канареек.

========== 5 апреля. Ночь. ==========

— Завтра вечером едем к моей сестре, — напоминает Антон. — А еще я купил риса, сделаю плов в выходные, я рецепт на ютубе нашел. И я тебя люблю, знаешь, да?

— Да, — хмыкает в трубку Арсений. — Я тебя тоже.

Прошел почти ровно месяц с того дня, как Саша покинул пределы их квартиры, осторожно закрыв дверь в два часа ночи, и больше о нем в их доме фактически не вспоминали. Антон тем утром впервые взглянул на их с Арсом отношения под новым углом и осознал, как сильно он был не прав.

Шастун поклялся ему исправиться, слово дал и держит его по сей день. Теперь у них в доме есть свежие фрукты, они стали чаще покупать крупы, на двери холодильника рядом с пивом стоит одна бутылка красного вина, которое так любит Арс.

Вечера они научились проводить иначе, теперь телевизор — дело последнее, а канал МАТЧ — тем более. Антон стал его слушать и, что самое главное, слышать. И Арсения всякий раз бросает в жар от одной только мысли, что именно подтолкнуло его заявить обо всем этом, и что заставило Антона обратить на это внимание.

Точнее, кто.

— Да, еще кое-что, — вспоминает Антон.

Арсений вопросительно хмыкает, выходя на балкон, и зажимает между зубами белый фильтр сигареты, прижимая телефон к уху и сжимая пальцами зажигалку.

— Канарейка прилетает в Москву сегодня вечером, — сообщает ему Шастун. — У него ночью самолет хуй пойми куда, попросил перекантоваться, сможешь встретить его? Может, я даже сам успею с ним увидеться, если съемки побыстрее закончатся.

Сигарета падает на холодный пол балкона, внутри от одного только слова все к чертям сжимается. Арсений молчит, не в силах выдавить из себя даже слово.

— Арс, ты тут?

— Кто прилетает? — сухо сглатывает Арсений.

— Канарейка, — повторяет он. — Ну, брат мой. Сашка Петров. Забыл что ли?

Арсению хочется сказать о том, что лучше бы он забыл. Что лучше бы вообще не помнил. Что лучше бы вообще не знал о нем совершенно ничего.

— Не забыл.

Сука, не забыл.

Помнит так, словно записали на жесткий диск трижды и блок поставили на запрет форматирования. И стоны его, и взгляд блядский, пошлый почти, мокрый, душный. И дыхание тяжелое в ладонь, которая зажимала ему рот. И какой он тесный, узкий там. Не забыл.

Молчание затягивается, у Арсения по глотке течет стыд, в желудке камнем лежит вина, а в полости рта раскаяние, которое он не может ни сглотнуть, ни выплюнуть, потому что на это у него попросту не хватает духу.

— Так ты сможешь его забрать из аэропорта? — не выдерживает Антон. — Он прилетает через два часа.

Арсений трет лицо ладонью и заходит обратно в квартиру, ступая босыми ногами по холодному полу. Рука сама тянется к заднему карману и выуживает оттуда связку ключей от машины. В ушах шумит.

— Смогу.

— Ты самый лучший, Арс, — по голосу слышно — улыбается. — Если успею, тоже смогу с ним повидаться. Не скучайте там без меня и…

Антон, видимо, прикладывает телефон к груди, потому что на заднем фоне глухо начинает кричать Оксана, напоминая Шастуну о том, что он опаздывает, и вот-вот начнется следующий мотор. Парень извиняется перед девушкой и снова подносит телефон к уху.