Квадратный корень из лета - Хэпгуд Гарриет. Страница 25

Томас улыбнулся, спиной оттолкнувшись от ствола.

– Давай кто быстрее? – Он забросил ногу на низко растущую ветку, и не успела я глазом моргнуть, как Томас оказался на несколько футов выше меня, – я увидела подошвы его «адидасов». – Он по-прежнему здесь!

– Кто он?

Мы же вроде собирались откапывать капсулу времени!

– Поднимайся, покажу! – Он высунул голову из густой листвы и протянул мне руку.

Усевшись на удобной крепкой ветке рядом с Томасом, я открыла рот, но он прижал палец к губам и показал в гущу листвы. В развилке ветвей был втиснут проржавевший жестяной сундучок, бежевого цвета сейф для мелочи, с ручкой сверху и петлей для навесного замочка. На крышке маркером были выведены наши имена и сидела лягушка.

– Оу, – сказала я, не узнав находки. Сундучка, не лягушку, конечно. Хотя и лягушки этой я тоже раньше не видела. – Это и есть капсула времени? Мы ее не закопали?

Томас покачал головой:

– Мы ее нашли.

Я повернула голову и посмотрела ему в лицо, испещренное неровной, пронизанной солнцем тенью листвы. Раньше мы постоянно сюда лазили, но теперь и Томас, и я выросли и с трудом умещались на ветке.

– Так ты что, не помнишь? – спросил Томас.

Взявшись за него правой рукой, чтобы не потерять равновесия, я показала левую.

– Последнее, что я помню, – разговор о клятве на крови в «Книжном амбаре», – повертела я ладонью перед его носом. – А затем я очнулась в больнице вот с этим.

– Понятно. Тогда понятно. Подожди. – Он осторожно нагнулся вперед, подцепил лягушку пальцем, встал на какую-то сомнительную ветку и пересадил лягушку в гущу листвы.

Я бы упала в обморок прямо с яблони, но это было бы пародией на случай с Ньютоном, и Томас сделал это за меня.

– Стоять! – Он повернулся, чтобы усесться поудобнее, и нога соскользнула с мокрой ветки. Я замерла, глазами души видя его падение в замедленном темпе.

Время снова ускорилось, когда он удержал равновесие, издав облегченное «фу!», и широко улыбнулся:

– По-моему, я только что взял «золото» Канады по гимнастике.

– Изящно, – сказала я, чтобы не показать страха, и придержала его за локоть, пока он садился. Необходимости в этом не было – с центровкой у него все в порядке, но Томас неожиданно тоже взял меня за локоть, грубо нарушив принцип висящих вдоль тела рук.

– Спасибо, – сказал он, устроившись. Мы так и сидели под ручку, держась не за руки, а за локти. Я держусь за локоть Томаса Алтропа, и это сущая нелепица.

Но отпускать я не хочу.

– Готова? – Он взглянул на меня. Глаза у него не болотно-зеленые, а карие.

Я покусывала губу, соображая. Мне нравится сидеть с Томасом локоть об локоть, есть с ним пирог и шутить о Колбасе. Вопреки ожиданиям, мне нравится, когда он врывается ко мне без приглашения, валяется на моей кровати и щекочет уши Умляуту. Мне нравится вновь стать с ним друзьями – и еще между нами появилось нечто, отчего воздух вокруг враз будто электризуется.

Но в этом сундучке все, что случилось в тот день, когда он меня покинул. Готова ли я вспомнить?

– Это всего лишь чемоданишка, – сказал Томас. – Пи-пи-пи…

И я, не думая, схватила крышку и резко откинула.

Сундучок был пуст. Стенки испещрены темными мазками, похожими на отпечатки листьев папоротника, будто в сундучке жили слизни. Крышка с внутренней стороны казалась закопченной, на саже острым маркером выведены нечитаемые каракули. Но больше внутри ничего нет. Ничего себе разочарование!

– Го, ты ее уже открывала, что ли?

– Я же тебе сказала, я даже не знала, что это… Чем бы оно ни было. А что это?

Я почувствовала, как плечо Томаса двинулось.

– Теперь уже ничего, наверное.

– А что ты думал здесь найти?

– Я не знаю! – В его голосе звучала искренняя досада, будто ему хотелось затрясти яблоню так, чтобы яблоки со стуком посыпались нам на головы, пока нас не осенит. – Мы набрали кучу всякого мусора, потом поклялись на крови, я оставил тебя здесь и побежал за Греем, а когда вернулся, крышка уже была закрыта. С тех пор я гадал…

– О чем?

– Ни о чем. – Он потряс головой, как собака, выбравшаяся из моря. – Ни о чем. Может, мы ее слишком рано открыли.

Я извернулась поглядеть на него, придерживаясь одной рукой за его спину, чтобы не упасть. Другой рукой я снова взяла его за локоть.

Месяц назад я не хотела никаких воспоминаний об этом лете. Теперь я уже не уверена. Я начинаю вспоминать, что в каждом уравнении есть две стороны.

– Томас. Слушай. Здесь пусто, ну и что? Можно положить что-нибудь новое. Сделать капсулу времени для тебя и меня – таких, как мы сейчас.

Он повернулся и тоже взял меня за локоть. Теперь ни один из нас не мог двинуться без того, чтобы оба не потеряли равновесие. Наверно, лицо у меня было такое же серьезное, как и у него. Мы глядели друг на друга, и мне хотелось спросить: «Кто ты на самом деле? Почему ты вернулся?»

– А какие мы сейчас? – одновременно спросили мы.

– Телепатия, – сказал Томас. Его ослепительная улыбка могла поджечь на фиг всю эту яблоню.

Небо вдруг заволокло тучами, снова пошел дождь, а через минуту хлынул уже настоящий ливень.

Сверкнула молния, мелькнув даже среди листвы и отскочив от очков Томаса. Сразу же длинно и глухо зарокотал гром.

– Го! – Томасу пришлось перекрикивать шум грозы, хотя нас разделяли какие-то дюймы. – Надо убираться с этого дерева!

Снова сверкнула молния. Я едва видела – дождем заливало глаза, – но кивнула. Я по-прежнему одной рукой обнимала его за талию, а он держал меня за локоть. Если один из нас двинется, оба упадем.

– Я тебя сейчас отпущу, – прокричал Томас. – Отскакивай назад. На счет три!

Инстинкт подсказал не ждать и прыгать – я соскользнула по стволу, оцарапав живот о кору. Узел волос очень удачно наделся на сучок, и я ощутила болезненный рывок за волосы. В небе снова загромыхало. Томас, обрушившись откуда-то с высоты, схватил меня за локоть, едва оказавшись на земле.

– Ты не досчитала до трех! – проорал он, другой рукой откидывая с лица мокрые волосы.

– Ты тоже!

Мы бросились бежать, смеясь, толкаясь и хватая друг друга за руки. На пороге моей комнаты стоял как часовой Нед, сложив руки на груди, в насквозь промокшей меховой куртке. Он выглядел как Умляут, потерпевший поражение в драке с белкой.

– Алторп, – зыркнул он на Томаса, который отпустил мою руку, отчего вид у Неда стал еще злее. Что ему не нравится? – Только что имел приятный разговор с твоей мамашей – она, кстати, на трубке, жаждет с тобой поговорить.

Пока Нед чуть не за шиворот тащил Томаса через сад, я свернулась на кровати с дневником Грея пятилетней давности. Листая осень и зиму после отъезда Томаса, я искала разгадку, упоминание о капсуле времени, хоть что-то. А вот что я нашла:

Я бросила дневник на кровать, подошла к зеркалу и села на пол. Фотография меня с мамой приклеена скотчем в углу. Волосы, еще влажные от дождя, скручены в узел на макушке; когда я стянула резинку, они рассыпались по спине влажными волнами. Из зеркала на меня смотрела незнакомка.

– Что скажешь, Умляут?

– Мяу?

Я рассматривала свое отражение и лицо матери на снимке. Кто я?

Я та, которая ужасно боится сделать выбор. Я десять месяцев ждала Джейсона. Я пять лет молча ждала Томаса. Я нарисовала Колбасу и ни разу не сказала Соф, что бросаю рисование. Я плыву по течению, я не принимаю своих решений. Я позволила волосам отрасти.

Я намотала влажные волосы на руку. Они казались мне лишними, с ними я не была собой. Я открыла капсулу времени и прыгнула, не дожидаясь счета «три», – это та я, которая напивается на пионах и сушит нижнее белье на дереве. Возможно, я все же напишу эссе для миз Эдеванми.

Я хочу сбросить траур.

Отрезать волосы вдруг стало необходимостью планетарного масштаба. Мы с Умляутом шлепнули друг друга лапой о ладонь, я выскочила под дождь и пробежала по нашим джунглям, сразу же споткнувшись о корень ежевики и глубоко ободрав щиколотку. Scheisse! Это бардак дождется у меня огнемета!