Господин следователь. Книга 3 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 46

— Я так думаю, что наши купцы прикинут, что к чему, да и пошлют московского купца подальше. Узнают на каком заводе ножички делают, напрямую брать станут, дешевле, — усмехнулся я. Спохватившись, принялся извиняться: — Василий Яковлевич, прошу прощения, перебил. Это я так, вслух думаю…

— Скорее всего, так и будет, — кивнул Абрютин. — Столичные купцы, особенно молодые, думают, что в провинции дураки живут.

— Зато, вы кражу раскрыли, — кивнул я на сундучок.

— Никакой мы кражи не раскрывали, — усмехнулся Абрютин. — Разумеется, жалобу приняли, но, сами понимаете…

Конечно понимаю. Кто знает, что с презентационным сундучком случилось? Может, приказчик его сам забыл или продал, а теперь ищет «отмазку» перед хозяином? Найдутся ножички — ладно, а нет, то никто и искать не станет.

— В общем, жалобу приняли, под сукно положили, — продолжил исправник. — А сегодня, с самого утра, купец Тугулуков прибежал. Он лавку держит, где всякие товары для охотников и рыболовов. И не к городовому или приставу явился, а ко мне. Я бы его, разумеется, не принял, но он передо мной сундучком трясет. Думаю — дай-ка поговорю с человеком, не убудет.

Василий Яковлевич сделал паузу, посмотрел на меня и опять улыбнулся. Эх, как я не люблю этих театральных пауз. Другое дело, что сам иной раз изображаю «мхатовца», поэтому, придется терпеть.

— Поведал мне Тугулуков, что сундучок предложил ему некий чиновник, запросил сто пятьдесят рублей. Купец подумал, да и заплатил. Вещица красивая — можно даже в витрине выставить, покупателей привлекать. Знаете, как фамилия чиновника, который перочинные ножи продал?

Я только плечами пожал. Кандидат у меня лишь один. Но Виноградов не такой дурак, чтобы опять использовать фамилию Фиников. Наверное, назвался каким-нибудь Гераклитовым или Амфитеатровым.

— Так вот, Иван Александрович, фамилия чиновника — Чернавский. Такая в приходной книге обозначена.

—⁈

— Вот-вот… Впору вас арестовывать, да в кутузку определять. Правда, описание Чернавского, который сундучок сдал, с вашим не совпадает.

— Я там невысокого роста, полноватый, а возраст — за сорок, — догадался я.

— Именно так. Еще на вас шинель старая, фуражка потертая. Знаете, кто купцу подсказал, что это не вы? Нет? Его собственная дочка. У Тугулукова дочь в гимназии учится, только не в седьмом классе, как ваша невеста, а в шестом. Папаша, после того, как сундучок купил, домой пришел, смеялся — мол, с чего это семиклассница за старого хрыча замуж выходить собралась? Чернавский, он же невзрачный, бедный, шинель старая. Неужели молодая красавица, да еще дочь статского советника, кого получше не могла найти? А дочка ему — папенька, да ты что? Иван Чернавский — молодой и красивый. Ростом высокий, да и шинель новенькая. Стал бы сын вице-губернатора сундучки продавать? Он Ленке Бравлиной не только колечко подарил, но браслетик золотой, сережки. Браслетик — не меньше двухсот рублей стоит, сережки за пятьдесят. А колечко вообще триста! Вот тут купец, с его слов — за…л. Он вас в лицо не знает, и про то, что Чернавский — сын вице-губернатора, тоже не знал. Ему это и не к чему. У него лавки по всему краю, дома наездами бывает. Даже на последней ярмарке не был. Но зачем же ему сундучок продали, да еще сыном вице-губернатора назвались? Говорит — всю ночь не спал, а утром в лавку, сундучок схватил, и ко мне.

— Шестиклассница молодец, — похвалил я дочь Тугулукова. — Золотишко четко оценила. Я только у сережек цену знаю, потому что сам покупал.

— Так купеческие дочери сызмальства в лавках, при товаре, — хохотнул Абрютин. Потом, став серьезным, спросил: — И что станем с господином Виноградовым делать? Или опять пожалеете?

— Один раз человека пожалеть можно, второй раз нельзя. Сундучок потерпевший в сто рублей оценил, значит, дело для мирового судьи. Тут вам и следователь не нужен.

[1] Ныне город Пестово Новгородской области

Глава двадцать вторая

Негаданная встреча

В детективных фильмах или сериалах частенько показывают (то есть, еще станут показывать), как частный детектив или сыщик присутствует на похоронах босса мафии или невинной жертвы. На мой взгляд, смысла в этом нет. Все подручные главарей преступного мира и так известны, а убийца, если и явится на кладбище, полюбоваться на дело своих рук, все равно не признается в содеянном. Посмотреть, как члены семьи усопшего реагируют на смерть близкого человека? Так каждый по-своему реагирует.

Нет, детективу появляться на похоронах — только время зря тратить. Тем более, что в реальной жизни, расследуется не одно преступление, а несколько.

Подозреваю, что таким способом создатели фильма, при минимальных затратах, просто увеличивают количество экранного времени, а зритель, он же умный, все понимает и знает, что режиссер намекает на бренность бытия. Дескать — все смертны!

Будь моя воля, не пошел бы на похороны господина Сомова. Не настолько мы с ним близкие друзья, виделись всего несколько раз, но мне намекнули (не кто иной, как Лентовский), что некий Иван Александрович Чернавский, помимо должности судебного следователя по важным делам, исполняет и иные социальные роли. Например — член Благотворительного тюремного комитета (название длинное, забываю), который возглавлял покойный. Но самое главное, что он еще и сын вице-губернатора Новгородской губернии господина Чернавского. Из самого Новгорода на похороны Предводителя Череповецкого дворянства никто не прибыл (не то не успели, не то попросту не захотели), но если на панихиде и на кладбище наличествует член семьи губернского начальства, то, вроде бы, и Новгород выказал уважение нашему городу. А то, что вышеназванный член семьи живет и служит в Череповце — это неважно.

М-да… Не знаю, для чего все это нужно, но выпендриваться не стану, тем более, что я и на самом деле сын своего отца.

И панихиду отстоял, и на Покровское кладбище[1] прибыл вместе с траурной процессией. Хорошо, что сегодня не слишком холодно. Фуражка с наушниками, но на кладбище головные уборы положено снимать.

Погребальную речь заранее составлять не стал, решил, что скажу экспромтом. Разумеется, попялился и на вдову господина Сомова — Марию Ильиничну невысокую дамочку лет тридцати пяти — сорока, и на старшего сына — высокомерного поручика, от избытка благородства выпячивающего нижнюю губу. Судя по всему — отношения у мачехи с пасынком ровные, но далеко не дружеские. А у меня была некая версия…

В ожидании, пока дойдет очередь до «представителя» семьи вице-губернатора, изучал надгробные памятники. Лежат здесь не только дворяне, но и купцы, мещане. На одной плите взгляд зацепился.

'Демидовъ Николай Петровичъ, мѣщанинъ, † 13 декабря 1882.

Отъ друзей Романова и Мохова.

Стой могильщикъ! Брось лопату!

Дай сказать прощальный стихъ

Другу нашему и брату,

Чей правдивый голосъ стихъ.

Тотъ, чей трупъ въ могилѣ хладной

Передъ нами здѣсь лежитъ,

Въ жизни нашей тусклой, смрадной,

Яркой звѣздочкой горитъ.

Въ темномъ царствѣ Плутократа (sic)

Былъ отраднымъ онъ лучемъ:

Бѣдняка-меньшого брата

Не обидѣлъ онъ ни въ чемъ.

Былъ весь вѣкъ правдивъ и честенъ

И богатства не стяжалъ,

Не терпѣлъ онъ чванства, лести

И лакейства избѣгалъ.

За общественное дѣло

Храбро недруговъ разилъ

И предъ власть имущимъ смѣло

Правду-матку говорилъ.

Спи-же, другъ нашъ незабвенный,

Помнить будемъ образъ твой.

Миръ твоимъ останкамъ бреннымъ,

Миръ душѣ твоей святой[2]!'

Интересное стихотворение. Так зачитался, что чуть не прослушал, что объявляют мою фамилию. Спасибо, Никоалй Викентьевич подтолкнул.

Соблюдая должное почтение и скорбь на лице, сказал, что нелепая смерть вырвала из наших рядов замечательного человека, тратившего свои силы и душевную энергию на то, чтобы наша жизнь изменилась к лучшему. Подчеркнул, что невосполнимую утрату понес не только Череповец, но и вся Новгородская губерния, потому что Череповецкий тюремный благотворительный комитет, под чутким руководством господина Сомова, был образцом для подражания со стороны всех остальных комитетов не только губернии, но и России в целом. Вдовы и сироты, оставшиеся без пропитания, всегда могли рассчитывать на небольшую, но надежную помощь. Сказал, что покойный был хорошим семьянином, верным другом и достойным представителем русского дворянства. Жизнь Николая Сергеевича Сомова была похожа на ярко горящий факел, которым он освещал путь всем остальным.