Никому о нас не говори (СИ) - Черничная Алёна. Страница 61

Потом Полина с Женей шушукаются, уставившись в экраны смартфонов. И чем больше я концентрируюсь на том, что вылавливаю боковым зрением, тем сильнее я теряю нить того, о чём написано в докладе. Приходится снова уткнуться только в его содержание. Пока по аудитории не проносятся один за одним смешки и гул жужжания телефонов. Это происходит почти одновременно. Даже мой телефон в заднем кармане джинсов вибрирует несколько раз. Значит, пришло сообщение.

И почему-то сейчас я уверена, что это точно не Тимур. По спине проскальзывает холод.

Я вдруг понимаю, что всю аудиторию накрыло мерзким хихиканьем. Неприятные догадки отзываются спазмом в животе. Ладонь сама собой сразу тянется к телефону, лежащему в заднем кармане. Я продолжаю читать на автомате, когда достаю свой мобильный. Осторожно кладу его на кафедру, бросая быстрый взгляд на экран. А там светятся оповещения об эсэмэсках из общего чата нашей группы.

Один взмах пальца по экрану, и я запинаюсь на полуслове. Моя интуиция меня не подвела. Полина не просто так наставила на меня свою камеру. В чате группы теперь красуется видео, на котором я, прямо здесь и сейчас, стою за кафедрой. Но только её изображение заменено на яркий стикер.

Я замолкаю вовсе. Ведь в этом чёртовом десятисекундном ролике я говорю в огромный половой член.

Меня сковывает едкое ощущение мерзости. Стою не в силах вымолвить больше ни слова, мои щёки горят, а сама я покрываюсь холодной испариной. Отголоски чужих насмешек звенят в ушах. Я растерянно поднимаю глаза на Соню, а та стреляет рассерженным взглядом в сторону Полины.

Вот кому сейчас точно весело. Она смотрит на меня, самодовольно улыбаясь, и в открытую показывает мне средний палец с идеальным ядовито-зелёным маникюром. Не знаю, чего мне хочется сейчас больше: рвануть прямиком к её пальцу и переломать его или забиться в угол.

— Просветова, чего замолчали? — голос преподавателя я слышу как из-под толщи воды.

Перевожу взгляд на него и тупо моргаю.

— У вас всё? — удивляется он.

Да. У меня всё. Всё плохо. Всё просто дерьмово. Я опять ощущаю себя как утром: тело и голова тяжелеют, жуткая усталость и бессилие словно к земле придавливают.

Меня спасает звонок с пары. Хватаю свой телефон, доклад и ретируюсь подальше от кафедры. Смотрю только в одну точку перед собой. Видеть лица одногруппников нет никакого желания.

— Надо с ней разобраться, — гневно шипит мне Соня, когда я оказываюсь у нашей парты.

— Да пошла она, — цежу и запихиваю в рюкзак ручку и тетрадь с лекциями.

— Но это так и будет продолжаться,

— Не от большого ума она это делает, — фыркаю, но у самой трясутся руки.

Хочется ими выдергать все патлы у Петровой. Именно сейчас она проходит мимо к дверям аудитории. О чём-то увлечённо болтает с Красно, а потом, словно почувствовав на себе мой взгляд, поворачивает в мою сторону голову.

И глаза этой суки самодовольно блестят. Петрова проплывает на выход как победительница, а я так и стою, сжав что есть сил пальцами лямки своего рюкзака.

— Предлагаю догнать её и лицо расцарапать, — слышу от Сони.

Только вот всё, чего я хочу, — это чтобы от меня отстали.

— Я домой, — сухо прощаюсь с нахмуренной Соней.

— Ты хоть на студвесну придешь?

— Угу, — мычу в ответ и, закинув рюкзак на плечо, смотря только себе под ноги, выхожу из аудитории.

Мне хочется реветь в голос.

***

Провожу ладонями по плотной чёрной ткани. Она обтягивает мои руки, грудь, талию, бёдра и опускается на два пальца ниже коленей. Я так давно не надевала платьев, что уже которую минуту топчусь у зеркала и смотрю на своё отражение с лёгким чувством отвращения. Поправляю вырез лодочкой и веду плечами, поморщившись.

Дурацкая студенческая весна!

Если бы не необходимость добровольно-принудительного присутствия, то я ни за что бы не пошла туда. Мне не нужны ни танцы, ни музыка, ни веселье.

Пошли вторые сутки молчания моего телефона. Нет, на него, конечно, приходят звонки и сообщения от мамы, Сони и сотового оператора. Только вот Тимур не объявлялся с того самого момента, как я переступила порог его гостиничного номера.

Ни эсэмэсок, ни звонков, хотя он несколько раз был онлайн в сети. А сама написать боюсь. Ведь если и на это не будет ответа, то я точно разлечусь вдребезги.

И это молчание давит на меня. Два дня я не в своей тарелке. Стоит только вспомнить то мгновение поцелуя, шершавые, тёплые губы, от которых не было никакой реакции, как в моей груди колет. Возможно, глупо так говорить, но мне кажется, что именно так Тим разбил мне сердце.

Знаю, чушь несусветная. Но я так чувствую.

Тимур молчит, а я понимаю, что, наверное, это всё. Дальше ничего не будет. Но, сколько бы я ни злилась, сколько бы ни винила саму себя, это не меняет одного.

Я всё равно влюблена в Тимура.

Сколько бы он ни молчал. Сколько бы я ни задавалась вопросом, почему он молчит. Сколько бы раз ни проматывала этот безответный момент поцелуя.

Даже сейчас, стоя перед зеркалом в чёрном вечернем платье, я себя-то толком не вижу. Смотрю словно сквозь отражение. Да, на мне лёгкий макияж — серебристые тени, тушь и блеск для губ, мои накрученные на плойку волосы собраны в низкий хвост, а на ногах чёрные лодочки на каблуке. Только мне наплевать, как я выгляжу.

Я уже отсчитываю минуты, когда смогу вернуться домой, залезть под одеяло и опять жалеть саму себя.

Телефон на моём столе оповещает о пришедшем сообщении. В груди вздрагивает сердце с глупой надеждой. Но я сразу же тушу её, бросив на своё отражение сердитый взгляд, — нельзя вечно так дёргаться от звонков и эсэмэсок.

Взяв телефон, вижу на его экране сообщение от Сони.

«Через пять минут буду у твоего подъезда. Номер такси 567».

Ещё раз смотрюсь в зеркало, заставляю себя улыбнуться и, взяв маленькую сумочку, выхожу из комнаты.

— Мам, я уехала, — кричу из коридора, когда ищу среди верхних вещей на вешалке своё пальто.

И мама тут как тут. Появляется из гостиной.

— Ты точно едешь туда с Соней?

— Точно, — бормочу я, перебирая куртки и пуховики.

А ещё жалею, что мой домашний арест чудесным образом отменился. И зачем я только ляпнула, что обязательное присутствие на студенческой весне — это приказ деканата?

— Во сколько будешь дома? — спрашивает мама.

Найдя своё старенькое серое пальто я стягиваю его с вешалки и поворачиваюсь к родительнице.

— Не знаю. Думаю, часа через два, — жму плечами и ловлю на себе изучающий мамин взгляд.

Она прямо-таки неотрывно осматривает меня с головы до ног. Потуже затянув пояс своего домашнего халата, мама хмурится.

— Что-то мне не нравится, как теперь сидит на тебе это платье. Стало слишком обтягивать. Как-то вызывающе. Наверное, ты поправилась с момента выпускного, — придирчиво произносит она, пока я накидываю себе на плечи пальто. — Может, наденешь что-то другое? — предлагает задумчиво.

Непонимающе округляю глаза и даже осматриваю себя сама, опустив взгляд. Она серьёзно?

— Что другое? Это единственное чёрное платье в моём гардеробе.

— Ань, оно сильно тебя обтягивает. Это действительно вызывающе, — мама ставит руки в бока.

Под её недовольно оценивающим взглядом хочется скукожиться. Я в замешательстве поправляю на себе платье. Даже начинаю перебирать в голове, что ещё есть в моём шкафу, но почти сразу понимаю: да какая вообще разница, как я буду выглядеть на этом весеннем балу? Кому я там нужна-то? Резко запахнув полы пальто, я забираю с тумбочки клатч и твёрдо заявляю:

— Извини, мам, некогда. Соня в такси ждёт.

А она уже раздражённо вздыхает:

— Только будь на связи. И прилично себя веди.

— Мам, — закатываю глаза. — Это студенческая весна. Там будет весь ректорат и даже губернатор.

— Тем более. — Мама целует меня в висок, а я наконец выхожу из квартиры и спешу в такси к Соньке.

***

— А у тебя попа, оказывается, прям такая… сочная, — вдруг говорит Соня, когда снимаю с себя пальто и отдаю его гардеробщице.