Преданная. Невеста (СИ) - Акулова Мария. Страница 23
Хлопаю ресницами и вхожу в кабинет, провожаемая пристальным взглядом.
Я впервые за последние дни такая ласковая. Не баловала его ни улыбкой, ни хорошим настроением, ни… Сексом. От мысли, что и сексом нам тоже придется заняться, сейчас меня подташнивает. Но я смогу.
Я утащу его на такое же дно, на которое должна была упасть сама.
Я знаю, что его триггерит.
– Ты обед пропустил. Я купила печенья и…
Ставлю поднос за судейский ноутбук. Все так же – под внимательным взглядом, без спросу размещаю предметы по не пустующему столу.
Когда Слава работает – вокруг часто хаос. Раньше я этому умилялась. Пыталась внести лепту системности в безрамочное творчество. Но сейчас и это кажется наивным, бессмысленным, глупым.
Все наши прошлые отношения заливает грязью новых смыслов.
Я и сейчас, наверное, смешу его и раздражаю самодеятельность. Но теперь я хотя бы к этому готова.
Заканчиваю с угощениями, поднимаю глаза и улыбаюсь, напрочь игнорируя тот факт, что он все такой же хмурый.
– Я не голодный. Но спасибо.
Перед глазами очень невовремя картина из нашего сладкого, обманчивого прошлого. В наш ненастоящий медовый месяц мы очень-очень-очень много занимались сексом. Напрочь игнорировали другие потребности. Однажды увлеклись так сильно, что опомнились с осознанием зверского голода и невозможности ждать любую из доставок. У Славы дома из еды нашлось только какое-то подарочное печенье. Мы топтали его прямо в кровати. Потом снова занимались сексом уже на крошках. Это было так вкусно...
Я даже сейчас не в состоянии поверить, что можно было так отыгрывать желание. Я ему, наверное, все же немного нравлюсь. Или нравилась.
Смаргиваю.
– А ты поела?
Псевдо-забота в очередной раз разбивает сердце. Выравниваюсь и киваю:
– Да, я поела. Ходила с аппаратом. Новое место. Немного денег твоих потратила, – кокетничаю, пытаясь играть себя же недельной давности. Легкую и в чем-то легкомысленную. Доверчиваю. Влюбленную.
Готовую встать с рабочего места по кивку, зайти следом за ним в кабинет и отдаться хоть на столе, хоть у стены.
Движусь вдоль рабочего места судьи, ведя пальцем по темному дереву. Смотрю на пустую стену со следом рамы.
Тарнавский стабильно выигрывает войнушки, в которые ввязывается. Петрович не смог спасти свой бесценный реликт. Уродская картина давно выброшена на мусорник.
А я впервые чувствую себя настолько с ней близкой. Придет мое время – тоже выбросит.
Судья звенит фарфором. Оглядываюсь – он берет в руки мою чашку и прижимает к губам.
Глотает – мои глаза слетают вниз и следят за движением кадыка.
Слишком бурное воображение снова рисует. Ночь. Тишина. Вокруг нас – влажный воздух. Мы сами – тоже влажные. Я сижу на его бедрах, упираюсь ладонями в грудь и покачиваюсь на раскаленном члене. Прижимаюсь к шее губами. Веду языком по горбинке. Ягодицы сжимают мужские пальцы. В висок врезается нетерпеливое: «Юлька, блять». Я ускоряюсь, он вдавливает в себя сильнее…
Между ног становится горячо.
Мне – гадко.
Я сбиваю видение, часто моргая.
– Вкусный кофе, спасибо.
Механически улыбаюсь. Отмахиваюсь.
– Это не мне спасибо, а твоей кофемашине.
Смотрю на закрытую дверь, чтобы перевести дух.
Вместе с решением играть с теми, кто играет со мной, мне не стало легче.
Хотя кто сказал, что должно было?
Чтобы решиться на дальнейшую реализацию своего плана, приходится практически толкать себя же в спину.
Снова качает. Тянет в искренность. Хочу сказать ему: со мной так нельзя!, но боюсь услышать в ответ, что ему всё можно.
Жмурюсь на секунду. Отталкиваюсь.
Подхожу к двери и с щелчком закрываю. Оборачиваюсь. Расплываюсь в лицемерной улыбке.
Улавливаю в судейском взгляде настороженность. Это то, что я должна победить. Усыпить его бдительность. Вернуть себе медаль послушной игрушки-любовницы. А потом…
Потом будет потом.
Внутри бурлит адреналин, когда обхожу стол и устраиваюсь ягодицами на уголке.
Смотрю вниз. Складываю руки на груди.
Тарнавский – на меня. Снизу вверх. Между его бровей – два залома. Меня разрывает между желанием разгладить их пальцами, а потом зацеловать губами, и с размаху залепить за свою безграничную обиду.
Ты даже не представляешь, какого ужасного человека из меня делаешь… Я и сама пока это не осознала.
– Ты какая-то странная, Юль.
Это совсем не тот эффект, ваша честь. Спасибо, что подсказали.
Театрально вздыхаю.
Давлю на ручку его кресла. Он слушается – откатывается.
Отставляет чашку. Я опускаюсь на его колени и обнимаю за шею. Широкая ладонь вжимается в мою поясницу.
Жжется.
Черт, как жжется!
Ноздри щекочет его запах. Горло сохнет. Кожу сжигает тепло. Дрожь грозит выйти наружу. Я трачу всю себя на то, чтобы сдержаться.
Чтобы не дать ему перехватить инициативу играю в инициативность сама. Подаюсь вперед и прижимаюсь губами к уголку его рта.
Подбородок колет щетина. Я обожала в нем всё. За что? Зачем?
Отрываюсь и лживо-покаянно смотрю в глаза.
– Я хочу извиниться.
Удивляю, конечно. Это хорошо. Но радоваться рано. Он должен мне верить.
– За что?
В его голосе я распознаю мельчайшие полутона. Они путают сильнее. Голос становится глуше и тише. Я раньше поверила бы, что так на нас влияет близость друг друга. Теперь думаю, что должна учиться у него актерству. Он мастер.
Костяшки пальцев перебирают мои позвонки. Он пропускает сквозь пальцы волосы.
Я… Таю.
Приказываю внутренней размазне собраться.
– Я была в последние дни очень вспыльчивой. Наговорила гадостей про твою семью. Обвинила тебя во… Всяком.
Не вижу на его лице очевидной реакции. Разве что складки становятся менее выраженными. Взгляд оглаживает мои черты. Я чувствую исходящие от него потоки. Это такая манящая нежность… Так хочется в нее окунуться.
– Извини.
– И ты меня. Еще раз.
Играю в облегчение. Улыбаюсь и тянусь к губам. Мажу по ним. Отрываюсь.
Кажется, позволю ему больше, чем то, на что настроилась, умру.
Но пока жива. Всё идем по моему сценарию.
– Ты не виноват. – Снимаю руку с плеча и веду от подбородка к скуле. Царапаюсь о щетину, а кажется, что душу стесываю наждачкой. – Это все мои тараканы.
– Какие?
Раньше каждый из крючков послушно заглатывала я. Теперь это делает он. Только мне не до триумфов.
Вздыхаю. Отмахиваюсь.
Смотрю в сторону.
Приказываю себе не наслаждаться прикосновениями. Не чувствовать поглаживания пальцев на бедре. Не вспоминать моменты из прошлого, которое состояло из бесконечной фикции.
– У тебя какие-то проблемы, Юль? Учеба? Работа? Подруга?
Не верить в его заботу.
Не верить ему.
Снова смаргиваю. Делаю вдох, преодолевая сопротивление схлопнувшихся легких.
Улыбаюсь куда натужней.
– Нет. Брат…
Слава опять хмурится. А я ненавижу себя за то, что использую имя Владика в своих грязных играх. Но Слава в это поверит. А я с этого начну.
– Что с ним?
– Ничего, – улыбаюсь. – С уголовками он завязал. – На ужасную шутку Тарнавский не реагирует. А мне даже не обидно, что выставляю себя перед ним такой дурой. Поздно думать о производимом на него впечатлении. – Просто… Помнишь, я рассказывала тебе, что он познакомился с богатой девушкой.
– Помню.
Конечно, ты все помнишь. Потому что пока это имеет значение для тебя.
– Они снова договорились встретиться. Слишком быстро. Влад не успел собрать денег…
Замолкаю и хлопаю глазами.
Тарнавский тоже молчит. Потом я слышу:
– Он может начать подводить ее к правде…
Предложение вызывает первую за весь разговор искреннюю улыбку. Грустную. Безнадежную.
Ты тоже мог бы.
– Он верит, что у него получится подняться. Она вернется с учебы и…
– Все понимают, что не получится, Юль.
– Ну Сла-а-а-ав… – Я игриво бью его по плечу, а у самой внутри обвал конструкций. Заткнись и слушай. Не лезь в мою семью. Не унижай моих родных. Меня не унижай. – Я верю, что у него…