...Не повод для знакомства - Туринская Татьяна. Страница 18

Тома

В хлопотах, в преддипломной суете зима пролетела в мгновение ока. В апреле Тамара вполне успешно сдала госэкзамены и защитила диплом. Теперь она — молодая специалистка. Отец подсуетился, и распределение Тома получила на отцовский завод, чтоб была под присмотром. Завод небольшой, но жутко секретный, обслуживающий военно-промышленный комплекс. И Тома — дипломированный юрисконсульт этого "почтового ящика".

За последние полтора месяца Тамара видела Влада лишь дважды, да и то, так сказать, на скорую руку. Скорее, не столько "видела", сколько "чувствовала в себе". Утолила вечный Владичкин голод — и то хорошо. Самой было не до любви, не до ревности — слишком много дел, проблем, а после — и новых впечатлений. Новая работа, новые обязанности, новые люди. Нет, конечно, никто не посягал на место Влада в ее личной жизни, просто свежие впечатления немного отвлекли ее от зацикленности на главной проблеме собственной жизни: максимально усладить Владушку и выйти, наконец, из подполья, устроив долгожданное бракосочетание. Первое получалось вполне успешно, хоть и не так часто, как раньше. Но, по крайней мере, когда она нужна была Владичке — он получал свою порцию "десерта". Со второй проблемой было сложнее. Чтобы дать понять Владу, что пора бы уже и узаконить отношения, необходимо было приобрести "интересное положение", а это-то положение все никак не приобреталось. Всю зиму Тома "работала" над этой проблемой, стараясь и так и этак, что даже Влад заметил, что она, вроде, как будто вошла во вкус этого дела, уже не только не уклоняется от обязанности обслужить господина, но даже и сама очень даже непротив… Тамара не стала открывать ему глаза на истинное положение вещей, не вдавалась в подробности своих далекоидущих планов. Но, к ее величайшему сожалению, беременность не наступала, а значит, у нее опять не было повода намекнуть на желательность в скорейшее время покончить с позорным положением любовницы и стать, наконец, законной супругой своего господина.

На смену переполненной суетой весне пришло более спокойное лето. Новизна "взрослой", рабочей жизни, окружения пошла на убыль — работа и новые сотрудники постепенно становились обыденностью и не занимали уже так много места в личной жизни Тамары. Вновь открылся летний сезон на ставшей уже родной базе отдыха "Бриз". Но почему-то Влад не только перестал туда приезжать, но запретил ездить и Тамаре. Озвучить причину столь странного запрета он не соизволил, но пригрозил строго настрого даже не поднимать этот вопрос. Теперь Тома была обязана все выходные безвылазно находиться дома в ожидании Владички. Теперь он не предупреждал ее о своем появлении, заявляясь, когда пожелает. Тамара уже привыкла к тому, что он перестал оставаться на ночь. Теперь же он ее приучал к тому, что может появиться в любой момент, а может и не появляться вовсе. Но она обязана всегда быть в полной боевой готовности. Никаких поездок, никаких пляжей, никаких выходов в магазин в выходные. Иногда оставался до позднего вечера, иногда производил пятнадцатиминутный марш-бросок и уходил, не попрощавшись. В середине июля вообще исчез и не появлялся целый месяц. Это потом Тома поняла, что он, видимо, уезжал из города. А тогда… Целый месяц ожидания в пустой квартире (родители взяли отпуск и сидели на даче, поглощенные постройкой дома; Надя же, как обычно, лето проводила в Болотной Пади), целый месяц затворничества, когда на дворе — жара, когда так хочется окунуться в серые, глубокие воды Амура, но нет, нельзя, а вдруг Владичка придет? Или хотя бы позвонит…

Он появился одиннадцатого августа. Бронзовый от загара, с чуть выгоревшими волосами. Восхитительно красивый, сильный, самоуверенный. И, словно только вчера вышел от Тамары — без разговоров начал раздеваться в прихожей. Снял белую тенниску, легкие светлые брюки, остался в одних плавках. А тело, ах, какое восхитительное у него тело! Как на картинке в глянцевом журнале — могучий торс аж блестел от загара, словно намазанный маслом. Притянул к себе затаившую от такой красоты дыхание Тому:

— Ну здравствуй, Малыш!

Тома прижалась к родной мускулистой груди:

— Наконец-то! Где же ты был, Владичка? Я так соскучилась…

Влад двумя пальцами приподнял ее подбородок и заглянул в бездонные, светящиеся от радости глаза, спросил грозно:

— Ты ничего не забыла?

Тома улыбнулась:

— Разве я могу забыть, что я твоя женщина? А ты? — она имела ввиду "А ты, ты — мой мужчина?", но Влад то ли не понял, то ли сделал вид, что не понял:

— Ну уж я-то об этом не забуду! И не сомневайся! И тебе не позволю забыть. Ты — моя женщина, и только моя. И так будет всегда!

Потом он долго, слишком долго "объяснял" ей, "кто в доме хозяин". За месяц Тамарино тело отвыкло от постоянных пыток, незаживающая два года рана начала было затягиваться. От боли вновь выступили слезы…

На сей раз Влад засиделся у Тамары дотемна. Они долго сидели на диване и молчали. Влад думал о чем-то своем. Тамаре же было невероятно приятно сидеть вот так, прижавшись к родному плечу, ни о чем не думая, наслаждаясь тихим счастьем. Но… "недолго музыка играла" — Влад засобирался. Пока он одевался, Тома стояла, прислонившись к стене в прихожей, любуясь своим ненаглядным. И вдруг, испугавшись, что вот сейчас он уйдет и вновь пропадет на неопределенный срок, и как тяжело ей будет от этой неопределенности, неожиданно для самой себя прижалась к нему всем телом:

— Владичка, не уходи! Останься со мной, я так соскучилась по тебе! Останься, любимый мой. Я так тебя люблю, я так хочу быть с тобой! Владичка, родненький, не уходи — я не могу без тебя, я устала ждать тебя. Я всегда хочу быть рядом с тобой, я хочу ублажать тебя, я хочу быть твоей женщиной. Не уходи, Владичка!

Ее понесло. Все, что два года держала в себе, боясь показать всю свою любовь господину; все, что два года таила от подруг и от матери; все, что накопилось в душе, вся ее изголодавшаяся, истосковавшаяся боль вырвалась наружу:

— Владичка, родной мой, — всхлипывая, приговаривала она, целуя родные щеки, губы, плечи. — Владичка, солнышко мое! Я так люблю тебя, я так хочу тебя… Я так хочу ребеночка от тебя, любимый мой. Подари мне ребенка, и мы всегда будем вместе. Я устала ждать тебя…

И она, краснея от собственного бесстыдства и ломая ногти, стала стягивать с него брюки. Вдруг что-то, выпав из кармана, тихонько звякнуло и покатилось под трюмо.

— Я достану, — и, не дожидаясь, пока Влад ее остановит, Тома наклонилась и пошарила рукой под тумбой. Нащупала что-то, поднесла к свету.

— Что это? — она недоуменно разглядывала находку. На раскрытой ладони лежало обручальное кольцо. Сердце даже не успело обрадоваться, что "ах, он собрался сделать мне предложение!". Какой там, ведь у нее совсем тоненькие, крошечные пальчики, а на ее ладошке лежит большое, явно мужское кольцо. Растерянно, почти шепотом, спросила: — Что это, Владичка?

В глазах Влада сверкали гневные искры. Эх, как же он упустил из виду, почему он сам не поднял проклятое кольцо:

— А сама не видишь? Или тебе все надо объяснять?

Тома молчала. В огромных несчастных глазах читалось недоверие. Нет, этого не может быть, это неправда! А сказать ничего не могла — вновь чья-то железная рука сжала, сдавила горло. Она только мелко качала головой из стороны в сторону: нет, нет, нет… Этого не может быть! Нет!

Влад, растерявшись от дурацкой ситуации, злой от необходимости оправдываться, расстроенный от того, что правда таки выплыла наружу и теперь сложностей не миновать, неожиданно для самого себя закатил Томе звонкую тяжелую оплеуху:

— Ну, зашлась! Успокойся! А я тебе разве что-нибудь обещал? Ты что же, всерьез надеялась, что я на тебе женюсь? На таких, как ты, не женятся, таких всю жизнь бесплатно имеют! Ишь, размечталась она — ребенка ей подавай! Знаю я, зачем тебе ребенок понадобился. Только хренушки ты меня получишь! Ты кто? Раба! Тень! Вот и знай свое место, — а руки, совершенно самостоятельно, независимо от слов и намерений Влада, уже рвали халатик на маленькой Тамариной груди. Он с силой хлестал ладонью по худеньким щекам и, срывая с нее трусики, зло приговаривал: — Раба должна молча исполнять желания своего господина. Вот и исполняй! Ты — моя раба! И ты будешь ею всегда! И ты всегда будешь меня обслуживать молча. И чтобы я больше слова от тебя не слышал!