Парный танец (СИ) - "Tau Mirta". Страница 16
- В чём дело? Тебе противны мои прикосновения? Приходится терпеть? И ради каких же таких целей, позволь узнать?
- Я вовсе не хотел…
- Вот именно! Всякий раз, когда я подхожу незаметно, ты вырываешься, словно я какой-то… – он замолчал, подбирая слово.
- Так не подходил бы! – Гарри тоже не выдержал.
Люциус взвился со стула. Его сдвинутые брови не предвещали ничего хорошего, но Гарри уже спохватился и примирительно вскинул ладонь.
- Ладно, ладно. Орём друг на друга, словно давно женаты, – он неловко улыбнулся. Люциус не отреагировал на неуклюжую шутку, но вновь сел, всем своим видом показывая, что ждёт объяснений. Гарри тоже влез на табурет и привычным жестом взъерошил волосы на затылке.
- Это, понимаешь, такая штука… Боязнь прикосновений. Как бы. Из детства. Типа от того, что дядя иногда задавал мне трёпку, – Гарри пытался говорить шутливо и не сильно ёрзать под пристальным взглядом Люциуса. – Это не психоз, это просто… Ну, то есть всё нормально. Просто я иногда могу вот так отпрыгнуть, если незаметно подойти. Но ты здесь не причём, правда.
На самом деле, Гарри заметил это за собой совсем недавно – раньше не до того было, и даже сходил к университетскому психологу. Было очень неприятно рассказывать про все регулярно получаемые «трёпки» и просто случайные затрещины и подзатыльники, которые прилетали неожиданно и безо всякого повода – «чтоб не зарывался». По мнению Гарри, ничего страшного в этом не было. Многих детей дерут, подумаешь, большое дело. Психолог долго вещал на тему его душевной организации и детских травм, но Гарри из той беседы вынес лишь одно: ощущение, что его сравнили с кисейной барышней. Ну, или с запуганным ребёнком. Глупо, в общем. Он искоса глянул на Люциуса, опасаясь, что придётся объяснять всё в подробностях.
- А что у нас есть к блинам? – спросил тот.
Гарри радостно соскочил с табурета.
- Я хотел с творогом…
- Только не творог.
- Свежий мёд…
- И не мёд.
- Не знаю тогда, какого чёрта тебе надо, – буркнул Гарри, пытаясь сдержать улыбку, и нырнул в кладовку. – Вот, грушевый джем двухлетней выдержки, будешь? – проорал он оттуда. До его слуха долетел шелест газеты. – Эй, без меня не начинай!
Вообще-то Гарри недолюбливал газеты – курса эдак с пятого. А уж после победы… Вернее, ПОБЕДЫ, именно так называли это газетчики. А его – Великим Героем. Впрочем, это не мешало им запускать самых немыслимых «уток» и всячески портить кровь Гарри и остальным. Неудивительно, что исправно доставляемые на Гриммо газеты («Пророк» подарил бесплатную пожизненную подписку, чтоб его), Гарри пролистывал наспех. Но чтение газеты с Люциусом было занятием поистине захватывающим. Он не только знал всё обо всех, но ещё умел прокомментировать ту или иную новость так, что Гарри иногда покатывался со смеху. На этот раз он прохаживался по списку министерских назначений.
- Один здорово напоминает горного тролля… Второй оценки на СОВ ставили из жалости, я помню… Третий вообще хаффлпафец!
- А что ты имеешь против хаффлпафцев?
- Ты шутишь? Да их к управлению подпускать нельзя, развалят всё по камешку!
- Тебя бы туда, вот бы ты развернулся, да? – поддел Гарри.
Люциус опустил газету и глянул куда-то поверх его плеча. Невесело усмехнулся.
- Хватит с меня политики.
- Э-э… Твой джем.
- Спа… Чёрт, он что, грушевый?
- Боже, ты меня достал. Ешь безо всего, раз так. Тебе не угодишь.
- Просто ты недостаточно стараешься.
- Это я-то?..
Июль таял, словно медовая карамелька на языке. Старый дом покачивался на зыбких волнах солнечного света, с лёгким недоумением прислушиваясь к тому, что происходит внутри. Споры и смех днём, сбивчивый шёпот и стоны ночью; согласное звяканье кофейных чашек о блюдца по утрам и хрустальный звон винных бокалов вечером. Прибавилось беспорядка и новых вещей, особенно одежды. Увеличилось количество валяющихся книг: молодой хозяин не любил читать в библиотеке и бросал их где ни попадя, и его гость тоже быстро подцепил эту скверную привычку. А ещё по комнатам закружили пергаменты с какими-то непонятными протоколами, вычислениями, кривыми и диаграммами, начерченными резкими, с нажимом штрихами. Хозяин подбирал листы, вертел в руках, бормотал под нос непонятные заклинания типа «сальдо», «квота», «пошлина» и осторожно возвращал на место, запрещая старине Кричеру перекладывать или убирать их. Словом, в пронизанной пыльными лучами утробе дома происходили странные перемены, но он решил, что это, скорее, к добру, и как можно деликатнее поскрипывал своими деревянными косточками, стараясь не мешать тем, кто внутри. Хотя их, похоже, такие мелочи мало волновали.
- Я буду занят следующие пару дней, – объявил Люциус, застёгивая манжеты. Всегда сначала манжеты, потом ряд пуговиц. Гарри сонно наблюдал за ним из постели.
- А что случилось? – он подавил зевок. – Опять родственники?
- Хуже, – поморщился тот. – Родственники-партнёры по бизнесу. Вот тебе мой совет на будущее: никогда не веди финансовых дел с роднёй. Сущее мучение.
- Что, совесть не позволяет облапошить? – с фальшивым сочувствием спросил Гарри.
- Если бы. Они просто знают все уловки, – не смутился Люциус. – Но хуже то, что они предпочитают вести переговоры в твоём доме и приезжают с жёнами, детьми, собаками и прочей нечистью.
- Уверен, ты справишься.
Люциус фыркнул.
- В первую очередь это всё для Нарциссы. Сам бы я ограничился перепиской, но ей не хватает общества. А ещё, до полного счастья, у меня есть дела в министерстве, – он застегнул последнюю, самую верхнюю пуговицу на рубашке и моментально приобрёл такой непреклонно-официальный вид, что Гарри передумал лезть с поцелуями.
- Когда мы увидимся?
Люциус пожал плечами.
- Я напишу.
Он обвёл розовую от рассветных лучей спальню рассеянным взглядом, на мгновение задержал его на Гарри и, развернувшись, торопливо вышел. Тот было уткнулся в подушку – досыпать, но сон не шёл. От наволочки волнующе пахло знакомой терпкой горечью, обычная тишина уже не казалась такой уютной, как раньше. Гарри подбросил ногами покрывало и вскочил с кровати. Побыть, что ли, ранней пташкой?
За следующие два дня он переделал кучу дел и даже написал длинное обстоятельное письмо Гермионе. В основном оно касалось книг, что Гарри прочитал за месяц. А о чём ещё было писать? К счастью, Гермионе такая тема было очень даже по душе. Сама она в письмах обрушивала на него целый ворох сведений о Канаде. Гарри терпеливо читал всё это, посмеиваясь и представляя, как подруга достаёт расспросами экскурсоводов и хранителей музеев, и те бросаются врассыпную, только завидев вдалеке целеустремлённую фигурку. Он соскучился по ней, а также по университету, по Уилсонам и прочим приятелям. Но это было понятным и привычным чувством, и оно не шло ни в какое сравнение со смутной тоской, которая накатывала по вечерам. Почему-то с наступлением темноты ему становилось тревожно и не хотелось возвращаться в опустевшую спальню. Поразмыслив, Гарри пришёл к выводу, что за этот месяц просто отвык спать один. Правда ведь: подружек он сюда ни разу не приводил, и все прежние недолговечные романы протекали в стенах кампуса или съёмных квартирок девушек. Вспомнив об этом, Гарри попытался представить хоть одну из девчонок на своей кухне: как она сонная, томная садится за стол, наливает кофе, тянется за сахарницей…
И попадает в чашку свисающим рукавом его любимой рубашки. Гарри фыркнул. Кто объяснит, почему они наутро так любят напяливать вещи парня? Хоть дерись за свою одежду. Не жалко, конечно, но если следы зубной пасты ещё можно убрать чарами, то с запахом духов, впитавшимся в ткань, ничего не поделаешь. Дурацкая привычка.
- Кажется, я не романтик, – оповестил он сидящую на люстре Элоизу. Та предсказуемо промолчала. – Нечуткий болван. Циник.
Элоиза спикировала ему на плечо и ущипнула за ухо – осторожно, не как всегда. На её языке это означало: «Что за чушь ты несёшь? Ты в порядке?» Гарри ласково улыбнулся и потянулся за совиным кормом.