Последняя Империя - Сартинов Евгений Петрович. Страница 88

Завтрак, как всегда, состоял из ячменной лепешки напополам с просом, макаемой в общее блюдо с кульбой, острого соуса из зерен горчицы и ароматных трав. Все это запили кишром, напитком из шелухи кофейных зерен, после чего отец сказал:

— Хаким сегодня не пойдет пасти коз, этим займется Али. Хусейн, тот баран с белым ухом еще хромает?

— Да, отец.

— Тогда оставь его дома.

Больше он ничего не добавил, и Хаким, проводив младшего брата до ворот, несколько минут бестолково торчал во дворе, пока отец, выглянув из дверей хлева, не позвал его взмахом руки.

— Помоги мне вытащить его во двор, — велел он сыну, показывая на оставшегося в хлеву барана с белым ухом.

Ахмед с десяти лет сильно хромал, упав со скалы при поисках потерявшегося козленка, но это не помешало ему обзавестись большим семейством и уважением среди своего племени. Но эта же хромота не позволила ему стать более богатым и зажиточным.

Белоухий явно чувствовал, какая ему предназначена роль, и Хакиму пришлось потрудиться, чтобы выволочь его во двор. Здесь отец прочитал над животным соответствующую ритуалу молитву и перерезал барану горло. За этими хлопотами из окон дома наблюдали все три сестры Хакима, оживленно и радостно переговариваясь между собой. Мясо достаточно редко бывало на столе семейства, и заклание белоухого барана предсказывало предстоящий праздник.

Лишь к двум часам дня произошло то, чего так ждали все в доме Ахмеда. Во двор усадьбы въехали трое — рослый, красивый мужчина лет сорока на великолепном арабском жеребце, грузный старик на черном муле и молодой молла на осле, в зеленой чалме хаджи. Если первые двое были одеты как типичные йеменцы, то у моллы и черты лица, и одежда выдавали явно инородное происхождение. Как раз молла меньше всего волновал Хакима. Он не мог оторвать глаз от жеребца главного гостя, да и от него самого. Саид аль-Аттар был владельцем участка, на котором трудилась семья Ахмеда. Сам он жил в древней столице Йемена, Сане, и свой родной дом, расположенный в двух километрах от жилья Ахмеда, посещал не часто. До него от столицы он добирался на комфортабельном автомобиле, а оттуда уже приходилось ехать вот так, верхом, ведь нормальных дорог в этой гористой местности не было.

Пока гости обменивались традиционными любезностями с хозяином дома, Хаким рассмотрел роскошный наряд Саида. На госте была надета белоснежная фута — короткая мужская юбка, на плечах был повязан белоснежный плащ, перехваченный на талии широким зеленым поясом с богатой серебряной росшитью, на голове зеленый тюрбан. Но самое главное, за поясом аль-Саттара виднелась богатейшая джамбия, длинный кинжал с серебряной рукоятью. Это было не просто холодное оружие, а знак избранности, знатности. Носить джамбию имели право только сайиды, йеменские аристократы, многочисленные потомки младшего внука Мухаммеда, Хусейна. Величина и богатство отделки джамбии многое говорили о знатности и богатстве его владельца. Хаким первый раз видел такую длинную джамбию, практически это был небольшой меч с золотой рукоятью.

Через час после сытного обеда, когда подали блюдо с листами ката, начался главный разговор.

— Ну что скажешь, уважаемый, как ты решил со своим сыном? — спросил аль-Саттар хозяина дома.

— Но почему именно мой сын должен покинуть свой дом? — в ответ сдвинул брови Ахмед.

— Этим мы оказали тебе большую честь, — вкрадчиво, с характерным иноземным говором начал говорить молла. Он только недавно, год назад, окончил медресе в иранском городе Куме, святом для шиитов городе. Его поддержал толстый человек с кривой серебряной джамбией за поясом. Это был ростовщик Фарук, главный держатель многочисленных долгов семейства Ахмеда.

— Да, джихад — дело святое, и, предоставляя тебе право отправить сына на войну с неверными, мы оказываем тебе большую услугу. Конечно, я мог бы отправить и одного из своих пятерых сыновей, но прежде всего я подумал о тебе.

— Хаким у меня самый старший, он мне опора, — продолжал упорствовать Ахмед. — Без него мне будет трудно управляться с хозяйством. Али нет и тринадцати, остальные еще младше.

— Не бойся, мы тебе возместим часть убытков, — пообещал аль-Саттар. — Я уменьшаю твою часть оброка на этот год наполовину.

— А я прощаю тебе долг в тридцать франси. Кроме того, я жертвую тебе вот эти пять франси на сборы твоего сына в дорогу.

Фарук с трудом перегнулся и положил на дастархан пять больших серебряных монет позапрошлого века с почти стершимся профилем женщины с высокомерно оттопыренной нижней губой. Несмотря на засилье во всем мире долларов, марок и йен, серебряные таллеры восемнадцатого века австрийской императрицы Марии-Терезии еще имели хождение в горных районах Йемена. Пастухи интуитивно не доверяли бумажкам и предпочитали иметь в заначке полновесное, проверенное веками серебро.

Этот аргумент переломил сомнения Ахмеда.

— Хорошо, я согласен.

Хаким слышал каждое слово этого разговора. Прижавшись к стене рядом с дверным проемом, он кусал себе губы от нетерпения. Он уже представлял себя одетым точно так же, как аль-Саттар, на белоснежном скакуне летящим на неверных с острой саблей в руке.

— Хаким! — услышал он голос отца.

Войдя в комнату, он почтительно склонился в поклоне. Все трое гостей оценивающе оглядели юношу, высокого, худощавого, с тонкими, типично йеменскими чертами лица.

— Несколько суховат, — пробормотал молла.

— Ничего, там из него быстро сделают мужчину, — пообещал ростовщик.

— Готовься в дорогу, — подвел итог разговору отец.

Спустя два месяца Хаким вместе с тридцатью подростками примерно одного возраста ехал в междугороднем автобусе через Иорданию в Палестину. Позади был лагерь подготовки в пустыне Саудовской Аравии. За это время их обучали стрелять, разбирать и собирать оружие, метать гранаты, ставить мины, обращаться с тротилом и пластитом. Два подростка из Туниса подорвались на неудачно собранном фугасе, но молла-инструктор объяснил всем остальным, что души этих двоих несчастных уже попали в рай, и туда же попадут все души вступивших на священную тропу джихада. Тот же молла после практических занятий толковал им коран, вдалбливая идеи святого откровения пророка Мухаммеда.

Хаким покосился на своего соседа, тот спал, смешно оттопырив толстые губы. Хаким поморщился. Юсуф хоть и был, как и он, йеменцем, но жил на побережье, в районе Ходейды, и, подобно многим жителям этого района, имел в крови достаточно примеси африканских предков. С малых лет в голову Хакима вдолбили, что жители равнин — более низшая каста по сравнению с ними, горцами, истинными и избранными сынами аллаха. Кроме того, Юсуф был суннитом шафиитского толка, а значит, и молился пять раз в день, а не три, как Хаким. Но судьба словно нарочно сводила Хакима с чересчур смуглым толстогубым парнем. Роста они были одинакового и в строю стояли рядом, их постели также находились рядом, вот и сейчас их невольно посадили вместе.

Довезли их до палестинского города Хеврона, по узким старинным улочкам громоздкий автобус проехать не смог, и с полкилометра парни шли друг за другом, разглядывая новый для себя город и редких в час жаркого полдня — сиесты жителей. Наконец около большого здания медресе провожатый велел своим подопечным остановиться и выстроиться в две шеренги, а сам исчез внутри дома. Минут через пять он вышел, почтительно пригибаясь перед невысоким, седобородым арабом в военной форме со знаками отличия генерала на погонах. Неодобрительно осмотрев аморфную массу новобранцев, генерал хриплым голосом скомандовал:

— Смирно!

Пройдясь вдоль строя, он осмотрел пополнение и, вернувшись на крыльцо, обратился к новичкам с короткой речью:

— Отныне вы воины священного джихада. Основные ваши обязанности — выполнять все мои указания и думать только о священном долге перед пророком. Размещаетесь на втором этаже, ваш командир — Махмуд, — он показал рукой на их провожатого.

Весь второй этаж медресе оказался чем-то вроде общежития. Десятки тонких матрасов аккуратно были сложены вдоль стен. Махмуд показал рукой в один из углов и приказал новичкам сложить свои вещи туда. После этого все спустились вниз, юношей накормили шурпой с мясом, потом снова загнали на второй этаж и длиннобородый мулла часа два толковал им Коран. Уставшие после длительной дороги, они плохо понимали смысл цветистых высказываний пророка и откровенно клевали носом.