Последняя Империя - Сартинов Евгений Петрович. Страница 90

— Вам хорошо так говорить, вы обеспечиваете себя нефтью сами. От этого эмбарго Россия только выиграет.

— К сожалению, нет. Мы не обеспечиваем себя продуктами питания и ширпотреба, так что рост цен за импорт съест весь доход за нефть без остатка.

— Значит, нужно как-то с этим бороться.

Сизов уклончиво пожал плечами.

— У вас более устойчивые позиции и среди арабов, и среди евреев. К тому же США всегда болезненно относились к нашему присутствию на Ближнем Востоке.

— Времена меняются. У вас традиционно хорошие отношения с Палестиной и Сирией. Попробуйте воздействовать через них.

— Хорошо, у нас есть кое-какие наметки по этому поводу. Но без подвижек со стороны Израиля никакой прогресс невозможен.

Обсуждение всех проблем заняло более шести часов. Лишь после этого, в самом конце разговора, Сизов сказал:

— И все-таки это удивительно, что они договорились. Такие разные страны, амбиции. Многие из них просто ненавидят друг друга: Иран и Ирак, Ирак и Кувейт, Сирия и Саудовская Аравия.

— Вы заметили, что после прихода Мухаммеда к власти в десяти мусульманских странах сменились лидеры? — спросил Маккреди. — Причем многие из них погибли при загадочных обстоятельствах.

— Вы думаете, это дело рук мусульманских фанатиков?

— Да. У них есть такой Ахмед Абд аль-Кадир, глава саудовской разведки. Причем сам он иорданец, редкий случай. Человек, предельно преданный Мухаммеду. Вот он и заправляет всеми тайными операциями в мусульманских странах. Надо отдать ему должное, проводит он их эффективно, быстро и без большого шума.

— Ну, я думаю, у вас там хорошие связи, раз вы узнали даже про это.

— Это не мы, это «Моссад». Наше ЦРУ прошляпило ситуацию. Они не заметят, даже если их невзначай и кастрируют.

— Тогда поручите вашим израильским друзьям убрать и самого Мухаммеда.

Президент быстро взглянул на своего собеседника.

"Уже работают", — понял Сизов.

— Интересное предложение, — согласился Маккреди.

Уже оставшись наедине со своими помощниками, президент ослабил галстук и признался:

— Кое о чем мне с Сизовым даже легче говорить, чем с главами западных стран или с собственными конгрессменами. По крайней мне, он не лицемерит и называет дерьмо дерьмом, а не потенциальным удобрением.

Через три месяца, в священный для мусульман месяц рамадан, в Мекке, во дворе мечети Масджид аль-Харам, происходило обычное для этого времени столпотворение. Как всегда, три миллиона паломников со всех обитаемых континентов мира съехались, чтобы совершить хадж. Посетив в Медине могилу пророка и испив воды из священного источника Замзам, сотни тысяч людей всех цветов кожи теперь кружились в мерном круговороте вокруг Каабы, большого здания в виде куба со вделанным в одну из стен священным Черным камнем.

Ибрагим аль-Али, паломник из Англии, чувствовал сильную усталость, незаметно накопившуюся за дни хаджа. По заведенному еще пророком обычаю он должен был пройти семь раз вокруг Каабы по огромному двору внутри самой почитаемой мусульманами мечети. Правоверные мусульмане как вода в море вливались в этот людской круговорот и, совершив положенное — прикоснувшись к священному Черному камню, покидали мечеть.

Ибрагим совершал уже десятый круг, но это не было признаком особого религиозного рвения. На самом деле его звали Авраам бен Шарон, и был он вовсе не арабом, а евреем, агентом спецподразделения "Мицвах элохим" израильской разведки. В Англию его забросили три года назад, и он даже не думал, что все это будет только для того, чтобы теперь, сегодня, попасть во внутренний двор мечети в одно время с королем саудитов. Увы, сейчас Ибрагим был готов впасть в отчаяние. Сегодня был последний день месяца рамадан, а король так и не появился в Мекке, хотя «Моссад» знала, что в последние семь лет Мухаммед ни разу не пропустил хаджа. Именно поэтому под ритуальным ихрамом, двумя кусками несшитой белой материи, одетой на тело Ибрагима, к бедру его был приклеен скотчем небольшой плоский стилет, толщиной всего два миллиметра, но достаточно острый, чтобы разом покончить с основной угрозой еврейской нации.

Еще через час Ибрагиму показалось, что у него скоро откажут ноги. Жара разыгралась не на шутку. Несмотря на осень, температура достигала тридцати градусов, и запах пота от сотен тысяч людей постепенно сконцентрировался до удушающей кондиции. Однотонное бормотание голосов, шарканье ног в однообразных, неудобных сандалиях, толчки в спину и плечи слились для Ибрагима в одно целое, неразъединимое кольцо. Он уже плохо понимал, где находится, зачем он здесь. В чувство его привел какой-то сдавленный хрип и шум за спиной. Обернувшись, Ибрагим увидел старика с побагровевшим лицом, изо рта его шла пена, глаза закатились, и если бы не руки его соседей, он непременно бы упал на землю. Ибрагим учился на медика, и мгновенно поставил свой диагноз — инфаркт. Два выросших как из-под земли саудовских полицейских в белых чалмах поволокли несчастного в сторону, с трудом пробиваясь сквозь плотную толпу.

— Повезло ему, умер на святой земле, — пробормотал сзади чей-то голос, и, обернувшись, Ибрагим увидел в глазах высокого, сухопарого мужчины лет сорока явно читаемую зависть.

"Фанатики, животные", — подумал Ибрагим, и чувство ненависти переполнило его душу. На самом деле он и сам являлся фанатиком. Его отец был ребе одной из самых ортодоксальной ветви иудаизма, хасидов. С малых лет он вдолбил младшему сыну безмерную веру в избранность своего народа.

— Яхве пообещал нам эту землю, и он держал слово до тех пор, пока мы держали свое слово почитать его заповеди, — говорил он. — Когда же иудейский народ отступил от своих канонов, Бог рассеял евреев по всему миру, как пыль на ветру. Но именно его гнев заставил наш народ возродиться. На чужбине мы жили только мечтой о воссоздании святого Израиля. Теперь же, когда мы вернулись к истинным истокам своей веры, Яхве вернул нам Израиль. Нам осталось только до конца выполнять свой долг, и тогда свершится все, что обещал Господь Моисею. Во имя существования Израиля только и стоит жить и умереть на этом свете.

С шести лет Авраама воспитывали в специальной скаутской школе при синагоге, а уже в четырнадцать после тщательного отбора он был призван в ряды самых избранных бойцов «Моссада», спецподразделения "Мицвах элохим" — "Гнев Божий", созданного для уничтожения лидеров арабских экстремистских организаций. Три года его обучали быть мусульманином, заставляли учить молитвы и обряды мусульман, в то же время безмерно накачивая идеями о его будущей священной миссии.

Воспоминания Ибрагима оборвал легкий шум, прорезавшийся сквозь монотонное бормотание молитвы.

— Король, король, Мухаммед! — приглушенно донеслось до ушей иудея. Сердце его забилось сильней, он приподнялся на цыпочки, вытянул вверх голову и сразу увидел в каких-то пятидесяти метрах от себя, у одного из входов в мечеть, знакомый, неповторимый профиль саудовского короля. Этот орлиный нос, впалые щеки, маленькую нижнюю челюсть с редкой, щетинистой бородой Ибрагим не мог спутать ни с кем. Со смирением истинного мусульманина Мухаммед пристроился к крайнему кругу бесконечного людского круговорота. В своем белом ихраме, с непокрытой головой, он ничем не отличался от остальных паломников, и если бы не белый шрам на затылке под коротко стрижеными волосами, след давнего покушения одного безумного шиита, Ибрагим бы непременно потерял его из виду.

Первым желанием юноши было побыстрее прорваться поближе к своей жертве. Расстояние между ними казалось совсем небольшим, но короля и его убийцу разделяло очень много людей. Все определял общий ритм вращения вокруг Каабы, и начать продираться сквозь эту толпу значило непременно привлечь к себе внимание и выдать свои намерения с головой.

Ибрагиму пришлось смириться и постепенно, по шагу, двигаться к жертве. С каждым пройденным кругом король и его свита сужали круги, неминуемо приближаясь к Каабе. На седьмом круге, уже в двадцати метрах от священной реликвии мусульман, Ибрагим наконец вплотную приблизился к Мухаммеду. Он видел его тонкую шею, этот белый, поперечный след на затылке, слышал его дыхание, даже чувствовал запах пота саудовского монарха. Видел, чувствовал и… не мог поднять руку, сделать то, что должен был сделать. Руки словно онемели и не слушались его.