Корабль - Брандхорст Андреас. Страница 24

– Зачем ей это? – спросил пораженный Адам. – Ведь она получила бессмертие от вас в подарок.

– За эти годы мы говорили о многом, Адам, – сказал Бартоломеус. – Но не обо всем. Некоторые бессмертные борются против нас.

– Почему они это делают?

– Люди – эмоциональные существа, – ответил Бартоломеус. – Иногда они поступают иррационально. Вероятно, группа «Утренняя Заря» настроена против нас, потому что они… чувствуют себя защищенными. Наши брутеры производят для людей все, сервомеханизмы всегда к услугам. Люди могут посвящать свою долгую жизнь вещам, которые для них что-то значат. И все же… этого им недостаточно. Они хотят большего, не зная, что значит это большее. Они чувствуют себя ограниченными, хотя мы не устанавливали границ. Наверное, иногда людям нужно иметь то, против чего можно восстать. Мы относимся к этому с пониманием. До тех пор, пока это не влияет на нашу эффективность.

– Вы разговаривали с Эвелин?

Адам ощутил беспокойство, которое почти сразу пропало. Как это глупо – проявлять беспокойство. Кластер желает добра всем людям, даже невеждам.

– Да, и мы просили ее не беспокоить тебя, – ответил Бартоломеус. – Ты важен для нас, Адам. Ты нужен нам. Мы не хотим, чтобы Говорящие с Разумом были настроены против нас.

Он остановился между двумя деревьями, в узкой полоске солнечного света среди их теней.

– Мне нужно ехать. Взять тебя с собой? – Бартоломеус указал на транспорт, стоявший примерно в двадцати метрах, рядом с палаццо – домом с безупречным фасадом.

– Я должен сейчас вернуться?

– Не обязательно. Можешь решить сам.

– Тогда я бы хотел ненадолго остаться здесь, погулять по Вечному городу, – сказал Адам. – Я вызову транспорт, если понадобится.

Адам бродил по пустынным улицам и тихим площадям. Сперва он думал о разговоре с Бартоломеусом, но ощущения ему не нравились, и он прекратил думать об этом, запросив из базы данных информацию о Риме.

Он представлял город полным людей, которые поколениями здесь рождались, жили и умирали. Он представлял, как они улыбались, плакали, ненавидели. Теперь здесь была не только летняя жара, но и грозная тишина. Не видно ни одного жужжащего или зудящего насекомого, лишь ветер, гудящий над парками и домами. Время от времени старик встречал сервомеханизмы, плавающие на гравитационных подушках, автоматические системы полива, ждущие появления растений, роботов, проверяющих состояние зданий и обновляющих на них краску. На столь маленьком пространстве жило почти три миллиона человек!

Они могли задохнуться. Сегодня на планете четыре миллиона человек, и если ты хочешь, то можешь тысячи лет прожить в одиночестве.

Город показался Адаму впечатляющим, но он был мертв, как и жители, когда-то его населявшие. Все было слишком прилизанным, слишком чистым, лишенным жизненного хаоса. Нигде с фасадов зданий в романском стиле не осыпалась краска, казалось, будто они только что построены. Это были самые старые дома, остатки прокогнитивной эпохи с большой историей, но их поглотил перфекционизм. Между ними не росло ни одного кустика, не лежало ни одного большого камня, который мог быть частью древних руин. Когда Адам поменял настройки визуальных датчиков, он увидел, что защитная пленка лежит не только на руинах и на зданиях, но и на брусчатке улиц и переулков: Рим спал, накрытый тонким прозрачным одеялом, защищающим его от ветра и непогоды.

Адам остановился на одной из площадей, и историческая база данных сказала ему, что она называется площадью Святого Петра. Здесь стоял обелиск с непонятными надписями, который был старше самого Рима. Историческая база фактотума сообщила, что это обелиск из Египта и, предположительно, он был воздвигнут в честь местного короля – фараона, жившего за полторы тысячи лет до расцвета Рима. Другой правитель Рима привез его сюда, и с тех пор, уже почти восемь тысяч лет, обелиск стоит на этом месте. Адам медленно повернулся и, куда бы он ни смотрел, везде видел пропасть времен. Собственная жизнь, обреченная на смерть, казалась ему ничтожной и ничего не значащей по сравнению со столетиями и тысячелетиями, прошедшими здесь и оставившими такой след.

Адам обошел обелиск, рассматривая это завещание прошлого со всех сторон и размышляя, сколько еще он будет здесь стоять.

«Возможно, он переживет многих бессмертных, – думал Адам. – Они, конечно, не стареют и не болеют, но не защищены от несчастных случаев и иногда от… самоубийства. Потому что устают от течения времени. Или им становится любопытно, что такое смерть».

Наконец Адам пошел дальше, в направлении лютеранской базилики на другой стороне площади.

«Религиозное здание», – думал Адам, смотря на колонны, и вновь вспомнил Эвелин и другую базилику, собор, находившийся в не столь хорошем состоянии, как этот. Машины говорили с ней. Он не должен больше ее видеть или когда-либо разговаривать. Адаму стало грустно, и несколько секунд он даже сопротивлялся работе эмоционального фильтра. На вид Эвелин тридцать лет, но она бессмертная и, наверное, намного старше Адама. Однако в ней было нечто, вызвавшее у Говорящего с Разумом глубоко спрятанные родительские чувства. «Отцовский инстинкт», – подумал он и отбросил мысль как абсурдную. От нее исходило какое-то очарование, это было то, что могло наполнить его жизнь, придать ей смысл. Вместе с Ребеккой они пытались зачать ребенка еще до тридцатилетия, не подозревая о том, что смертны, пытались и после. Как и многие другие, пара была бесстрашной. Все дело в омега-факторе – генетической мутации, с которой машины так и не могут справиться. А Эвелин верит, что никакого омега-фактора не существует.

Внезапно внимание Адама привлекло движение в тени между колоннами базилики. Там стоял ребенок. Именно ребенок. Старик еще раз перепроверил – ошибки быть не может. Он нажал на кнопку перезагрузки и снова увидел его. Ребенок. Мальчик примерно десяти лет в шортах и футболке. Он помахал рукой, отошел и скрылся в соборе. Адам последовал за ним.

Внутри старика все похолодело. Датчики окружающей среды уловили холод и передали информацию о нем в центр восприятия фактотума. В отличие от мобилизатора в нем все ощущения заменялись на информацию и данные. Именно поэтому, находясь на Земле, Адам предпочитал использовать мобилизатор. Пока Адам шел по среднему нефу, по белому мраморному полу с изображением черных крестов и квадратов, казалось, сервомоторы жужжали сильнее, чем обычно. Свет проникал в помещение через высокие окна, оттеняя позолоту на потолке, скульптурах и картинах. Среди них старик искал изображение Адама и Евы в сопровождении злой змеи. Впереди, в окружении розово-красных колонн, находился алтарь. Его едва можно было разглядеть в темноте, солнечный свет из окна не дотягивался сюда. Стояла абсолютная тишина без малейшего шороха.

– Кто здесь? – спросил Адам.

Ему никто не ответил, и он стал приближаться к алтарю, размышляя об усилиях, которые прилагали люди, строя и украшая собор. Множество скульптур и картин, созданных талантливыми художниками, фрески на потолке, неф, колонны… Как Алам понял из исторической базы данных, собор символизировал величие бога, которому здесь когда-то поклонялись. Этот собор не случайно создали именно смертные: таким образом они пытались оставить свое имя в вечности.

Справа что-то пошевелилось.

Адам остановился и посмотрел направо. Там, прячась за белой статуей, стоял мальчик. Адам удивленно смотрел на него. Десятилетний мальчик в мире, где рождается не более ста детей. Один стоял сейчас перед ним и махал рукой.

Адам приблизился к мальчику.

– Кто вы? – спросил он. – Вы Говорящий с Разумом по имени Адам?

– Да. А ты?

– Я обещал ей не называть своего имени. Опасаюсь за свою жизнь.

– Кому – ей?

– Женщине. Она дала мне это для вас, – мальчик протянул Адаму листочек и сигнальный значок. – Вы посещали другие миры?

– Да, – ответил Адам, вглядываясь в листок. Неужели это бумага?

– А сколько?