На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина. Страница 121

Просто пережить.

Когда Лена зашла в кухню, вернув собак в вольер после прогулки, то обнаружила, что несмотря на ранний час, там уже сидит за столом Биргит, сложив руки перед собой на дубовой столешнице. Она посмотрела внимательно на Лену, окинув ее напряженным взглядом с ног до головы, и как-то хищно усмехнулась.

— Доброе утро, фрау Биргит, — поспешила произнести Лена, сбрасывая с плеч пальто, чтобы поскорее убрать его в шкаф. Ей показалось, что шерстяная ткань до сих пор хранит запах одеколона Рихарда, и она с трудом удержалась, чтобы не вдохнуть еще раз этот аромат, прежде чем время развеет тот без следа.

— Я выгуливала собак, — проговорила Лена, расправляя подол фартука, который слегка измялся под пальто. — Они скулили всю ночь, мешали спать господину Иоганну, и тот попросил выйти с ними раньше.

Показалось ли ей, или немка действительно вздрогнула при этих словах и посмотрела на Лену с мукой и болью в глазах? Но если и было что-то в ее взгляде, то быстро исчезло, уступая место привычной холодности и злобе.

— Можешь лгать кому угодно, но только не мне! — хлестнула Биргит словами. — Я за километр чую грех, которым от тебя несет, как от свиньи испражнениями. Ты просто дура, раз позволила этому польскому выродку уложить тебя в постель. Очередной брюхатой русской в этом доме не будет. Сразу же поедешь в лагерь!

Лена почувствовала острый приступ неприязни к немке и возмущение из-за ее предположения. Поспешила опустить взгляд, но было слишком поздно. Та поняла, что промахнулась в своих догадках. И добавила не менее зло:

— Если я узнаю, что ты нарушаешь закон о чистоте арийской крови, я с огромным удовольствием сдам тебя гестапо. Как ты только осмелилась, русская дрянь?!

— Я гуляла с собаками, фрау Биргит, — повторила Лена, поднимая голову и смело выдерживая пытливый взгляд немки. — Я не встречала никогда и никого из немцев в парке. Все местные знают, что это владения семьи фон Ренбек.

Фрау Биргит поджала губы и промолчала в ответ на это. Только сжала еще сильнее руки, так что побелели пальцы. Лена смотрела на нее и пыталась разгадать, что за мысли ходят в аккуратно уложенной голове немки, сидящей напротив.

— Мы обе знаем, что ты лжешь, — наконец произнесла Биргит твердо. — Русские все такие — лицемерные лживые твари. Ты можешь обмануть господина Ханке, но меня тебе не провести. Видит Бог, я никогда не сомневалась в решениях фюрера и нашей партии, но русских не следовало подпускать так близко. Это словно пускать бродячую псину в собачий питомник. Да не просто бродячую, а бешеную. Ты ведь знаешь, как следует поступать с бешеными собаками, да? Их нужно отстреливать, чтобы не заразили остальных. Так и вы, русские… Вы несете только зло, и, как любое зло, вас нужно уничтожить. В зародыше матери. Под самый корень…

Ее голос оборвался вдруг и превратился в злобное шипение. На бледном как мел лице алели заостренные, как у ведьмы, скулы. Губы изогнулись криво. Никогда еще Биргит не напоминала Лене так сильно опасную змею, как в эти минуты. Ей пришлось собрать все свои силы, чтобы сохранить хладнокровие при виде этой ничем неприкрытой ненависти.

— Если ты думаешь, что в отсутствие госпожи баронессы ты можешь выглядеть неопрятно, ты ошибаешься, — проговорила спустя некоторое время, совладав с собой, Биргит. Она снова была отстраненной и холодной, принимая привычный Лене вид. — Ступай к себе и отутюжь хорошенько фартук, Лена. Если ты не сделаешь это за минуту, я накажу тебя. Ты служанка в доме Розенбург, ты принадлежишь этому дому и должна выглядеть ему под стать. Я не я, но выбью из тебя эту азиатскую неряшливость и расхлябанность. А если нет… Что ж, в последнее время недостатка в русских нет. Самое сложное найти среди них настоящего работящего человека, а не ленивое животное.

Сохранить хладнокровие при этих словах было очень сложно. Лене пришлось впиться ногтями в кожу ладони, чтобы не выдать своей ненависти к Биргит. Каким-то шестым чувством она понимала, что немка только и ждет этого. Одного лишь проступка. Единственной ошибки или промаха, который можно будет обернуть против Лены. Биргит буквально жаждала крови, и это желание читалось в ее глазах без труда.

— Где ты была? — обрушилась на Лену с вопросами Катя, едва та поднялась, запыхавшись на третий этаж, чтобы привести себя в порядок. — Немка прискакала ни свет ни заря, злая як черт. Не будет нам теперича жизни с тобой тута.

И поймав вопросительный взгляд Лены, Катерина прошептала возбужденно:

— Ейный сынку сгинул. Урсула сказала, что его наши партизаны взяли вместе с отрядом, когда прикатили в одну из деревень. Всех постреляли как собак. И то верно — собаке собачья смерть!..

В ответ Лена только крепко сжала руку Кати, обеспокоенно на нее взглянув. Теперь им следовало быть еще осторожнее в Розенбурге. Биргит жаждала мести, и она не успокоится, пока не получит желаемого. Кровь за кровь.

И невольно подумала о том, что Рихард был прав, когда говорил о том, что может случиться после возможного поражения под Сталинградом. Если Красная армия возьмет верх в этом сражении, рядом с ними будет не одна немка, чья ненависть возрастет стократно. Их будут десятки в окрестностях, ведь один из батальонов, окруженных под Сталинградом, набирался из местных мужчин. Лена знала об этом от Айке и Урсулы.

Но ей не было страшно. Даже ничего не дрогнуло внутри при этой мысли. Пусть будет так! Пусть они все сгинут в русском окружении до одного, даже если при этом самой Лене станет намного хуже! Пусть Советы разобьют нацистов в пух и прах!

Глава 25

То, чего так жаждала Лена, свершилось. В середине января пришла новость о разгроме немецких войск под Сталинградом. В феврале Паулюс сдался в плен с остатками своей замерзающей армии, и по Германии прокатился тихий ропот недовольства и возмущения. Кто-то говорил, что русская кампания стоила стране огромных жертв и усилий, как Иоганн. Кто-то тихо скорбел по погибшим и попавшим в плен, уже заранее их хороня, как Айке, потерявшая под Сталинградом без вести сразу двух сыновей. Лена искренне сочувствовала ей как матери и пыталась ободрить ее, утверждая, что Советы не убивают пленных, и если сыновья Айке попали в плен, а не сгинули в степях, то есть шанс увидеть их живыми после войны.

— Что ты слушаешь ее, Айке? — зло обрывала тут же Урсула. — Все знают, что русские не подписали конвенцию [56]. И значит, они будут убивать наших мужчин, моря их голодом и холодом.

— Как это делаете вы, немцы? — не сдержалась Лена. — Мы не такие звери…

И тут же щеку обожгло ударом незаметно вошедшей в кухню Биргит. Пощечина была настолько сильна, что краснота не сходила с кожи Лены пару часов.

— Не забывайся, русская, — произнесла Биргит хлестко.

О, как же ненавидела эту злобную немку Лена! Казалось, что предела этой ненависти и быть не может. Было удивительно, как эта женщина могла произвести на свет настолько разных сыновей.

Если темно-русый Клаус казался ее истинным продолжением, то светловолосый Руди разительно отличался от матери. «Маленький немецкий рыцарь», называла его шутливо Айке, и Лена признавала верность этих слов. Когда Руди бывал в Розенбурге, то всегда держался вежливо и по-доброму со слугами, не делая различия по национальности. Он часто приходил после школы, но не только обедал в кухне или болтался во дворе, гоняя мяч.

Руди частенько помогал Айке и девушкам — то воды принести, то дров из сарая, то корзину с мокрым бельем. Чаще всего он крутился около Лены, с которой сперва несмело, а затем все более открыто разговаривал о прочитанных книгах, о школьных буднях, а иногда о России. Мальчик как-то осмелел и признался Лене, что не хочет быть солдатом, как мечтает его мать, а желает стать путешественником, побывать в разных уголках Земли и, если повезет, открыть новые еще неизведанные места. Его героями были Эрнст Шефер, Эрих фон Дригальский, Меркель Вилли, Свен Гедин. Он обожал географию и надеялся поступить в университет, чтобы самому увидеть все то, что видели знаменитые исследователи. Лена не могла не удивляться всякий раз, когда слушала с каким возбуждением Руди рассказывает о своих мечтах, тому, насколько он был непохож на своих ровесников, носящих форму Гитлерюгенда.