На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина. Страница 67

— Иногда ты меня пугаешь до чертиков, — произнес Иоганн медленно. — Если бы я до того не просмотрел газету, я бы подумал, что случилось ужасное.

Только при этих словах тугая спираль страха ослабила свое давление на сердце Лены. Он жив и здоров! С ним ничего не случилось во время этой атаки на позиции немцев во Франции.

— Будь проклята эта война! — бросила в сердцах баронесса. — Она сведет меня с ума! Ты мог бы попросить Геринга, чтобы Ритци служил в Германии, а не на рубежах.

— Анне, мы столько раз это обсуждали. Если Фалько и перевести в Германию, то он не станет в должность инструктора. А быть испытателем новых моделей… Нет, я бы не желал того для Фалько! Вспомни письмо от Шенбергов. Гуго цу Виндиш-Грец только-только схоронен, а кем он был? Наверное, Леонтина [29] тоже желала, чтобы он держался подальше от фронта. Ты желаешь такого же для нашего мальчика?

— Ненавижу эти мерзкие машины! — проговорила баронесса в ответ. — И всегда ненавидела. С тех самых пор, как… О, Ханке, когда закончится эта проклятая война?! Только и получаешь письма о том, что кто-то погиб.

Иоганн только грустно улыбнулся в ответ и продолжил просматривать с явным любопытством письма, которые Руди принес с почты. С недавних пор он так ждал прихода почты, что Лена стала гадать, о кого он ждет весточки с таким нетерпением. И однажды эта загадка открылась, вызвав в девушке очередное душевное смятение.

— Ты когда-нибудь любила, Воробушек? — спросил Иоганн во время одной из прогулок с собаками по парку. Жара немного спала, и в тени деревьев уже даже было немного прохладно, что было неудивительно для конца августа. Лена, толкающая коляску по аллее, даже сбилась немного с шага при этом вопросе. И не могла не взглянуть в сторону блестящей на солнце поверхности озера вдали.

Прохлада воды на коже. Брызги, сверкающие бриллиантами под солнечными лучами. Крепкие руки на теле. Запах его кожи.

И только после пришло воспоминание о Коте. О его темных глазах. О дразнящих нотках в голосе. О сладости яблока, вкус которого в последнее время так напоминал Лене о прошлом.

— О чем я спрашиваю? Ты так молода! — похлопал по ее руке Иоганн, сам себе отвечая на вопрос. — Но все равно… Ты веришь, что люди могут быть предназначены судьбой друг другу, как половинки одного целого?

— Я не знаю, господин Ханке, — уклончиво ответила Лена. — Я никогда не думала об этом. Но мне бы хотелось верить, что все равно когда-нибудь судьба сведет снова любимых и близких. Несмотря на все препятствия.

— Ты о маме, Воробушек?

— О маме, и о Коле, моем брате. Я до сих пор не знаю, что с ним. Стараюсь не думать о нем. Как и о Коте.

— Котя — это тоже брат?

— Нет, Котя — это лучший друг моего брата. И мой. Мой друг тоже. Мы выросли вместе в Минске. Котя мне как… как брат, — сказала и сама смутилась фальши, которая прозвучала в голосе в этот момент. Иоганн тоже расслышал ее. Похлопал снова Лену по руке.

— А знаешь, Войтек в тебя влюблен. Выходит, что у него никаких шансов. Бедняга!

— Войтек — просто мой хороший друг, — возразила Лена, и Иоганн поспешил с ней согласиться, обернувшись к ней со странной хитрой улыбкой на губах.

Тем же днем привезли почту, которая снова не принесла немцу ожидаемого письма. Но зато пришла с другими радостными вестями — несколько слов телеграммы сообщали, что за бои над побережьем у Дьеппа Рихард получал очередную награду.

— Крест с дубовыми листьями! — баронесса не скрывала своего восторга. Даже бросила сборы на свадьбу, на которую должна была отбыть следующим утром из Розенбурга. — Биргит! Собери всю прислугу в Большой гостиной. И принесите игристого вина! Мы будем пить в честь Ритци!

В Большой гостиной собрали слуг неспроста. Именно в ней висел портрет фюрера, под которым и встала баронесса, подняв бокал с шампанским.

— Берите-берите! Лена, переведи остальным, чтобы брали бокалы! — распорядилась хозяйка Розенбурга. — Сегодня я делюсь с вами моей огромной радостью. Мой дорогой Ритци получил очередную награду, с гордостью послужив своему Отечеству и защитив его от нападения британцев. Выпьем за моего Ритци! За силу и мощь люфтваффе! За нашего фюрера! За обер-лейтенанта Рихарда Михаэля фрайгерра фон Ренбека!

Лена застыла с бокалом в руке, не понимая, стоит ли ей пить сейчас или нет. Определенно не за силу люфтваффе, которая отняла у нее и у Леи самое дорогое. Но за Рихарда… Стоит ли ей пить за Рихарда, как это сделали растерянные Катя и Янина, явно непонимающие до конца, что здесь происходит? Она заметила краем глаза, что только Войтек отставил свой бокал нетронутым на столик у двери. Незаметно для окружающих. Пить он был явно не намерен.

А вот ей так не повезло. Когда Лена ставила свой бокал на столик рядом с бокалом поляка, заметила, что на нее взглянул сияющий от радости Иоганн. И удивилась этому легкому уколу совести, когда его улыбка чуть потускнела, и дернулся уголок его рта.

— Знаешь, — сказал расстроенный Иоганн тем же вечером, когда Лена готовила постель для него. — Я боюсь теперь, что то, что я задумал, не осуществится, старый я дурак! Есть вещи, которые сложно простить. Я понял это сегодня днем…

— Если вы о том, что было в гостиной, — попыталась оправдаться Лена. — То я могу сказать, что дело не в господине Рихарде. Я не могу пить за успехи люфтваффе. Согласитесь, это было бы очень странно с моей стороны.

— Нет, дело вовсе не в тебе, Воробушек. Я переживаю, что она тоже не ответит мне именно из-за всего остального. Не напишет.

Иоганн выглядел таким расстроенным, что Лена не смогла удержаться, чтобы не коснуться его руки успокаивающим жестом. Немец взглянул на нее и улыбнулся грустно.

— Не подашь мне альбом в синем бархате, Воробушек? — попросил он. — Хочу показать тебе фотокарточку Адели.

Имя показалось Лене знакомым, но как она ни силилась вспомнить, где могла слышать его, так и не смогла. Только спустя время, после разговора с Иоганном, вспомнила, как случайно подслушала его диалог с баронессой. Когда уже не было никаких тайн для нее.

— Сейчас покажу, — Иоганн так быстро листал страницы альбома с фотокарточками, что Лена всерьез встревожилась, что он может порвать тонкие папирусные вставки между листами с фотокарточками.

Этого альбома она не видела прежде. Он был подписан датами «1935–1940 годы», и Лена так и не смогла заставить себя прежде смотреть на карточки с изображением Рихарда в форме гитлерюгенда или люфтваффе. Теперь почему-то наоборот стало любопытно посмотреть и этот период в его жизни — учебу в школе люфтваффе и службу на фронте. Ей хотелось, чтобы Иоганн чуть помедлил, перелистывая страницы, позволил ей заглянуть в прошлое Рихарда. И ловила каждый момент, когда он делал это, словно и сам хотел взглянуть в очередной раз на племянника.

Она успела соскучиться по нему. Осознание этого пришло так неожиданно, когда Лена вглядывалась в лицо Рихарда на карточках и любовалась его фигурой и обаятельной улыбкой.

— В школе он не сразу стал одним из лучших, — заметил Иоганн ее интерес к карточке, где молодой Рихард в летном комбинезоне без знаков отличия стоял с инструктором у самолета. — Трижды садился на «живот». Приходилось возвращаться на поезде из вылетов. Злился этому невероятно. Просто нужно было забыть о страхе полета. Я так сказал ему, когда он пожаловался в очередной раз мне. И все получилось. Один из лучших в выпуске! Я так гордился своим мальчиком!

Первый боевой опыт во время гражданской войны в Испании. Лена слышала о ней, об этом противостоянии в стране Пиренейского полуострова много писали советские газеты. И летчики Красной армии тоже принимали участие в ней. «Интересно, в той войне немцы и русские воевали на одной стороне или также против друг друга?» — подумала Лена, глядя на эти карточки.

Потом боевые вылеты в Польше, Дании, Норвегии, странах Бенилюкса и Франции. Битва за Британию. Менялась география захваченных земель. Менялись значки и награды на форме. Иоганн, явно радуясь очередной возможности поговорить о Рихарде, подробно рассказывал о вылетах, как успешных, так и не очень, о ранениях, которые остались двумя нашивками на форме, и даже о катапультировании, которое однажды пришлось совершить Рихарду.