Левая рука тьмы - Ле Гуин Урсула Кребер. Страница 39

— О чем говорят в Кархиде? — говорил он, растирая ноги, которые непрестанно мучали его зудом и болью, с застенчивой терпеливой улыбкой на губах поворачивая ко мне лицо.

Как-то я сказал:

— Я знаю историю о человеке, который жил в другом мире.

— Что это за мир?

— Он как две капли воды похож на этот, только он вращается не вокруг солнца. Он крутится вокруг звезды, которую вы называете Селеми. Желтая звезда, похожая на солнце, и в этом мире, под этой звездой жил этот другой человек.

— Так гласит учение Санови, оно говорит о других мирах. Был как-то старый и сумасшедший священник Санови, который приходил к нашему Очагу, когда я был совсем маленьким, и рассказывал нам, детям, куда отправляются лжецы после смерти, и самоубийцы, и воры — вот туда мы попадем, ты и я, в одно из таких мест?

— Нет. То, что я хочу рассказать — это не мир духов. Это настоящий мир. И люди, которые живут в нем, живые, настоящие люди, вот как здесь. Но очень-очень давно они научились летать.

Асра усмехнулся.

— Конечно, не взмахивая руками. Они летали в машинах… как автомобили. — Но на орготском, в котором не было слов для понятия «летать» изложить это было трудно, самое близкое по смыслу было выражение «скользить». — Словом, они придумали машины, которые могли подниматься в воздух и скользить по нему, как сани по снегу. Со временем они научились делать так, чтобы эти машины передвигались по воздуху все дальше и всё быстрее, пока, наконец, они не стали вылетать с земли, как запущенный камень, и так они прорезали облака и воздух, пока не добирались до других миров, вращающихся вокруг своих солнц. И когда они добирались до этих миров, то они находили здесь кроме людей…

— Они скользили по воздуху?

— Может да, а может и нет… Когда они добрались до моего мира, мы уже знали, как держаться в воздухе. Но они научили нас, как добираться от одного мира до другого, хотя у нас еще не было машин для этого.

Асра был удивлен, увидев, что рассказчик превратился в действующее лицо сказки.

Меня била лихорадка и мучили боли от ран, которые причинили мне уколы в руки и в грудь, и я уж не помню, как я плел эту историю.

— Продолжай, — сказал он, стараясь уловить смысл моего рассказа. — Что еще они умели делать кроме того, чтобы передвигаться по воздуху?

— О, многое из того, что умеют люди и тут. Но они все время были в кеммере.

Он хмыкнул. Скрыть что-либо в этой жизни, конечно, было невозможно, и среди заключенных и стражников я, без сомнения, ходил под кличкой «Извращенец». Но тут, где ни у кого не было ни страстей, ни стыда, любые ненормальности можно было не принимать во внимание, и я думаю, что Асра не связал эту деталь со мной или с моими особенностями. Он рассматривал мой рассказ просто как вариации старой темы, поэтому он слегка хмыкнул и сказал:

— Все время в кеммере… Значит, это место для воздаяния? Или для наказания?

— Не знаю, Асра. А где есть такие миры?

— Нигде, дитя. Здесь мир как мир, и это все. Ты рожден в нем… и все как оно должно быть…

— Я не рожден в нем. Я пришел в него. Я избрал его.

Тишина и сумрак лежали вокруг нас. Вдали от нас по всей округе стояло такое же молчание, прерывавшееся за стенами бараков лишь тонким звуком циркулярной пилы — и ничего больше.

— Как хорошо… как хорошо, — пробормотал Асра, вздохнув, и стал растирать ноги, издавая легкие стоны, что было на него не похоже. — Никто из нас ничего не выбирает, — сказал он.

Через ночь или две он впал в кому и вскоре умер.

Я так и не узнал, за что он был послан на Добровольческую Ферму, за какую ошибку, преступление или неточность в его бумагах, а знал лишь, что он пробыл на Ферме Пулефен меньше года.

На следующий день после смерти Асры они вызвали меня на допрос, на этот раз им пришлось меня нести, и больше я ничего не помню.

14. ПОБЕГ

Когда оба, Обсле и Джегей, оставили город, а привратник у дверей Слоси отказался меня впустить, я понял, что настало время обращаться к врагам, потому что от друзей толку не было. Я пошел к Шуссгису, и мне удалось шантажом запугать его. Так как у меня не было столько денег, чтобы прямо купить его, я пустил в ход свою репутацию. Среди тех, кто был склонен к вероломству, мое имя предателя многое значило само по себе. Я сказал ему, что оказался в Оргорейне как агент фракции Благородных Кархида, которая планирует покушение на Тибе, и что он, Шуссгис, предназначен быть моим контактером с Сарфом, и если он откажется дать информацию, которая мне нужна, я сообщу своим друзьям в Эренранге, что он двойной агент на службе фракции Открытой Торговли, а это, без сомнения, дойдет и до Мишнора и до Сарфа — и этот болван поверил мне. Он тут же выложил мне то, что я хотел знать, и даже осведомился, доволен ли я.

Непосредственная опасность от рук моих друзей Обсле, Джегея и других мне не угрожала. Они обеспечили свою безопасность, принеся в жертву Посланца, и верили, что я не причиню им неприятностей. Пока я не пошел к Шуссгису, никто в Сарфе, кроме Гаума, не считал меня достойным особого внимания, но теперь они должны будут сидеть у меня на пятках. Мне же было необходимо покончить со всеми делами и скрыться от них. Так как у меня не было возможности откровенно поговорить с кем-нибудь в Кархиде, так как почту можно было прочитать, а разговоры по телефону или связь по радио подслушать, я в первый раз отправился в Королевское Посольство. Во главе его стоял Сардон рем ир Ченевич, которого я хорошо знал по встречам еще при дворе. Он сразу же согласился переправить Аргавену сообщение о том, что случилось с Посланцем и где он сейчас находится в заключении. Я доверял Ченевичу, умному и честному человеку, что послание не будет перехвачено, хотя не мог и предположить, как Аргавен его воспримет или что сделает с ним. Я хотел, чтобы у Аргавена была эта информация на тот случай, если корабль Посланца внезапно опустится из туч; в то время я еще лелеял надежду, что он успел связаться с кораблем до того, как Сарф арестовал его.

Я все время подвергался опасности, а после того, как вошел в посольство, опасность стала непрерывной. Выйдя из его дверей, я сразу же направился в грузовой порт Южной стороны: и день Одстрет месяца Сасми еще не подошел к полудню, как я покинул Мишнор так же, как и попал в него, то есть грузчиком на машине. У меня с собой был мой старый пропуск, хотя он уже несколько устарел, чтобы с его помощью я мог получить новую работу. Подделывать бумаги в Оргорейне, где их проверяют по пятьдесят два раза на дню, слишком опасно, но рисковать мне было не в новинку, и старый приятель на Рыбьем Острове показал мне, как это делается. Я нахально присвоил себе другое имя, но ничто другое не могло спасти меня и дать мне возможность через весь Оргорейн добраться до берега Восточного моря.

Когда караван машин миновал Мост Кундерер и покатил по просторам Мишнора, мысли мои были целиком на западе. Осень уже уступала место зиме, и я должен был добраться до своей цели прежде, чем дороги закроются для оживленного движения и пока я еще могу кое-что приобрести. Когда я был в Администрации Долины Синотт, я видел Добровольческие Фермы и говорил с их бывшими заключенными. Я с тревогой припоминал, что мне довелось увидеть и услышать. Посланец, так тяжело переносящий холод, что накидывал плащ, когда температура достигала всего тридцати градусов, не переживет зимы в Пулефене. Это заставляло меня спешить, но караван двигался не торопясь, меняя путь от города к городу, то к северу, то к югу, разгружаясь и снова беря груз, так что мне потребовалось не меньше полумесяца, чтобы добраться до Этвена, лежащего в устье Эсагеля.

В Этвене мне повезло. Разговорившись с человеком из Пропускного Пункта, я услышал о торговцах мехами пестри, которые живут выше по реке, узнал, как охотники с лицензиями добираются по реке на санях или вездеходах через Тарренпетский Лес почти до самых Льдов. И в ходе разговора о ловле капканами у меня родилась мысль взять на себя эту роль. Пестри с белым мехом водятся в Земле Керма и на Плоскогорье Гобрина; они предпочитают места, куда не доносится дыхание ледников. Я охотился на них в дни моей молодости в хвойных лесах Керма, почему же не поохотиться на них сейчас в хвойных лесах Пулефена?