Меж двух огней (СИ) - Коган Мстислав Константинович. Страница 38

Рощица понемногу начинала редеть. Впереди, в просветах между деревьями замаячили острые колья кованной кладбищенской ограды. Тропка некоторое время шла вдоль неё, упираясь в небольшую решётчатую калитку, с проржавевшим замком. На наше счастье засов был откинут в сторону, так что возиться с ним не пришлось. Давно никем не смазываемые петли издали неестественно громкий скрип, и мы вступили на территорию кладбища.

Где-то в кронах деревьев вновь завопил перелётник. Тоскливо. Протяжно. Зловеще. Годфри вновь вздрогнул и боязливо покосился на рощицу, оставшуюся позади. Освальд и двое других бойцов тоже повернулись назад. Долго вглядывались в просветы между деревьями.

— Чёртова духобаба, — проворчал Годфри, — Всё воет и воет. Словно преследует нас. Точно вам говорю, сегодня прольётся кровь.

— Да завали ты уже, — не выдержал один из бойцов, шедших позади, — Хорош страх наводить. И без тебя не по себе. Дай уже историю дослушать.

— Ой, да иди ты, — тихо прошипел суеверный солдат. Но спорить и перебивать больше не стал.

— Раненных солдат было много, — продолжил Вернон, — Знахарей на всех не хватало, так что и Бенну тоже привлекли к процессу. Там она познакомилась с Берреном, — лекарь тяжело вздохнул и сделал небольшую паузу. В повисшей тишине вновь послышался протяжный и тоскливый крик «бианьши».

— И на свою беду влюбилась в него, — продолжил лекарь, — Той самой безумной любовью, которая бывает с первого взгляда. Беррен же ответить ей не мог. У него в столице остались жена и ребёнок. Бенне это никак не мешало. В каком-то смысле даже устраивало, хоть я и видел, как она порой мучается от безответного чувства. Дни тем временем шли. Ранение сотника становилось всё хуже. Моя ученица предупреждала лекарей из войска, что её нужно оперировать, пока по ноге не пошёл некроз и заражение крови. Носила им припарки и настойки, какими следовало обрабатывать рану. Они же в ответ лишь разводили руками, а лекарства выкидывали. Дело в том, что над ними уже тогда стояли клирики из ордена, которые заявляли, мол всё это ересь и ведьмовство, а лечить нужно лишь чистой водой, бинтами да словом божьим.

— Страшно подумать, сколько солдат они таким образом угробили, — Освальд сплюнул и попал точнёхонько на чей-то надгробный камень. Основание его заросло мхом, а надпись давно уже стёрлась ветрами и дождями, так что определить владельца было уже невозможно.

— Никого это тогда не интересовало, — покачал головой Вернон, — После войны творился хаос, а орден забирал себе всё больше и больше власти. Никто уже и не решался с ними спорить. Никто, кроме Бенны, — лекарь замолчал и отвернулся. Было видно, что для него это очень личная история. Похоже парень винил себя в смерти своей ученицы, — Однажды ночью она пробралась в палатку,ъ где лежали раненные. Нашла Беррена. Осмотрела его рану и поняла, что дела у сотника совсем плохи. Лекари его запустили. Начались сепсис, гниение, некроз тканей и жар. Сотник метался в бреду. Ногу спасти было нельзя, но никто из войсковых лекарей не решался её отнимать, а время солдата было на исходе.

Вернон снова замолчал. Остановился, внимательно рассматривая надгробные камни. Он явно искал какую-то могилу, но пока что не находил её. Остальные стояли и нервно поглядывали по сторонам. Солнце уже успело наполовину скрыться за городской стеной и на землю мягким, но в то же время, зябким покровом начали опускаться серые сумерки. Идти обратно всё-же придётся по темнякам. Твою мать, и факелы с собой не захватили. Ладно, у меня в запасе на такой случай тоже есть парочка фокусов. Как-нибудь выкрутимся.

— Бенна провела операцию сама, — продолжил лекарь, отправившись дальше. Мы молча последовали за ним, — Успешно отняла ногу, промыла и зашила культю. Девочка спасла сотнику жизнь. А её потом обвинили в том, что она искалечила сотника королевского войска. И не только. За те настойки и отвары, что я ей дал для операции, и которые спасли сотнику жизнь, ей обвинили в чернокнижии и сожгли на костре. Меня, как «ученика и заблудшую душу» трогать не стали. Вступился староста, заявив, мол деревне всё ещё нужен какой-никакой знахарь, а этот вон 'к поганой ворожбе не приучен, но врачевать худо бедно умеет, так что я беру его на поруки.

— И ты винишь в её смерти себя… — покачал головой я, переступая через отколовшийся кусок каменной плиты. В этот момент на поросшее мхом надгробие возле тропинки, уселась толстая коричневая птичка. Внешне она напоминала разжиревшего лесного голубя, отличаясь от него лишь окрасом, перьевым хохолком на затылке, да длинным изогнутым клювом. Несколько мгновений пернатая косилась на нас чёрной бусиной своего глаза. Затем нахохлилась, набрала воздуха в грудь и издала протяжный тоскливый крик.

— Вот она твоя «бианши», — хохотнул один из солдат, тыча в птицу пальцем, — Сидит тут, понимаешь орёт и поди жрать просит. Тьху, блин, страху то нагнал такого, шо я чуть было сам портки не обгадил. Духобаба-духобаба. Правильно знахарь то наш гутарил. Нежество и тёмнотость до добра не доведут. Нужно это. Образовавыть… Да тьху блин. Учиться нужно, шоб значица, потом в каждой пичуге духобабу иль ещё какую срань не видеть.

— Ой да иди ты сам знаешь куда, — тихо выругался Годфри, как-то совсем сникнув. Бойцу было явно не по себе, несмотря на то, что его страх оказался обычной лесной птицей.

— Тише. Не перебивайте, — цыкнул на них Освальд, и тут же сам перебил рассказчика, — Слушай, Вернон. Ты же вроде как из этих. Из магов. Вы можете немало, даже если смотреть на Генри, который колдун то — без году неделя. Так почему ж ты свою ученицу то не спас?

— А что я мог, — лекарь попытался говорить спокойно, но я почувствовал, как его голос начал дрожать. Для парня, похоже, это стало личной душевной травмой, — Один против почти двух с половиной сотен. К тому же, я уже говорил, что моя магия другого рода. Я очень плохо владею боевыми заклинаниями. Да и лечащими на самом то деле — не важнецки. Низкий болевой порог — плохо переношу их последствия. Мне куда лучше удаётся работать с энергетической структурой вещества. Или живого существа. Это сложновато объяснить непосвященному, а я не хочу сейчас вдаваться в подробности. Говоря проще, у меня не было возможности её спасти. У Беррена тоже. Он всё ещё лежал без сознания после операции.

— И тоже потом винил себя в её смерти, — задумчиво протянул я.

— Да, — подтвердил Вернон, — Тоже. Он потому и остался в деревне, когда узнал, чем она стала. Вбил себе в голову, что должен избавить нас от того, чем она стала. В каком-то смысле он был прав. Только он и мог это сделать. В прошлом, до того, как податься в королевскую армию, Бернард зарабатывал тем, что охотился на нечисть. На призраков в том числе. Я же… Я бы не смог поднять на неё руку, лишив пускай такого, но всё-таки существования.

— И поэтому она его отпустила, — бросил я, задумчиво почёсывая бороду, — Тогда во время последнего боя.

— Да, — кивнул Вернон, — Она его любила. Даже после смерти. Он её тоже возможно любил где-то в глубине души. Но не мог ответить взаимностью, ведь хранил верность семье, — парень остановился напротив одного из полуразрушенных надгробий и принялся счищать с него мох, освобождая затёртую ветром и замытую дождями надпись, — Откуда ему было знать, что его жена и дочка были давно мертвы. Погибли во время вспышки чумы и были похоронены на этом самом кладбище.

— Так вот, зачем мы сюда пришли, — у меня в голове щёлкнул последний кусочек паззла. Картина наконец-то собралась воедино и… потрясла своей безобразной циничностью, жестокостью, но в то же время — ироничной красотой всего произошедшего, — То письмо, что он тебе дал перед своей последней схваткой. Оно предназначалось его семье?

— Да, — кивнул лекарь, вставая на одно колено возле могилы и доставая из сумки потрёпанный, затёртый и помятый свиток, путешествовавший с ним от самого медовища, — Он знал, что не выживет и хотел попрощаться. Хотел, чтоб они его отпустили и жили дальше.

— Однако он мог уйти, — заметил Освальд, — Вы же сами сказали, что призрак его отпустил. Единственного из всей деревни.