Старше (ЛП) - Хартманн Дженнифер. Страница 75

Черт.

Я был совершенно не готов к такой реакции со стороны Тары. Она считала меня чудовищем. Отвратительным подонком.

Я действительно был им?

Черт возьми. Это был чертов бардак.

— Тара, просто постарайся…

— Не указывай мне, что делать! — Она кипела от злости. От ярости. — Ты потерял эту привилегию в тот момент, когда начал фантазировать о семнадцатилетней девушке.

— Прекрати! — всхлипнула Галлея. — Это безумие. Это так далеко от правды… — Повернувшись ко мне лицом, она вцепилась в мою бесполезную, безжизненную руку и сильно встряхнула меня. — Рид, скажи ей. Скажи ей, что это правда. Это не преступление. Я не жертва. Это любовь, и она чиста и прекрасна. — Она снова потрясла меня. — Скажи ей, что ты не знал, что мне было семнадцать, когда мы встретились, и что я солгала тебе. Я сказала тебе, что я старше. Потом я бегала за тобой, целовала тебя, умоляла тренировать меня, чтобы просто быть рядом. Я сделала это. Я виновата. Я.

Наступила тишина, пока все осознавали слова Галлеи.

Тара нахмурилась, ее глаза прищурились, и ее непоколебимая вера в лучшую подругу пошатнулась. Она тяжело вздохнула.

— Это правда?

— Да, — ответила Галлея.

Тара уставилась на Галлею ледяным взглядом, и ее преданность дала трещину. В ней расцвели сомнения.

— Ты солгала ему, чтобы переспать с ним?

Я поперхнулся.

Паника охватила меня, когда я взглянул на Галлею и Тару. Галлея отпрянула назад, в ней зародились новые страхи. Потерять лучшую подругу. Потерять обретенную семью.

Медленно я вернул внимание к дочери, вглядываясь в ее расстроенное, измученное конфликтом лицо.

Воспоминания заполнили меня светом и любовью. Сладкие, нежные моменты. Детский смех, долгие домашние задания, игры в парке, общение за просмотром ситкомов, поедание мороженого на полу в гостиной. Дни рождения, океанские волны, семейные ужины, сказки на ночь.

Но все это затмило обещание.

Обещание девушке слева от меня, что я всегда буду бороться за нее. Защищать ее. Оберегать, чтобы никто и никогда больше не смог причинить ей боль.

Я причинил ей боль.

Я поддался, потому что был слаб. Потому что влюбился в нее, несмотря на мигающие неоново-чертовски-красные знаки, говорящие мне, что нужно немедленно повернуть назад.

Однажды Тара простит меня.

Я знал, что простит.

Буря пройдет, волны утихнут, наша семья справится с этим.

Но Галлея?

У нее никого не было. Некому было провести ее через моря неопределенности, через приливы и отливы восстановления.

Она уже потеряла одну семью, я не мог позволить ей потерять еще одну.

Меня захватило чувство.

Болезненное, всепоглощающее чувство.

Храбрость. Глупость. Смесь того и другого.

Опустив взгляд в пол, я обрел дар речи и использовал его, чтобы солгать.

— Ты права, Тара, — прошептал я, и навязчивый гул моих отрывистых слов был достаточно громким, чтобы обрушить горы.

Галлея ослабила хватку на моей руке.

На ее лице промелькнуло выражение чистого недоумения.

— Что?

— Ты права. Во всем. — Я повернулся к Таре, стараясь быть убедительным. — Я сделал это. Я воспользовался Галлеей, когда она была уязвима, и я ненавижу себя за это.

— Рид… — Галлея побледнела на моих глазах. — Нет.

Я продолжал.

Я должен был продолжать, потому что у нас не было будущего, какой бы дорогой мы ни пошли. Но для Галлеи еще был выход. Ради ее сердца я возьму всю вину на себя.

— Я знал, что она влюбилась в меня, — сказал я. — Я был одинок, слаб и эгоистичен. Галлея прекрасна, и я потерял контроль над собой.

Галлея впилась ногтями в мое плечо, ее слова были полны неверия.

— Нет! Он лжет. — Она повернулась к Таре и Уитни, ее лицо было искажено. — Он лжет, я клянусь.

— Я не вру.

Уитни закрыла глаза и провела пальцами по волосам.

— Рид, прекрати. Просто замолчи.

— Галлея ни в чем не виновата, — продолжал я, наполняясь решимостью, заставляя себя произносить слова, в то время как мой желудок сводило, и меня чуть не выворачивало наизнанку. — Я знал, что это неправильно, но все равно сделал это. Невзирая на последствия. Эти тренировки были моей идеей. Это был повод находиться рядом с ней, потому что я не мог держаться на расстоянии.

Моя дочь вскинула руку вверх и прикрыла рот, крепко зажмурив глаза.

— Не вини Галлею. — Умолял я Тару, пока внутри меня все разрывалось на части и умирало. — Пожалуйста. Она не заслуживает ничего из этого. Вини меня. Это я плохой парень. Я заставил ее поверить, что между нами что-то настоящее, чтобы затащить ее в свою постель. Я не горжусь этим. Мне стыдно. Но это гребаная правда.

Мои конечности дрожали, во рту пересохло. Тошнота подкатывала к горлу, и все, чего мне хотелось, — это кричать с крыш, что я люблю эту девушку, а она любит меня.

Но Тара никогда бы не поверила в это.

Она бы распяла Галлею. Я видел это по ее бледному, как у призрака, лицу.

И это распяло бы меня.

Плечи Тары дрогнули, лицо стало пепельно-белым. Она смотрела на меня с выражением ужаса и отвращения, а затем отняла руку ото рта, чтобы заговорить. Уничтожить меня.

— Ты отвратителен. — Ее зубы стучали от испытываемых эмоций. — Ты отвратителен, и я тебя ненавижу.

Мои глаза наполнились слезами, а голос задрожал.

— Я понимаю. Я тоже себя ненавижу.

Мгновение я наблюдал, как моя маленькая девочка переваривает все то, во что я только что заставил ее поверить, а потом она пронеслась мимо меня в прихожую и выскочила на улицу, оставив входную дверь болтаться на петлях, как шар для сноса зданий.

Галлея подняла подбородок, ее глаза встретились с моими. Мы смотрели друг на друга: на моем лице мелькнуло извинение, на ее — презрение. Черты ее лица исказились от истерики, по щекам потекли слезы. Она покачала головой в ужасе от лжи, которую я только что выплеснул, как воду.

С жалобным криком Галлея отпустила мою руку и выскочила за дверь, захлопнув ее за собой.

Задребезжали оконные стекла.

Взревел двигатель.

На подъездной дорожке взвизгнули шины.

После того как все стихло, в комнате воцарилась жуткая тишина, как после урагана. Постапокалиптический гул.

Божья коровка сползла с дивана и поплелась ко мне, усевшись у моих ног с побежденным вздохом, а Уитни недоверчиво смотрела на меня с другого конца комнаты.

Ее голос дрожал, когда она пробормотала:

— Что, черт возьми, ты только что сделал?

Я смотрела в окно, представляя, как шестилетняя Тара впервые катается на велосипеде без дополнительных колес, и ее гордый смех отдавался эхом в моих ушах и дарил мне величайшее чувство умиротворения. Двенадцать лет назад я пообещал своей дочери, что никогда не отпущу ее.

Затем я дал еще одно обещание.

Обещание любимой женщине, что всегда буду бороться за нее, даже если это будет единственное, что мне будет позволено сделать.

Но обещания подобны лепесткам на ветру.

Их легко рассыпать.

Их трудно удержать.

Я не мог сдержать их оба.

Слеза потекла по щеке, когда я сглотнул пепел своих грехов.

Что, черт возьми, я только что сделал?

Я вздохнул.

Закрыл глаза.

— То, что должен был.

ГЛАВА 32

Костяшки пальцев болели от тяжести моих ударов, когда я в двадцатый раз стучала во входную дверь Рида.

— Я не уйду, — кричала я, не обращая внимания на то, что соседи высовывали головы из приоткрытых дверей с невидимыми ведерками попкорна. Я устроила сцену. Отлично. — Открой дверь, Рид. Я никуда не уйду, пока ты не поговоришь со мной.

Я знала, что он внутри, я видела его машину на парковке. Он игнорировал меня, надеясь, что я устану колотить в дверь и кричать, как сумасшедшая. Ни малейшего шанса.

Все, что он сделал, это включил музыку.

Громкий, пронзительный рок.

Сукин сын.