Море остывших желаний - Соболева Лариса Павловна. Страница 45

– Где твоя Ксенька? Бросила дите и уехала! А на вид такая порядочная женщина, образованная. Как же так можно – свое дите на чужих людей бросать? И чего мне с ней делать? А как заболеет? Я ж потом и отвечай?

– Матрена Петровна! – воскликнул Бельмас, останавливая разбушевавшуюся старуху. – Дайте хоть слово вставить! Ксения в аварию попала, в больнице лежит, меня прислала к вам.

– Ой, боже ж мой! – вскрикнула бабка. – Живая хоть?

– Раз прислала меня, значит, живая, но в очень тяжелом состоянии. Не могли бы вы еще некоторое время приглядеть за Дуней? У Ксении никого нет, я мужчина, не умею... Да! Вот, возьмите на мелкие расходы.

Баба Мотя вытерла сначала руки о фартук, потом осторожно, будто бомбу, взяла тысячную купюру двумя пальцами:

– Зачем же столько-то? Мы ж тоже понимаем...

– Берите, берите, – сказал Бельмас. – Потом еще дам, когда Ксения из больницы выйдет. А вы уж приглядите за Дуняшей.

– Не волнуйся, пригляжу. И Ксюше скажи, чтоб не беспокоилась. Здесь воздух свежий, молоко не магазинное.

Когда от машины с Бельмасом осталась густая пыль на дороге, старушка опустила со лба на нос очки и, рассматривая купюру, произнесла:

– Где ж это люди такие деньжищи берут?

Бельмаса, лежавшего с комфортом на заднем сиденье, Сербин доставил в город, высадил на малолюдной улице и был таков. Не прячась, ибо теперь это было ни к чему, Бельмас приехал на автобусе в центр, потом добрался троллейбусом до первой своей хаты, за которую было уплачено на два месяца вперед, отоспался как следует.

Во второй половине дня позвонил Склифу:

– Это Бельмо. Мне надо увидеться с Шахом.

– Где тебя подобрать? – спросил тот.

– Подбирают кошельки, когда их теряют, – поправил его Бельмас. – А за мной заедешь на Пирогова. Хата здесь моя, ну, ты знаешь, раз пас меня.

Через два часа он переступил порог «Эскориала», как сказала Агата, поднял руки вверх – его снова тщательнейшим образом обыскали. Открыв старый «дипломат» с железками неизвестного предназначения, Склиф полюбопытствовал:

– Это что?

– То, чем открывают замки и сейфы.

– А... – понимающе протянул Склиф. – Тогда порядок.

– В уши забыли заглянуть, – съязвил Бельмас, когда обыск закончили.

– Я тебе их как-нибудь на досуге оторву, чтоб не мешали, – то ли пошутил, то ли открыто пригрозил Склиф. – Заодно и рот зашью. Шагай в гостиную.

В отличие от Склифа Шах был сама вежливость, однако не забывал, как он велик и могуществен. Не упуская случая порисоваться, хотя бы перед Бельмасом – видно, испытывал острую нехватку в зрителях, – роль играл бездарно.

А Бельмо сам артист, Шаху до него далековато. Кем только не представлялся вор, даже иностранцем, все зависело от конкретных лиц, с которыми он вступал в контакт с определенной целью. Однако он помнил предупреждение Кушнарева, поэтому контролировал, что и как говорит, а также надел маску непроницаемого и непробиваемого человека. Не мешало лишний раз дать Шаху понять, что Бельмо не плебей, пусть тот и нащупал его слабое место – Сандру.

Та роковая женщина, удалившаяся из столовой не покушавши, стояла у окна между водопадами штор. Один взгляд Шаха – и она повторила гордый выход. Может, немая, как Горбуша? Собственно, Бельмасу наплевать на нее, злобный джинн – вот кого ему хотелось законопатить туда, где отдых предельно аскетический. Жестом Шах пригласил Бельмаса занять кресло.

– Мне нужен помощник, – сразу сказал тот.

– Разве Бельмо работает не один? – изобразил удивление на своем холеном лице Шах.

– Когда на себя, да, один, – ответил Бельмас, подняв указательный палец вверх, словно делал ссылку на бога. – Но, видишь ли, никому не приходила оригинальная идея грабить ОБОП, только тебе. В связи с этим у меня возникли естественные опасения. Раз ты меня заставляешь идти на серьезное и на девяносто процентов проигрышное дело, я хочу быть уверен не только в себе, но и в тебе.

– Каким образом? – Шах не понял, о какой уверенности идет речь, оттого забыл о своем величии, поставленный в тупик словами Бельмаса.

– Объясняю популярно. Помощник в данном деле мой тыл. Первое: если меня возьмут, то возьмут и твоего человека. Ты будешь вытаскивать его, следовательно, вытащишь и меня. Второе: твой человек не захочет попадаться, значит, будет очень внимателен на шухере. Третье: он должен видеть собственными буркалами, что я взял бумаги из сейфа Кушнарева. В этом случае ты избежишь сомнений, а я – обмана с твоей стороны.

Шах некоторое время переваривал услышанное, вперив в Бельмаса черные, с затаенной неуверенностью глаза. Коварства со стороны вора он не почуял, напротив, любой человек на его месте предпринял бы меры предосторожности.

– Хорошо, – кивнул наконец Шах. – У тебя будет помощник, верный мне человек.

– В таком случае приготовь нам инструменты и одежду сантехников.

– Зачем?

– Завтра мы идем в ОБОП. Надо же посмотреть, что и где находится.

– Ты рискуешь.

– Рисковать я буду, когда полезу в кабинет. А теперь мне бы хотелось отдохнуть перед завтрашним днем.

Его отвели в ту же комнату, где один раз он уже ночевал, и... заперли. Не доверял ему Шах. И правильно делал!

Бельмас полежал до вечера, проигрывая в уме будущее ограбление, точнее – выискивая недочеты в составленном плане, ведь помощник, человек Шаха, ничего не должен заподозрить. Ужин ему принесли в «нумер», и Бельмас поел с аппетитом, поглядел в окно через решетки, затем улегся на кровать, листая газеты с журналами, предоставленные злобным джинном в качестве развлечения.

Примерно в половине двенадцатого в дверь кто-то поскребся. Бельмас подумал, что ему показалось, однако характерный звук повторился, будто дверь царапают ногтями. Он сел, спросил:

– Кто там?

– Подойдите, – послышался низкий женский голос.

Бельмас озадачился. Но приблизился к двери и подставил ухо к щели. Затем заговорил шепотом, как и женщина:

– Я подошел. Что вы хотите?

– Вы Бельмас?

– Всегда им был.

– Не верьте Шаху.

Ого! Это уже интересно. Подосланная Шахом? Тот проверяет его – первое, что пришло ему на ум. Поэтому Бельмас остался в хладнокровном спокойствии, решив подыграть ей, значит, и Шаху. Спросил:

– Кто вы?

– Не имеет значения. Как только вы отдадите Шаху бумаги, ваших людей убьют.

– Но если я не принесу бумаги, их тем более убьют.

– Вы не понимаете, – досадливым шепотом произнесла женщина. – Их убьют в любом случае, потому что они представляют для него реальную угрозу. Шах не оставляет ни одного человека, который мог бы дать показания против него. А вас он посадит под замок без права выхода даже во двор, ему такие люди нужны. Но если вы заупрямитесь, то и вам придется умереть.

Вторая мысль осенила Бельмаса: непохоже, что злобный джинн подослал женщину с информацией против себя самого. А все равно не стоило доверять.

– Вы не боитесь сейчас говорить со мной? Вдруг вас увидят.

– Боюсь, очень боюсь. Я так боюсь всего, что не знаю, какой выход лучше: умереть или попытаться сбежать.

– Ну и почему вы не убежите?

– Куда? Он везде найдет.

– А что вы хотите? Вы же пришли ко мне с какой-то целью.

– Да, вы правы. Прошу вас, очень прошу: не крадите для него бумаги. Пожалуйста. Это ничего для вас не изменит. Пусть они останутся там, где лежат, может, хоть кто-то... хоть кто-то... Внизу шум! Шах вернулся! Прощайте.

Он услышал торопливо удаляющееся босоногое шлепанье, отошел от двери, остановился на середине комнаты. Что нового она рассказала? Да ничего, кроме того, что Шах задумал держать его под домашним арестом, то есть в тюрьме. Но Бельмас предпочитает сходить еще разок в настоящую тюрьму, где относительная свобода все же есть. Кажется, злобный джинн уверовал в свою исключительность, отсюда неверно соотносит личные желания с реальными возможностями. А реальность состоит из маленького нюанса: не всякий человек сдается и падает на коленки, на коварство кто-нибудь да ответит коварством.