Мой дедушка – частный детектив - Кониси Масатеру. Страница 19

Судя по виду, улыбку на лице Ивата вымучил.

– Как я уже сказал вначале, странностей у него и правда хватает. Влюбляться в таких, как он, ни в коем случае нельзя.

«Я все-таки пришла, хоть и с похмелья».

Каэдэ удивлялась самой себе.

За последние три года на обеде и встрече товарищей по университету она появилась впервые. Казалось, в ней как-то внезапно пробудилось активное желание общаться. Может быть, дело было в соприкосновении с Сики, таким непохожим на нее, с его страстной демонстративностью.

Неподалеку от станции Синдзюку-Сантёмэ она вошла в ёсёку-я, ресторан с блюдами, когда-то заимствованными из европейской кухни, снискавший популярность бургерами ручной работы. Обеды здесь предлагали сравнительно недорогие, и хотя заведение трудно было назвать первоклассным даже из вежливости, Каэдэ радовалась тому, что и расходы будут невелики. Когда она бывала на встречах раньше, собирались в бистро у Омотэсандо, но поскольку все больше бывших сокурсниц приходили с маленькими детьми, выбор такого места, как ёсёку-я, выглядел очевидным.

Впрочем, заведение содержалось в безупречном порядке, интерьерные украшения были подобраны со вкусом. До Хэллоуина оставалось еще полмесяца, а на каждый столик уже водрузили маленькие зловещие фонарики-тыквы.

Среди карнавальных костюмов и аксессуаров, заранее развешанных там и сям на решетчатых стендах вдоль стен, взгляд привлекала серебряная, аристократического вида маска, отделанная алыми перьями. Она напомнила Каэдэ красный парик, увиденный вчера на одном из актеров труппы.

После обеда Каэдэ направилась проводить до двери однокурсницу, уходящую пораньше, потому что ее ребенок раскапризничался, успела понянчиться с малышом, а когда вернулась, обнаружила, что за столом напротив нее сидит ее хорошая знакомая.

– Давно не виделись, Каэдэ. А кожа у тебя все такая же белая и чистая.

– Да ладно! Просто вчера перебрала, потому и бледная.

Каэдэ порадовалась своему мгновенному приступу откровенности, несмотря на то, что с Мисаки они не виделись три года. Во времена учебы она в числе немногих неизменно составляла Каэдэ компанию за обедом. «Но в конце концов, наши отношения, пожалуй, так и не вышли за рамки приятельских».

И кстати, с каких пор она стала опасаться заводить новых друзей? Видимо, когда узнала о том, что случилось с ее матерью, – когда же еще.

Она по-прежнему боялась не только любви, но и просто встреч, и по-настоящему близких дружеских отношений.

Незаживающая рана на всю жизнь…

– А мне как раз надо кое-что сообщить тебе, – сказала Мисаки. – Я сейчас работаю в той начальной школе, где твой дедушка был директором.

– Правда?

– Таких дедушек, как он, нечасто встретишь. Как у него дела?

Каэдэ отделалась невнятным ответом.

Деменции деда она ничуть не стыдилась, просто считала ее предметом, неподходящим для подробного обсуждения на обеде с бывшими товарищами по учебе, с которыми она давно не виделась.

Однако известие о том, что Мисаки преподает в той же школе, где работал дед, застало ее врасплох. Поскольку она училась на педагогическом факультете, большинство ее однокашников работали в школах, и учителя начальной школы среди них встречались нередко. И все-таки такое совпадение удивляло.

– Ну так вот. Твоего дедушку ведь прозвали Мадофуки-сэнсэй? Представь, даже теперь, через пятнадцать лет после того, как он ушел на пенсию, для родителей и учителей он остается легендой, о которой не устают говорить.

«Ого!»

По любым меркам есть чем гордиться.

– А вот теперь – самое важное, – продолжала Мисаки, бросив беглый взгляд на окно.

Окно было украшено привидениями, ведьмами и кошками из плотной черной бумаги.

– Нынешний директор – тоже прямо-таки замечательный человек. По-видимому, он услышал от кого-то о твоем дедушке и тоже принялся усердно протирать окна по всей школе, так что вся округа стала называть его «Мадофуки-сэнсэй Второй».

«Об этом я слышала», – мысленно отозвалась Каэдэ.

Значит, все-таки Мадофуки действовал не просто напоказ…

Когда дед только начинал превращаться в Мадофуки-сэнсэя, видимо, помимо желания просто следить за чистотой окон или перебрасываться словом с проходившими по коридору учениками, он на самом деле преследовал скрытую цель. А именно – воплощение на практике так называемой «теории разбитых окон».

Мысленно Каэдэ вернулась к объяснениям деда.

Когда в городе не меняют разбитые стекла в окнах заброшенных домов или машин и оставляют как есть граффити в метро, люди рассуждают примерно так: «Ясно, значит, так и надо, ведь до сих пор никто не уделил этому внимания». И тогда разбитых окон и граффити становится все больше. Нравственность местных жителей мало-помалу приходит в упадок, мелкие правонарушения влекут за собой все более тяжкие и жестокие преступления.

Так что же можно предпринять заранее, чтобы не допустить этого?

Применить «метод Мадофуки».

В начале девяностых годов двадцатого века озабоченный участившимися случаями тяжких насильственных преступлений мэр Нью-Йорка, опираясь на «теорию разбитых окон», выделял гигантские суммы, чтобы избавиться от граффити в подземке. В итоге таких преступлений стало совершаться гораздо меньше, в сфере общественной безопасности Нью-Йорка отмечались разительные перемены к лучшему.

«Впрочем, никаких преступлений от детей я и не ожидал, – со смехом уточнил дед. – Когда окна чистые, возникает желание сделать так, чтобы чистыми были и полы, и коридоры. И пыль в классах не дает покоя. В окнах – вот в чем смысл. Когда видишь чистые окна, смыслом становится чистота – в это я искренне верю».

В эти размышления о словах деда вклинилась Мисаки:

– Эй, Каэдэ, ты слушаешь?

– Прости, прости! Так о чем речь?

– Потому-то Мадофуки-сэнсэй Второй, подобно Первому, обожает поливать цветы в школьном дворе – настолько, что из прекрасного и просторного директорского кабинета на втором этаже перебрался в тесную комнатушку на первом, где клумба прямо перед окном. Не представляю себе, каково это – так любить цветы, – добавила Мисаки, показав в усмешке зуб, похожий на клык.

Видимо, этот зуб очень нравился ей самой, потому что на все предложения родителей исправить его она упорно отвечала отказом.

«Он тебе идет, Мисаки. Сама по себе ты прежде всего сильная, а с ним – еще и симпатичная. Симпатичнее меня, намного».

– Кстати, сменим немножко тему, – предложила Мисаки. – Ты все еще любишь детективы, Каэдэ?

Какое там «немножко». Поворот – круче некуда.

– Угу. Кроме них, других увлечений у меня нет.

– Ну, тогда… в нашей школе произошло что-то вроде детектива, но, может, на самом деле лишь подобие детектива, так что ты, наверное, и слушать не захочешь.

– Ошибаешься. Еще как захочу.

– Детективы ведь делятся по стилистическим и жанровым особенностям, а те – на еще более узкие категории? Ну, «закрытая комната», «разрушенное алиби»…

– Угу.

– А как тогда называется такая разновидность – знаешь, когда человек вдруг исчезает прямо у всех на виду?

«Так и называется – «исчезновение»…

Не хватало еще, чтобы ее считали помешанной на детективах. Каэдэ проглотила эти слова, чтобы не выпалить их сразу же. И когда заговорила, наверное, голос прозвучал лишь слегка взволнованно.

Мастера классического детектива Эллери Куин и Диксон Карр, в течение целой ночи обсуждавшие этот жанр так и сяк, пришли к выводу, что «для завязки детектива нет ничего лучше исчезновения кого-либо».

– Насчет названия я не совсем в курсе, – сказала Каэдэ, – но если можно, хотела бы записать твой рассказ, – и она принялась искать на смартфоне иконку голосовых заметок.

– Как представляю, что идет запись, сразу напрягаюсь. – Мисаки смущенно улыбнулась и тут же свела брови. – Не знаю даже, с чего начать… Так вот, прошлой весной к нам в школу направили новую учительницу, недавнюю выпускницу. С правильными чертами, превосходной фигурой, все просто и мило – в общем, типичная красавица эпохи Сёва.