Полковник Никто - Суконкин Алексей. Страница 46

- У меня не только счастье закончилось, - сказал Игорь. – У меня вообще всё закончилось. Я не вижу смысла дальнейшей жизни. Мне теперь всё безразлично, абсолютно всё. Вы у меня забрали всё, что у меня было. Нет квартиры. Нет машины. Нет жены. Счета в офшорах арестованы из-за этой войны – и даже вы не сможете их оттуда вытащить. Я каждый день лежу на шконке и смотрю в потолок, и мне хочется только одного – сдохнуть. Сейчас для меня право умереть – это то единственное, чего вы у меня отобрать никогда не сможете.

- Чтобы у тебя, Котлов, был смысл в жизни, тебе как минимум нужно было честно жить и честно выполнять те обязанности, которые ты сам возложил на себя, приняв решение служить своей стране в вооружённых силах. Если бы ты делал то, что доверила тебе Родина, не погибла бы, например, рота из бригады Крылова. И сам Крылов не сидел бы сейчас под арестом за избиение старшего начальника. Давай согласимся, что во всех своих бедах, виноват только ты сам. И никто больше. И я даже не могу представить себе такой ситуации, в которой ты бы смог исправить, хотя бы для самого себя, всё то, что ты натворил.

«Виноват только ты сам» - крутилось в голове, когда Игорь, после очередного допроса, лежал в камере. «Виноват только ты сам – полковник Никто».

Котлов рылся в своей памяти, выискивая тот момент, который стал поворотным в его жизни, после которого у него уже не было возможности свернуть с этой скользкой дорожки, в конечном итоге приведшей его сюда. Искал, и не находил. Каждый новый шаг, приближающий его к камере в Лефортово, в момент его совершения не казался необратимым – всегда было чувство, что при необходимости он сможет отскочить назад. Но вот сделан один шаг, затем другой, третий, и уже, обернувшись назад, становилось понятно, как глубоко завязли ноги в этой липкой трясине, и что пути назад уже нет – оставалось только брести вперёд, погружаясь в болото всё глубже и глубже.

Какой момент стал отправной точкой в его длинном пути? Игорь вспомнил то первое разведывательное донесение, которое он едва ли не на коленке написал, выдумывая его на ходу, чтобы получить пару часов свободного времени, необходимых для удовлетворения любвеобильной жены командира полка. Это был момент, когда личное удовольствие и личные интересы стали выше интересов службы и интересов государства – и такие моменты с того времени стали плодиться чаще и чаще. Примитивное ублажение либидо со временем трансформировалось в получение более широкого спектра удовольствий – денег, статуса и власти. Все эти формы удовлетворения гедонизма основывались исключительно на конфликте интересов – личных и служебных – но так получилось, что личные интересы всегда брали верх над служебными, окончательно формируя терминальные ценности его жизни, в которых о честном исполнении обязанностей военной службы не было и речи.

«И к чему ты пришёл»? – возник в голове вопрос.

Этот вопрос он задавал себе едва ли не ежедневно, и ответ был очевиден. В какой-то момент жизни он стал обладателем серьёзных денег и очень дорогого движимого и недвижимого имущества, которое должно было качественно улучшить прохождение жизненного пути. Он мог позволить себе практически всё – никаких ограничений он не испытывал. Он едва ли не ежедневно сталкивался с ситуациями, когда деньги решали всё. Однажды он, управляя машиной, сбил человека, переломав несчастному ноги – и всего один миллион рублей полностью закрыл этот вопрос – жертва была рада такой сумме, а Котлов избежал гарантированного увольнения. Несчётное количество раз он давал взятки различным проверяющим, которые всегда знали, где нужно копать, чтобы уличить офицера в растратах – и каждый раз они благодарно закрывали глаза, ограничиваясь допустимыми мелочами. Карьера его тоже росла, благодаря деньгам, которые уходили наверх для «принятия решений» о назначении. И тут вдруг раз – и оказалось, что никакие деньги не могут спасти его от наказания. Вначале он даже понимающе стал называть Волковой более существенные суммы, но она была непреклонной, лишь глумливо улыбаясь, говорила, что годы, оказывается, не сделали её подопечного более сообразительным. И это было для Игоря настоящим ударом – он просто не мог понять, почему так, почему в привычной системе координат произошёл такой структурный отказ.

Суд был закрытым, так как рассматривалось дело, отнесённое к категории государственной тайны. Прокуратура потребовала двенадцать лет лишения свободы. Защите нечего было возразить по существу, так как пункты обвинения были подкреплены железной доказательной базой.

- Именем Российской Федерации… руководствуясь статьями… Котлова Игоря Михайловича признать виновным в совершении преступлений по статьям… по совокупности преступлений… назначить наказание в виде лишения свободы сроком на двенадцать лет с отбыванием в колонии строго режима… лишить государственных наград…

Длившееся три месяца следствие к моменту вынесения приговора уже заставило Игоря свыкнуться с мыслью о получении длительного срока, и сейчас, стоя в клетке для обвиняемых, Котлов слушал приговор судьи совершенно спокойно. Он уже был готов вступить в новый этап своей жизни, где не будет офшорных счетов, дорогих машин, элитных квартир, влиятельных друзей и самого главного – свободы.

«А может быть, так и надо»? – мелькнуло в голове.

Это только недалёкие люди считают, что мир не справедлив. На самом деле в мире справедливо всё – просто зачастую признать это не позволяют какие-то убеждения, традиции и эгоизм. В мире всё закономерно, и любое событие является следствием других, которые тоже произошли под влиянием более ранних событий – конструируемых только самим человеком. Даже случайностей не бывает – они тоже все закономерны, и становятся результатом недосмотра, отсутствия качественного планирования и прогнозирования. И всегда, тот, кто замышляет нечто, идущее вразрез с интересами других, должен рассчитывать на ответный удар – который и называется справедливостью.

Судьба вознаграждает нас за честность, и в первую очередь за честность по отношению к самому себе. Но и строго взыскивает тогда, когда мы обманываем окружающих, и конечно, самого себя – и особенно, если делаем это сознательно. Кто-то может это не замечать в силу предрассудков и убеждений, кто-то – в силу недостаточности интеллекта, а кто-то – делая вид, что ничего не происходит. Котлов же своё поведение осознавал совершенно чётко, но являясь участником различных «схем», и следуя ложно понимаемому чувству товарищества, не мог вести себя иначе. Где-то в глубине души он сначала был уверен, что махинаторов в погонах рано или поздно разоблачат, но после каждого удачного «замазывания» уголовных дел, эта уверенность таяла, а росла другая – в своей неуязвимости и непогрешимости. И тем больнее для него стало ощущение конца прошлого образа жизни, близящегося к ощущению конца жизни физической.

Ещё спустя две недели с этапом его доставили в исправительную колонию строгого режима, где определили в отряд, в котором содержались насильники и убийцы. В первый же вечер группа заключённых пригласила Котлова в каптёрку, где они распивали чифир.

- Кто ты такой, - спросил его расписной парень лет тридцати, которого все называли Копчёным. – Кто по жизни, кем был, что делал, поведай обществу, с которым тебе жить.

- Котлов Игорь Михайлович, - ответил Игорь, поняв, что отчество в этом представлении было совершенно не нужно. – Осужден на двенадцать лет по воинским преступлениям.

- Шакал? – спросил другой, ещё младше возрастом, но с не менее наглым лицом, выражающим презрение к собеседнику.

Игорь застыл в растерянности – обычно в армии солдаты так называют докучающих их офицеров, особо не разбираясь в их истинных намерениях, не отличая законные требования командного состава к подчинённым от необоснованных неуставных придирок.

- Офицер, полковник, - ответил Котлов и добавил: - Теперь уже бывший.

- Значит, шакал, - резюмировал собеседник.

- Обоснуй свой вывод, - попросил Игорь, внутренне настраивая себя на драку с численно превосходящим противником.