Резец небесный - Ле Гуин Урсула Кребер. Страница 39

– Хелло, Джордж, – приветливо прогудел доктор, не оглядываясь. – Одну секунду. Вот только вставлю нашему бэби в ротик новую пустышку, и все… Думаю, сегодня мы сможем обойтись без гипноза. Присаживайтесь, я сейчас, осталось разок-другой тронуть паяльником… А пока слушайте. Вы не запамятовали еще всю ту пачку тестов, что заполняли, когда впервые явились в медхран? Личностные наклонности, «ай-кью», Роршах и так далее, и тому подобное. Затем я подбросил вам «Раскрути торнадо» и несколько искусно смоделированных конфликтных ситуаций, где-то в районе третьего сеанса. Припоминаете? Еще сомневались, как со всем этим управитесь. – Серое, обрамленное со всех сторон черными курчавыми волосами лицо доктора вынырнуло на миг из-под полуоткинутого кожуха, глаза тускло блеснули в свете окна.

– Как будто да, – ответил Орр, хотя на самом деле давно выкинул все это из головы.

– Пришла пора вам узнать, что в рамках применимости стандартных тестов

– а я, невзирая на повсеместную распространенность и доступность, считаю их чрезвычайно тонким и весьма, подчеркиваю, весьма точным инструментом психоанализа, – так вот, пора вам знать, что согласно всем этим тестам вы здоровы до неприличия, просто аномально нормальны. Естественно, я пользуюсь словами «здоровы» и «нормальны», которые лишены объективного смысла, с некоторой натяжкой. Если же перейти к терминам количественным, то вы, Джордж – воплощенная медиана, серединка на половинку. По шкале «экстравертность-интровертность», например, у вас 49,1. То есть всего девять десятых балла в сторону интровертности. Само по себе это бы еще куда ни шло, но ведь точно та же картина и со всеми прочими параметрами. А это уже явный перебор.

Если все ваши результаты совместить в один, мысленно перевести на один график, общая точка угодит аккурат в полтинник. К примеру, результат теста на лидерские качества, точно не помню, но готов биться об заклад, где-то возле сорока восьми и восьми десятых. Ни пастырь, ни овца. «Зависимость-независимость» – то же самое. Созидательно-разрушительные тенденции по шкале Рамиреса – тот же результат. Ни то ни се, короче говоря. Там, где анализ идет по паре полярных признаков, вы в точности между, где по одной координате – в самой что ни на есть средней точке. Решительно все результаты тестов вы, грубо говоря, сводите на нет, так что и измерять, собственно, нечего.

Доктор Вальтерс из медхрана, трактующий ваши результаты несколько иначе, чем я, считает, что дефицит показателей по социальным шкалам можно объяснить вашей феноменальной социоадаптивностью, а то, что я скорее назвал бы самопогашением, именует специальной точкой баланса, или точкой внутренней гармонизации. Но, как вы сами, пожалуй, заметили, старина Вальтерс – фанатичный фрейдист, так и не вырос из коротких штанишек мистицизма семидесятых, но мыслит, правда, порой весьма толково… Так или иначе, вы то, что вы есть – человек из абсолютной серединки… Ага, сейчас уже перейдем к делу, осталось всего ничего – присобачить одну маленькую куздру к другой бокре побольше, и можно начинать… А, черт! – Подпрыгнув, Хабер стукнулся головой о крышку Аугментора и, оставив кожух нараспашку, отодвинулся от аппарата. – Вы эксцентричная личность, Джордж, и самое в вас эксцентрическое, что вы буквально центр во плоти. – Вновь нырнув за кожух, он грохнул над собственной шуткой. – Поэтому сегодня мы сменим тактику. Не будет никакого гипноза и никаких снов. Вам предстоит пообщаться с Аугментором в бодрствующем состоянии.

У Орра отчего-то защемило сердце.

– Зачем? – поинтересовался он.

– В принципе, чтобы получить запись нормальных дневных ритмов вашего мозга в процессе аугментирования. Мы уже проделывали нечто подобное на одном из самых первых наших сеансов, но возможности Аугментора тогда были куда как скромнее, а сегодня с его помощью я надеюсь получить более определенные характеристики отдельных участков вашего мозга. В особенности интересует меня неуловимо-кумулятивный эффект гиппокампа. Затем я сравню результаты с узорами сон-фазы, вашей и других испытуемых, из контрольной группы. Я хочу разобраться, Джордж, что там у вас внутри тикает, где пружинка, заставляющая ваши сны действовать.

– Зачем? – настырно повторил Орр.

– Зачем? – удивился Хабер. – Затем же, для чего вы здесь, собственно, и оказались.

– Меня прислали сюда, чтобы вылечить. Научить спать нормально.

– Ну, если бы это было так же просто, как дважды два, вас ведь не направили бы ко мне в ЦИВЭЧ, не так ли?

Орр спрятал лицо в ладони и промолчал.

– Я ведь не смогу помочь вам, Джордж, пока сам не разберусь, что к чему.

– А когда разберетесь, поможете?

Прищелкнув каблуками, Хабер выпрямился.

– Почему вы так страшитесь самого себя, Джордж?

– Не себя, – ответил Орр. Ладони у него покрылись испариной. – Я боюсь… – Он не осмеливался выдавить вертевшееся на языке местоимение.

– Изменя-ять поря-ядок веще-ей, – подсобил Хабер, на учительский манер растягивая ударные гласные. – Да, знаю, мы с вами уже проходили это. И не раз. Но почему, Джордж? Почему? Спросите-ка сами себя! Что такого страшного в изменении порядка вещей? Уж не ваше ли самопогашение, не ваша ли концентричность заставляют вас относиться к делу с подобной опаской, желал бы я знать. Я же, наоборот, стремлюсь извлечь вас из собственной раковины и дать возможность взглянуть на себя со стороны, беспристрастно. Тогда вы убедитесь, что это всего лишь страх потерять равновесие. Но метаморфозам вовсе нет нужды выводить вас из равновесия, жизнь изменчива сама по себе, она ведь не статичный объект. Процесс! Ничего застывшего. Рассудком вы понимаете это, а на уровне эмоций принять отказываетесь. Ничто не остается без перемен от мгновения к мгновению, все течет, и нельзя войти в одну реку дважды. Жизнь, эволюция, Вселенная с ее пространственно-временными континуумами, материя плюс энергия, само Бытие

– все постоянно обновляется.

– Это лишь один аспект, – возразил Орр. – Другой же – неизменность.

– Если вещи перестанут меняться, наступит победа энтропии, тепловая смерть Вселенной. Чем больше движения, пересечений, столкновений, трансформаций, чем меньше статики – тем больше жизни. Я обеими руками за жизнь, Джордж. Жизнь – это гигантская рулетка, рискованная азартная игра, игра против Хаоса, против любой энтропии. Вы просто не можете обезопасить себя от этой игры, не существует такого понятия, как безопасность от жизни. Высуньте же голову из-под панциря, Джордж, живите полной, настоящей жизнью! Не знаю, как и когда, но вы неизбежно и сами пришли бы к тем же выводам. Пуще всего сейчас вы боитесь осознать, боитесь признать и принять, что мы вместе с вами, Джордж, вы и я, вовлечены в грандиозный, космический эксперимент. Что мы буквально на грани открытия и подчинения – ради блага всего человечества – неведомой новой энергии, совершенно новой области борьбы с безжалостной энтропией, подлинной жизненной силы, могучей воли действовать, вершить, творить!

– Все это так, доктор. Однако есть еще и…

– Что есть еще, Джордж? – Голос доктора снова исполнился бесконечного отеческого участия и терпения. Чтобы продолжать, Орру пришлось совершить над собой усилие – он понял уже, что разговоры ни к чему не приведут.

– Мы же находимся в мире, доктор, а не где-то еще, через дорогу напротив. И не выйдет отстраниться от него, чтобы управлять откуда-то извне. Ни черта не получится, это идет вразрез с самой жизнью. Существует Путь, и ему приходится следовать. Существует мир, и он не зависит от наших о нем представлений. И вы обязаны быть в нем. И вы обязаны позволить быть также и ему.

Хабер зашагал по комнате кругами, приостанавливаясь всякий раз подле обрамленного оконной фрамугой пейзажа с видом на конус Святой Елены, необезображенный в отличие от Маунт-Худа дымовой гримасой извержения. Затем, не замедляя шага, задумчиво покивал.

– Понимаю, – сказал он на очередном витке. – Полностью вас понимаю. Но позвольте, Джордж, привести только один умозрительный пример – возможно, тогда станет яснее и моя позиция. Представьте себя в девственных джунглях, где-нибудь на Мато Гроссо, например. Вы бредете в одиночестве звериной тропой и вдруг натыкаетесь на очаровательную туземку, умирающую от укуса гремучей змеи. А в ранце у вас сыворотка, много сыворотки, хватит, чтобы исцелить хоть тысячу ужаленных. Скажите, Джордж, честно – разве вы пройдете мимо, чтобы все шло своим чередом? Позволите туземке, выражаясь по-вашему, «быть», то есть оставите на съедение муравьям?