Резец небесный - Ле Гуин Урсула Кребер. Страница 40

– Ну, это в зависимости… – нерешительно протянул Орр.

– В зависимости от чего?

– Ну… даже не знаю. Если верить в реинкарнацию в исконном ее смысле, то такая помощь, сохранив жертве жизнь посреди окружающей мерзости, может лишить ее лучшей доли в ином воплощении и на поверку обернется медвежьей услугой. А возможно, исцелившись, наша красотка пойдет да запросто вдруг зарежет шесть безобидных старушек из своего же племени. Знаю-знаю, вы обязательно вкололи бы ей сыворотку, уже из одного сострадания. И все же никому не дано предугадать, добрый ли совершает он поступок или злой, либо добрый и злой одновременно…

– Браво! Бурные аплодисменты! Мы понимаем, как действует сыворотка, но не ведаем, что творим с нею сами – продано! Покупается именно такая формулировка. Ну и что же проистекает отсюда, какая, к чертям собачьим, разница? Охотно допускаю, что в девяти случаях из десяти я даже представления не имею, как именно действует эта ваша причуда, что там вытворяет этот ваш таракан в голове, разбираюсь, если честно, не больше вашего, то есть точно как свинья в апельсинах, но ведь все же мы делаем что-то, только так, методом тыка, и продвигаемся. Или, может, тоже нельзя, не одобрямс? – Переполнявшее Хабера веселье вылилось в приступ хохота, такого задорного и заразительного, что Орр поймал себя на невольной слабой улыбке.

Однако, пока доктор прилаживал и подгонял электроды, Орр сделал последнюю попытку до него достучаться:

– По пути сюда мне довелось стать очевидцем гражданского ареста с последующей эйтаназией.

– За что? – сразу посерьезнел Хабер.

– Как обычно, евгеника. Наследственный рак.

Хабер хмуро кивнул:

– Неудивительно теперь, Джордж, что вы так приуныли. Вы все еще не осознали до конца необходимость контролируемого разумными законами социального насилия во имя общественного же блага. Не лежит у вас душа к грубым методам, и это вполне понятно. Но мир, окружающий нас с вами, – это грубый мир. Реальный мир, Джордж! Жизнь, как я уже имел честь докладывать, абсолютно безопасной быть просто не может. Из года в год она становится все жестче, все грубей. Но будущее за все нас оправдает. Здоровый генофонд куда важнее страданий отдельной личности. Не место в обществе неизлечимым вырожденцам, неспособным к нормальному воспроизводству и плодящим генетических уродцев, у социума на бесполезное сострадание попросту нет ни сил, ни времени.

Защищая окружающую действительность, Хабер в своем пафосе поднялся до такого накала, что Орр невольно засомневался, уж не достиг ли доктор в миротворчестве желанной конечной цели.

– А сейчас я хочу, чтобы вы уселись прямо и не расслаблялись, Джордж, – сменил пластинку доктор, – иначе заснете просто в силу привычки. Вот так, отлично! Придется чуток поскучать. Глаза не закрывайте, думайте, о чем заблагорассудится, а я тем временем соберу разбросанные игрушки и подотру нашему бэби попочку. Начинаем, поехали. – Хабер утопил пусковую клавишу на пульте Аугментора, в изголовье кушетки.

Инопланетянин, проходящий по бульвару, в толчее вновь легонько пихнул Орра в бок и немедленно поднял в извинительном жесте свой левый локоть, Джордж в ответ пробормотал на ходу извинение. Но существо заступило путь. Орр застыл, изумленный – бесстрастие зеленоватой бронированной громады, возникшей перед ним, впечатляло. И даже гротескное сходство пришельца с гигантской морской черепахой забавным отнюдь не казалось – как и извечный обитатель Галапагосов, существо обладало некоей экзотической магией, странноватой красотой, своеобразным причудливым совершенством, никому более в подлунном мире не присущими.

Из-под левого локтя прошелестел безжизненный механический голос:

– Йор Йор…

Далеко не сразу, лишь с трудом разобрав в этих звуках чудовищную фонетику собственного имени, Джордж откликнулся:

– Да, меня зовут Орр, это именно я.

– Пожалуйста простить предумышленное вмешательство вы есть личность способный йах'хлу замечаться раньше. Источник все эти неприятности есть твоя самость.

– Я не… Вы думаете, что я…

– Мы также быть очень встревоженный. Концепции нарушаться в туман. Различение затруднять. Вулканы огнедышать. Предложение помощь отвергаться. Змеиный сыворотка не хватать для каждый. Прежде следовать ведущие неверное направление указания дополнительные силы должны быть сложенные следующий образ – вэй'р'перенну!

– Вэй'р'перенну, – машинально повторил Орр, мучительно пытаясь сообразить, о чем же толкует пришелец.

– Если желательно. Слово есть серебро, молчание есть золото. Самость есть космос. Пожалуйста опять простить предумышленное вмешательство пересекаться в туман. – Пришелец, лишенный даже какого-то подобия шеи или талии, сумел, однако, создать впечатление вежливого поклона и стал удаляться, возвышаясь над сероликой толпой безучастных прохожих.

Орр таращился вслед, пока не услышал оклик Хабера:

– Джордж! Джо-о-ордж!

– А? Что? – Хлопая ресницами, Орр удивленно озирался по сторонам.

– Что за чертовщина с вами творится? Что вы такое там делали?

– Ничего, – ответил Орр. Он по-прежнему сидел на кушетке с головой, утыканной электродами.

Выключив Аугментор, Хабер обошел кушетку и заглянул Орру в глаза. Затем снова покосился на экран. Распахнул кожух и проверил самописцы.

– Решил было, что неверно истолковал картинку на экране, – прокомментировал Хабер свои действия и нервно хохотнул. – Какая-то чертовщина у вас в коре, Джордж, а я коры сегодня даже не касался, настроил Аугментор на легкую стимуляцию варолиева моста… Что за черт! Тут добрых полтораста милливольт! – Он резко обернулся. – Ну-ка, живо вспоминайте, о чем думали!

Странное нежелание отвечать, смешанное с ощущением близящейся опасности, посетило вдруг Орра.

– Я подумал… мне вспоминались пришельцы.

– Альдебаранцы? Ну и?..

– Просто вспомнил одного, с которым столкнулся по пути сюда.

– И это восстановило, сознательно или бессознательно, ту печальную уличную сценку с эйтаназией? Верно? Пожалуй, только так можно объяснить весь этот необычный концерт, который ваши эмоциональные центры закатили, а Аугментор выделил и усилил. Но вы же должны были почувствовать… А что-нибудь совсем необычное в голову разве не пришло?

– Нет, – совершенно искренне ответил Орр. Ведь существо не вызвало в нем никаких необычных ощущений.

– Ладно. На тот случай, если вас всполошила такая моя реакция, поясняю

– несколько сот раз я испытывал Аугментор на самом себе и еще на сорока пяти добровольцах. И абсолютно уверен, что он не причинит вам ни малейшего вреда. Просто последняя запись для взрослого весьма необычна, и захотелось проверить, не ощутили ли вы и сами в этот момент что-либо необычное.

Доктор скорее успокаивал самого себя, а не Орра. Впрочем, особой роли это не играло – пациент в увещеваниях на сей раз не нуждался.

– Ну что ж, продолжим с места, где прервались, – объявил Хабер, снова запуская энцефалограф вкупе с Аугментором.

Стиснув зубы, Орр приготовился встретить лицом к лицу Хаос и Мглу.

Но ничего такого не случилось, никаких переносов во времени и пространстве, даже беседа с черепахоподобным гигантом и та не возобновилась. Орр по-прежнему сидел себе посиживал на кушетке, любуясь далеким дымчато-голубым конусом Святой Елены за окном. Украдкой, аки тать в нощи, душу посетило, постепенно заполонив всю ее, странное чувство – порядка, единения с окружающим миром, уверенности, что все идет как и положено, а сам он словно в некоем центре и чуть ли не пуп Вселенной.

«Самость есть космос», – всплыло в памяти недавно услышанное. Страх одиночества, боязнь безвозвратно кануть как рукой сняло. Орр возвращался к живительным истокам. Он испытывал покой и уверенность – как за себя, так и за все прочее в мире. Не тот восторженный мистический покой, что посещает блаженных, а нормальное, здоровое хладнокровие. Это был тот самый путь, следовать которому он обычно и стремился в жизни, сбиваясь с него лишь в самые кризисные моменты. Это были безмятежность детства, упоение сокровенных мгновений отрочества и юности – самые естественные из способов бытия. За последние годы Орр подрастерял все это, незаметно и почти бесследно, лишь изредка осознавая с горечью, что именно он теряет. Что-то такое стряслось с ним четыре года назад, и тоже в апреле, что-то лишило его равновесия, напрочь выбило из седла. Груды проглоченных Орром наркотических снадобий, эти сны – источник вечного страха, беспросветная каша в памяти, блуждание в различных ее вариантах и неизменное ухудшение текстуры бытия после любой попытки Хабера его усовершенствовать – все это вынуждало прокладывать для себя новый курс сквозь туман. А сейчас, вдруг, ни с того ни с сего, он вернулся к самым своим истокам.