Няня - Макмиллан Джилли. Страница 5

Меня словно обокрали. Не следовало приходить сюда. Слишком много всплывает воспоминаний, только радостных среди них маловато. Я-то надеялась вновь испытать то восхитительное тепло, что каждый раз охватывало меня при виде Ханны, рассчитывала восстановить в памяти счастливые мгновения: как чудесно мы с ней проводили время, какой любовью и заботой она меня окружала, как я была предана своей няне… Нет, в душе пусто, лишь вернулись ослепляющая боль и смятение, которые я пережила в то утро, когда вошла в покинутую спальню.

Надо уходить. Протягиваю руку к шторе и вдруг кое-что замечаю: окно выходит прямо на кабинет отца, расположенный в другом крыле дома. Никогда прежде не обращала на это внимания. Наверное, в детстве мне мешал высокий подоконник, за которым я видела лишь небо. Интересно, знал ли папа, что он на самом виду в своем святилище? Мне отчего-то становится не по себе.

За Руби приезжаю в школу слишком поздно – неправильно поняла сообщение от учительницы. Будущих одноклассников уже забрали, и дочь ждет меня в компании учительницы на игровой площадке. Сидит на скамеечке, опустив голову, и мрачно шаркает подошвами по мягкому покрытию. У меня сжимается сердце, и все же стараюсь говорить бодро:

– Ну, как прошел день?

– Руби была великолепна, – рассказывает миссис Армстронг. – А какой у нее прекрасный почерк!

Сев в машину, дочь вздыхает:

– Они сказали, что я выгляжу полной дурой из-за дурацкого акцента, а еще обозвали заносчивой, потому что я живу в Лейк-Холле… Они меня ненавидят!

Честное слово, убила бы этих жестоких детишек. Надо подбодрить дочь, убедить ее, что все наладится. Идея хорошая, но вместо того, чтобы утешить Руби, я вдруг начинаю плакать навзрыд, и моя малышка пугается. Теперь уже она меня успокаивает, лепечет, что на самом деле все было не так плохо, что учительница очень милая… Рассказывает, что у них в классе есть хомяк в клетке и ребята такие молодцы – ухаживают за ним, берут по очереди домой. В общем, Руби надеется, что все будет хорошо. Я беру себя в руки, извиняюсь и повторяю за учительницей и за дочерью: ты великолепна, все будет хорошо… Чувствую себя худшей матерью на свете.

– Только не говори бабушке, что тебе не понравилось в школе, – прошу я, паркуясь у дома.

Боюсь, мать немедленно поставит крест на этой затее и определит Руби в частное заведение, которое посещала я и которое от души ненавидела. Там гордятся, что готовят детей к поступлению в закрытые элитные интернаты. Жутко не хочется, чтобы мать попыталась вылепить из Руби человека по своему разумению, как делала со мной. Дай ей волю – приучит она мою дочь к жизни, полной снобизма и аристократических привилегий. Она сломает Руби, лишит ее душевной свободы и заставит подавлять здоровые эмоции.

Не позволю!

И все же Руби необходимо завести друзей. Я залезаю в свою почти иссякшую кубышку, чтобы записать ее в теннисную секцию. Отвожу дочь на занятия и иду за помощью к Джеффу.

Обнаруживаю его в оранжерее, где он ухаживает за источающей тяжелые ароматы бархатистой геранью.

– А что думает по этому поводу ваша матушка? – интересуется Джефф в ответ на мою просьбу открыть лодочный ангар.

– Ну, она отдаст все, чтобы внучка была счастлива, а катание на лодке – такой чудесный сюрприз.

– Ни разу не видел, чтобы ваша дочь улыбалась.

– Вот именно.

Конечно, старик чувствует, что я стараюсь не слишком вдаваться в подробности насчет желаний матери, и все же соглашается помочь.

– Сильно не обнадеживайтесь. Не факт, что я разыщу ключ, – ворчит он.

Джефф как в воду смотрел – замок приходится ломать. Мы с ним проворачиваем нашу маленькую авантюру, дождавшись, когда мать уедет в гости играть в бридж.

Внутри темно, углы заплетены паутиной, но настил на полу по-прежнему крепок. Мы находим маленькую гребную лодку. Увы, суденышко прогнило и погрузилось в воду почти по край борта. На носу грубо, от руки выведено: «Вирджиния». Память подсказывает – надпись сделал папа в один из жарких летних дней.

– Похоже, ее лучшие дни позади, – бормочет Джефф.

– Неужели ничего нельзя сделать?

– Нельзя. Впрочем, если вы так хотите покатать Руби, могу предложить вам каяк моего брата. Уж и не помню, сколько он пролежал в гараже.

Я задыхаюсь от волнения, вспоминая, как мы с Крисом и дочерью катались на каяке в Калифорнии. Один из лучших наших выходных…

Следующие два дня мы с Джеффом плетем заговор за спиной матери. Наконец все готово. Я с торжествующей улыбкой забираю Руби с тенниса. У входа в Лейк-Холл вылезаем из машины, и я маню дочь за дом.

– Что ты задумала? – удивляется она.

– Сюрприз!

Беру ее за руку и веду к лодочному ангару.

– Помогай, – шепчу я, и дочь, трепеща от возбуждения, налегает всем телом на створку двери.

Гнилую лодку мы с Джеффом из ангара вытащили, а вместо нее поставили накачанный до звона каяк. На деревянном настиле лежит все, что нам потребуется: весла, спасательные жилеты и прочая мелочь.

– Ого! – восклицает Руби. – Прямо сейчас поплывем?

Мы надеваем экипировку и отчаливаем. Поверхность озера – словно зеркало, лодка скользит как по маслу.

– Хочу доплыть до острова! – кричит примостившаяся на носу каяка дочь.

Гребет она умело – папа научил, и я позволяю ей прокладывать маршрут. Похоже, сегодня впервые после смерти Криса мы с Руби что-то делаем сообща, причем с неподдельным наслаждением. Нас не мучают мысли о том, что мы потеряли и чем все это закончится. Весла легко режут воду, и мы быстро приближаемся к островку – маленькому круглому клочку земли с одиноким деревом.

– Можно я выйду? – кричит дочь, как только нос каяка утыкается в песок.

Не дожидаясь разрешения, вылезает, а я пытаюсь прижать каяк к берегу. Корни единственного дерева уходят в воду прямо напротив лодки, переплетаясь с какими-то корягами и другим растительным мусором.

– Осторожно, – предупреждаю я, однако дочь слишком спешит, и ее нога соскальзывает в воду.

Я тут же бросаюсь к ней и хватаюсь за лямку спасательного жилета, не давая Руби упасть. Наш каяк раскачивается. Слава богу, не перевернулся.

– Я застряла, – хнычет дочь, указывая на запутавшуюся в корнях ногу.

– Держись! Цепляйся за мое плечо!

Она послушно хватается за меня, и я выбираюсь на слегка топкий берег.

– Теперь потихоньку вытаскивай ногу, – командую я.

Руби шевелит ступней, однако та прочно засела под водой, и подбородок моего ребенка начинает дрожать.

– Ничего страшного, не паникуй. Стой спокойно.

Озеро не слишком прозрачное – не видно, за что именно зацепилась дочь, и я запускаю руку в воду. Провожу по ноге, добираюсь до ступни. Ага, вот она, ловушка. Корни дерева переплелись, словно спагеттины, и все же мне удается на ощупь вытащить несколько палок и еще какой-то предмет, заклинивший лодыжку Руби у самого дна.

– Оп! – кричу я, и дочь выдергивает ногу. Помогаю ей выбраться на сухое место. – Отлично сработано! Мы с тобой настоящие храбрецы.

Руби горячо меня обнимает – насколько это вообще возможно в спасательных жилетах, и мы усаживаемся рядышком на берегу, рассматривая далекий Лейк-Холл.

– По-моему, за сотни лет этот вид ни капли не изменился, – говорю я.

– Погоди-ка, а это что?

Дочь поднимается и внимательно разглядывает отброшенный мной предмет, который снова прибило к берегу. Ну да, он самый – овальная штука правильной формы. Руби вылавливает его из воды, поворачивается ко мне, и я замираю от ужаса.

– Какая странная штуковина, – бормочет она, еще не разобравшись, что именно держит в руках.

Я-то сразу поняла, что это такое.

– Руби, брось! Немедленно!

Дочь, напуганная звучащим в моем голосе страхом, тут же роняет находку, словно та обожгла ей руки, и человеческий череп с мягким стуком приземляется у ее ног. Глубокие отверстия на месте глаз мрачно пялятся мне в лицо, и, несмотря на слой грязи, я отчетливо вижу анатомические борозды, пересекающие купол черепа, словно древние тропы.